«Если», 2012 № 02 - Журнал «Если»

— Это будет… очень жестокий поступок, Андреа.

— А чего еще вы ожидали, прокурор Бенгид? — спросила Скай Порриньяр. — Она всегда была мстительной сукой.

И я вновь заняла свое место в комнате для допросов. Снова молча смотрела, как приводят Гарримана и Дияменов, как они садятся на привычные уже места по другую сторону стола: Гарриман доминирует в центре, а две женщины съежившимися призраками — по бокам. Усевшись, Гарриман опять любезно улыбнулся:

— Здравствуйте, советник. Если такие встречи войдут у нас в привычку, то я очень хотел бы, чтобы вы привели и ваших будущих связанных родственников. Мне было бы приятно с ними познакомиться.

— Не волнуйтесь, — посоветовала я. — Они наблюдают за процессом.

Он взглянул на непрозрачную стену у меня за спиной:

— В самом деле? Тогда им лучше сидеть здесь, с нами. Такие дешевые театральные эффекты вам ничего не дадут.

Я усмехнулась:

— А мне лично, мистер Гарриман?

Он покачал головой. То было печальное и серьезное терпение взрослого, безуспешно толкующего несмышленому ребенку один и тот же урок.

— Я действительно не знаю, как мне выразиться яснее. Я уже неоднократно признавался в этом преступлении. Если хотите, я сейчас признаюсь в нем еще раз. Я ненавидел аль-Афига. Я желал его смерти. Я планировал убить его. Я ждал, пока он скажет нечто настолько мерзкое, что нельзя простить, и я не смогу ощутить раскаяние за то, что буду лупить по черепу аль-Афига до тех пор, пока все выше его шеи не превратится в густую хрустящую кашу. Я горжусь, что сделал это, и повторил бы это еще раз. Я готов понести любое наказание, которому вы решите меня подвергнуть.

— И это как раз то, что я нахожу в этой ситуации наиболее интересным, — заметила я. — Все сводится к обвинениям, которые мы можем предъявить вам троим, сохраняя при этом чистую совесть.

Диямены чуть приблизились к Гарриману, словно желая прильнуть хрупкими тельцами к его туше. Лица у них были застывшими, как при кататонии, и создавалось ощущение, будто они стали его отростками или дополнительными конечностями. Я задумалась, какими они были до связи с Гарриманом и какой была каждая из них, пока они не связались друг с другом и стали в новой жизни бесполыми существами. Я едва не задумалась о том, какие они сейчас, пока здравый смысл не победил, и я напомнила себе: ты это уже знаешь. Ты все это время с ними разговариваешь.

Я откинулась на спинку кресла:

— Я хочу пройтись по делу еще раз.

Он вздохнул:

— О чем вы хотите узнать?

— О начале. Кто и когда впервые заговорил об убийстве аль-Афига?

Удивили ли их мои слова? Мне показалось или Гарриман чуть выпрямился и посмотрел на меня новым взглядом? И Диямены тоже?

— Хорошо. Это я признаю. Это очень рано стало… темой для разговоров. И под «рано» я подразумеваю первый месяц.

— Пожалуйста, подробнее.

Когда рабочая смена заканчивалась, а вместе с ней и ежедневная пытка, Гарриман и Диямены обычно уединялись в укромном месте и говорили о том, как они ненавидят эту сволочь. Иногда он просто выпускал пар, мрачно фантазируя, как было бы приятно задушить мерзавца, отравить или бросить в шлюз и накачать туда столько воздуха, чтобы медленно сжать его до размеров мясного брикета.

— Поначалу это были только мрачные шутки, — поведал Гарриман. — Я уверен, и вам доводилось вести подобные разговоры, когда вы были вынуждены работать с кем-то, кто вас настолько сильно раздражал.

— Никогда, — ответила я вполне вежливо. — Но вдохновляла на такое неоднократно.

— В самом деле?

— Некоторые совершенно чуждые цивилизации. Вы о них и понятия не имеете.

Это озадачило троицу. Они не знали, верить мне или нет. Я могла бы привести конкретные примеры, но тут подсудимый пожал плечами и продолжил:

— Иногда, в плохие дни, разъяренный Гарриман носился по станции, вопя, что убьет эту сволочь, и Дияменам оставалось лишь его успокаивать. Нередко после этого он рыдал и находился почти на грани самоубийства. Понимаете, он никогда не был сильной личностью — прирожденная жертва тех, кто сильнее его, он почти не имел естественной защиты против хищников наподобие аль-Афига, и смесь беспомощности с яростью грозила его уничтожить. И некоторое время спустя… когда он говорил Дияменам, что собирается убить аль-Афига, это уже не было шуткой.

— А как реагировали Диямены на его слова?

— Они больше тревожились о Гарримане, чем об аль-Афиге. Само собой, с ними негодяй обращался не лучше, но им было легче отгораживаться от него психологическим барьером. И сочувствие к Гарриману не умаляло их гуманитарную миссию — попытаться решить сложную проблему. Поэтому Зи неоднократно оставалась с бушующим Гарриманом, а Ми отправлялась выговаривать аль-Афигу за его поведение. Они много раз увещевали аль-Афига не оскорблять Гарримана, пока не произошло трагедии. И всякий раз этот сукин сын лишь смеялся им в лицо — как будто они просили его перестать дышать.

Я придвинулась ближе.

— Расскажите еще раз о том дне, когда Гарриман расправился со своей жертвой.

— Я уже рассказывал всего несколько минут назад.

— Опишите пусковое событие.

— Это случилось в один из тех ужасных дней, когда Гарриман и аль-Афиг не могли трудиться в разных лабораториях, а были вынуждены находиться рядом. Их работа наткнулась на небольшое препятствие, и аль-Афиг весь день поливал Гарримана грязью, обвиняя его в некомпетентности и во всяких грехах. Наконец он перешел к оскорблениям настолько мерзким, что они скорее марали его, произносящего их, чем Гарримана, который их выслушивал. Я не в силах заставить мои губы повторить это.

— Точные слова мне не нужны. Они в любом случае сводятся к какой-нибудь версии «я тебя ненавижу».

— Очень близко к истине.

— Но, в любом случае, вы могли его просто высмеять. Могли напомнить себе, что к гадким высказываниям его побуждает нездоровая психика и никакие его слова нельзя принимать всерьез.

— Мог, — согласился подследственный. — Но не хотел. Я уже давно решил, что покончу с этим, убив негодяя, и находил в этом факте мрачное утешение. Я знал, что когда-нибудь паскуда будет работать с другими невезучими людьми, которых он может погубить так же, как, по его утверждениям, уже погубил многих. И мне осталось лишь дождаться, пока он произнесет оскорбление, которое станет последней каплей и разбудит во мне такой гнев, что я переступлю черту между намерением и действием.

— А Диямены?

— Они в то время занимались техобслуживанием вне станции. Во время убийства их рядом не было, но они вернулись вскоре после него, выслушали признание Гарримана и посадили его под официальный арест. Могу показать записи, подтверждающие мои слова.