Хамелеон (СИ) - Константин Николаевич Буланов

информации, комроты четко осознал, что необходимо срочно соскакивать с идущего в пропасть поезда под названием «фракция Тухачевского». А ведь как замечательно все выглядело еще в апреле месяце, когда во время совместного ужина в ресторане ему, где намеками, а где и прямым текстом, предложили «всепрощение» за «переход душой и телом» в эту самую фракцию. Тогда совсем иными красками заиграло желание Константина Брониславовича запихать его на командный факультет ВАММ имени Сталина, вместо инженерного или хотя бы эксплуатационного. Просто они взращивали и продвигали своих людей для последующего занятия теми командных должностей в наиболее боеспособных частях РККА, чтобы в час «Ч» эти самые части оказались на нужной стороне. Именно подобные мысли метались в голове Геркана, находящегося в изрядно нервном состоянии, когда он, изображая обычного грибника, устремился вслед за молодым человеком и по совместительству уже начавшим свой преступный путь серийным убийцей.

Откуда и почему он узнал, что в выходной день 30 августа 1933 года в Пундоловском лесном массиве близ бывшего Охтинского порохового завода случится массовое убийство, было для него такой же загадкой, как и некогда использованные знания о выигрышном лотерейном билете. Они просто оказались выбиты в его сознании, словно петроглифы на скалах. Потому-то он прекрасно представлял себе, как должен был выглядеть преступник. Вот именно это, а также осознание необходимости соскочить с крючка, заставило его рискнуть своей жизнью здесь и сейчас, дабы оградить ее от излишних опасностей в будущем.

Осторожно следуя по лесу за мелькающей метрах в пятидесяти впереди мужской фигурой, Геркан удерживал левой рукой перед собой одолженную для похода за грибами корзину, тогда как правая была скрыта в ней, с уже подготовленным к стрельбе табельным револьвером. Очень уж удачно он не сменил Наган на новенький ТТ, поскольку отслеживаемый им Александр Лабуткин совершал убийства из точно такого же оружия. Стало быть, с целью инсценировки своего тяжелого ранения, виделось возможным применить собственный ствол и не мучиться насчет возможного оставления следов на чужом револьвере. Дело оставалось за малым — дождаться нужного момента, подстрелить свершившего свое грязное дело убийцу, чьим почерком как раз являлся выстрел своим жертвам в голову, и после постараться не убить себя, дабы впоследствии выглядеть потерпевшим, которому неимоверно повезло сохранить свою жизнь.

Кто-нибудь мог упрекнуть его в бездействии по отношению к преступнику, что в этот день собирался лишить жизни трех человек. Но таким добрым самаритянам он мог сказать одно — «Идите вы куда подальше». Уже почти как месяц он знал ход истории на целых пять лет вперед и понимал, каких огромных человеческих жертв будет стоить Советскому Союзу борьба за лидерство между сформировавшихся в высших эшелонах власти группировок. Сотни тысяч окажутся в расстрельных списках, ставшись теми самыми щепками, что летят во все стороны при рубке дров! Миллионы лишатся свободы. Ему же выпала возможность заранее вмешаться в это дело и слегка подкорректировать курс будущих репрессий. Понятно ведь было, что одной из целей ряда творцов этих самых репрессий являлось вызывание народного гнева и вполне допустимого последующего восстания, в том числе и армии, против окропившего себя столь большой кровью правительства. Ему было понятно, во всяком случае. Потому по нынешним временам его знания являлись ничуть не меньшей силой, чем целая механизированная армия. А то и вовсе большей! В связи с этим всем из двух зол следовало выбирать меньшее. И в данном конкретном случае, ему требовалось принести в жертву жизни трех ни в чем не повинных людей, чтобы впоследствии спасти не только свою, но и сотни тысяч иных.

Действовать он начал после того, как расслышал впереди приглушенные деревьями и расстоянием хлопки выстрелов. Зная, что преступник потратит некоторое время на мародерство и маскировку трупов, для чего будет вынужден отложить в сторону револьвер или вовсе убрать его в карман, Геркан ускорил свой шаг в направление места уже свершившегося преступления. Однако вышла промашка. Видать, Лабуткин заметил его ранее, или вовсе держал на виду еще при передвижении по лесу, но поймать преступника врасплох не вышло. Лишь благодаря наличию под боком достаточно толстой в обхвате сосны и инвалидности противника, прежде работавшего пристрельщиком Наганов на оружейном заводе, Александр умудрился не поймать своим телом первую же выпущенную в его сторону пулю. Стрелявший даже не стал предпринимать попытки прикинуться случайным грибником и тут же открыл огонь, стоило только краскому показаться метрах в пятнадцати от него.

Еще трижды ствол спасительной сосны принял в себя самодельные револьверные пули, прежде чем скрывавшийся за ним комроты расслышал сухие щелчки, каковые были ему хорошо знакомы по посещению тира. Это могло означать лишь одно — его противник не стал перезаряжать отстрелянные ранее патроны и ныне оказался с опустевшим барабаном. Тогда-то Геркан и продемонстрировал начинающему маньяку, что в эту игру можно играть вдвоем. Шесть пуль ушли в сторону противника, прежде чем тот сумел ретироваться, покачиваясь из стороны в сторону и держась единственной рукой за простреленный бок. Седьмой же патрон Александр приберег для себя.

— Господи, спаси и сохрани, — убедившись, что никого, за исключением трех покойников, поблизости нет, он обмотал ствол револьвера ватой, и поднес тот к своей голове так, чтобы выпущенная из него пуля прошла впритирку и лишь самым краешком чиркнула по кости черепа, да содрала кожу, после чего выдохнул и, сжав зубы, нажал на спусковой крючок.

Громыхнул выстрел, по голове пришелся такой удар, словно по ней саданули кувалдой, а обзаведшаяся двумя пробоинами форменная фуражка улетела куда-то назад. Но главное было сделано! Он не угробил самого себя и получил столь необходимое алиби. Теперь возможным стало разыграть диссоциативную амнезию[1] и тем самым начать жизнь, а также построение карьеры, едва ли не с чистого листа. Благо имелось на кого положиться и за счет чего жить. Дело оставалось за малым — уничтожить немногочисленные улики.

Даже не пытаясь подняться на ноги, а все так же ползая на карачках, он сбил каблуком сапога в сторону мох в нескольких местах, уложил в одну из образовавшихся ямок принявшую в себя все пороховые частицы вату и поджег ту, дабы совершенно скрыть следы самострела. После чего перетер оставшийся пепел с землей и вернул на место мох. Лишь сделав это, «махинатор» позволил себе устало привалиться к дереву и начать оказывать себе же первую помощь. Брать с собой в лес те же бинты было никак нельзя, не говоря уже о чем-то более серьезном, потому на повязку оказалась порезана выстиранная намедни нательная рубаха. На удивление, она пригодилась еще одной недостреленной жертве маньяка. Лежавшая несколько