Империя Зла - Юрий Никитин

Память у меня тренированная, хотя для моей работы слишком хорошая память даже во вред: надо вычленять главное, обобщать, находить связи между явлениями и строить новый этаж, а все мелочи пусть забываются, череп – не мусорная корзинка...

Показалось, что офицеры на выходе посмотрели как-то странно, яркое солнце после подвалов ударило по глазам с силой кувалды, которой глушат быка перед бойней. Я протер глаза, перед ступеньками остановилась машина, мелькнули силуэты. В следующее мгновение мои суставы в плечах хрустнули, я с завернутыми за спину руками влетел головой вперед вовнутрь машины. Там меня подхватили широкие жесткие ладони, а с моего затылка исчезла прижимающая ладонь.

Сидевший в машине придержал, следом в машину ввалился еще один, тяжелый и горячий, бросил коротко:

– Езжай.

Рядом с водителем сидел такой же крепкий с виду мужчина, коротко пострижен, на шее косой шрам, что уходит под воротник рубашки. Машина двинулась ровно и спокойно, но не к выходу, а тут же пошла широким кругом внутри Кремля, словно выбирая возле какого из зданий остановиться.

Я дышал тяжело, часто, это совсем нетрудно, в самом деле мозг очищается, если не переборщить, когда от перенасыщения кислородом в глазах темнеет, можно в самом деле грохнуться в обморок. В результате добился лишь, что сжимающие меня за локти пальцы, чуть ослабели.

Мужчина, который затолкнул меня в машину, сказал зло:

– Не все удается рассчитать даже футурологу? Жизнь не рассчитаешь...

У него под глазами висели темные мешки, а голос был сиплый и бесцветный, каким становится через две-три бессонные ночи.

– Господи, – сказал я тяжело, – да когда же это кончится... Меня уже похищали!

– На этот раз это не похищение, – сообщил мужчина слева. – Напротив, вас спасли.

– Ого! От чего?

– Чтобы вас не растерзал разъяренный народ, – объяснил он. – Вы что, не видите, что творится на улицах?

– На что вы надеетесь? – пробормотал я. – Заговорщики уже арестованы. За меня вам не дадут ни гроша.

– Почему? – полюбопытствовал мужчина.

– Я уже сделал свое дело, – пояснил я. – Как мавр. Теперь я просто доживаю свои годы. Новых работ, новых идей от меня уже не ждут. Да и сам я знаю, что я выдал уже все...

Однако по спине полз уже не холодок страха, а двигалась тяжелая льдина, ломая мне хребет. Что-то не досмотрели. Вроде бы заговорщики схвачены все. Даже мелочь не укрылась. Разве что те, кто вовсе не принимал участия, а только сочувствовал молча. Однако глупо предположить, что именно сейчас, после арестов, они вдруг что-то предпримут...

Человек справа, теперь я узнал Сергеева, офицера из личной охраны Черногорова, сказал с мрачной улыбкой:

– Не ожидали? Признаться, мы этого не ожидали сами. Вот в чем мудрость дублирования!

– В чем же? – поинтересовался я. Стиснул мышцы грудной клетки, заставляя дышать тяжело, с хрипами. Кислород пошел в кровь едва-едва, лицо мое, я чувствовал, побледнело от недостатка крови. На меня начали посматривать уже с опасением. – Дублирование... неэкономично...

Он покачал головой:

– Я тоже так думал. Военное ведомство нас опередило, и когда у вас в Москве наступил час Икс, мы уже были уверены, что наши меднолобые соберут все пряники, как здесь говорят. Но теперь видно, что ваша ссора с Коломийцем была блестяще разыгранной дезой. И когда военные переманили Коломийца сотрудничать, они не знали, что начали работать на вашу разведку...

Мужчина, который сидел рядом с шофером, сказал на очень правильном русском языке, что доступен только иностранцу:

– К счастью, генерал Голдсмит был тем человеком, который настоял на собственной акции. И, как видим, удалось именно ему!.. А самолет с вашим президентом только что достиг заданной точки над Памиром, где его уже ждут наши люди со «стингерами».

Холод ледяной волной прокатился по моему телу. Здесь они нас опередили. Их инструктора во всех группах муджахедов, во всех крупных бандформированиях, как их называют... по-моему, оскорбительно и несправедливо, у них лучшее оружие, а на снаряжение рядового солдата уходит столько средств, сколько у нас на танк средней проходимости.

– Самолет сбит?

Человек, чей выговор был безукоризненнее, чем у преподавателя лингвистики, победно улыбнулся:

– Мы сэкономили вашей стране расходы на пышные похороны. Если от всего самолета и пассажиров остался лоскуток крупнее божьей коровки... будем считать, что еще повезло!

На меня обрушился водопад ледяной воды. Застывшими губами я прошептал:

– Это еще надо было узнать... в какой точке он пересечет Памир!

– Мы знаем, – ответил он коротко.

Машину качнуло, я чувствовал, что меня прижало к человеку, чье тело словно отлито из чугуна, еще горячего после опоки. С той стороны недвижимо, словно часть автомобиля, застыла вторая чугунная тумба, похожая на кнехт, к которому пришвартовывают океанские корабли.

Кто, билось в голове? Кто в самом ближайшем окружении Кречета организовал переворот? Даже я не знал маршрут, по которому самолет Кречета направлялся в Саудовскую Аравию. Правда, я мог бы узнать, стоило бы спросить, но мне не нужно, я не спрашивал, как не спрашивал, наверняка, Коломиец, Усачев или Коган... Впрочем, Коган наверняка спросил, он везде сует нос, но вряд ли проболтался кому-то еще. Банкир и есть банкир, все копит, проценты взыскивает. Яузов?.. Нет, в прошлой попытке сила была на его стороне. Он с нами искренне. Сам Сказбуш? Ему уж точно известен маршрут, даже если бы Кречет и попытался скрыть... Мог еще Мирошниченко... Черногоров...

В виски стрельнуло. Я поморщился, боль была острая, но мгновенная, тут же прошла, зато теперь я видел отчетливо лицо Черногорова, самого лояльного из министров, который никогда не спорил с президентом, если не считать закон о свободной продаже оружия. Но странно было бы, если бы министр МВД не запротестовал! Он знал, что он него ждут протеста, вот и возразил. Возразил вяло, чтобы его легко опровергли. И, смирившись, четко и последовательно проводил линию Кречета. Даже чересчур усердно проводил. Так что оружие начали продавать даже тем, кому уж точно нельзя было продавать. Справки не проверяли, брали даже ксерокопии. Но упрекнуть можно было лишь в излишнем усердии...

Я старый волк, помню, что в борьбе с тоталитарной властью коммунистов было не два пути, как считается: либо смиряться, либо в лагерь, а если повезет, то за рубеж, откуда можно кричать по зарубежному радио, вступая в когорту тех, кто ненавидел не только коммунизм, но и Россию, но был и третий... Войти по трупам во властные структуры, начинать претворять в жизнь решения партии с такими перегибами, что даже правоверные коммунисты начинают морщится, выходить из рядов, вставать в оппозицию, пытаясь восстановить чистоту и честность партийной линии, за что сами попадали в диссиденты...

– Понятно, – прошептал я раздавлено. – Это все Сказбуш...

Справа чугунная тумба не шелохнулась, как и слева, но я словно чуткий пес уловил некое изменение. Воздух не двигался, запах мужского пота, не изгаженный дезодорантами, стоит плотно, я чувствовал их растущее презрение к такому ученому, который не замечает очевидное.

А когда начинают презирать сразу четверо крупных мужчин в наглухо закрытом автомобиле, это заметно и не такому подозрительному зверю, как я.

Машина мягко остановилась перед приземистым зданием, все еще на территории Кремля. Меня вытащили, я с надеждой оглядывался по сторонам, это же дико, вырываться не стал, еще вколют какую-нибудь гадость, явно шприцы наготове, у входа мне снова надавили на голову, своды кремлевских палат рассчитаны на низкорослых людишек тех веков, что якобы были богатырями, бегом протащили по узкому коридору.

Двери распахнулись, свет, еще один коридор, пол быстро понижался, мне даже почудился запах тления.

В просторной комнате возбужденно суетились крепкоплечие молодцы, не первогодки, профессионалы. Судя по нашивкам, даже не рядовые. Нам махнули, меня подхватили под руки, протащили через все помещение. Старший ткнул пальцем в кпонку, через несколько мгновений дверь распахнулось.

Я сперва не сообразил, что этот металлический патрон, похожий на полую ракету для запуска через океан, просто лифт. Стены зачем-то забраны толстой металлической сеткой. Меня втолкнули, за мной втиснулись трое, еще осталось места на дюжину таких же широких, пол под ногами ушел вниз, за решеткой замелькали трубы, железные кольца, потемнело. Я сообразил с тугодумием гуманитария, что проволочная решетка и есть кабина лифта, а движемся вниз по огромной металлической трубе.

Под ногами железо, стены лифта по пояс обшиты еще и толстым металлическим листом, везде железо, даже на металлическом стояке не пластиковая коробочка пульта, а тоже из железа, похожая на грубо сплющенный ударами гигантского молота слиток.

Дважды промелькнул свет, я чувствовал с какой немалой скоростью снижаемся. Потом движение заметлилось, со всех сторон пошли гладкие блестящие стены, а со стороны решетчатой двери поднялось ярко освещенное помещение.