Топ и Гарри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Машинист дал несколько нетерпеливых гудков. Джо забрался в товарный вагон, где уже был Генри. Колеса покатились на восток, и скоро в пыльной дали уже было не различить поезда.

В стороне от провожающих стояли Рэд Джим и его неизменный подручный Шарлемань.

— Итак, — сказал Шарли, — наша затея провалилась, птичка упорхнула.

— Да, мальчишка оказался проворнее… но я терпеливый. Ты видишь вон там одиноко стоящего Топа? Деньги-то у него фью-ить! — присвистнул он. — Могу биться об заклад, что он получил их за самородки. Если он и дальше захочет разыгрывать большого господина, то ему потребуется золото. Он пойдет за ним. Ну, а я повисну у него на спине.

— А не думаешь ли ты, что тебе придется пригласить и меня? Ведь есть Гарри, нам не удалось от него отделаться, а его не сбросишь со счета.

— Подождем. Если хочешь иметь добычу, надо уметь ждать. Это первое правило охоты. Если не умеешь — выходи из игры!

— Ну, уж меня-то ты теперь не выкинешь из игры!

Пока происходил этот разговор, Харка побывал в палатке. Он забрал свое бизонье одеяло, взял Серого и выехал в прерию. Он не мог сегодня больше видеть лица семинолки, ее сжатых губ, гримасы ненависти на искалеченном лице. Не хотел он и встречаться с отцом.

ЮНИОН ПАСИФИК

(Юнион Пасифик1)

Полтора года прошло с тех пор, как Джо Браун с товарным поездом уехал на восток. Прошел год с тех пор, как было завершено строительство линии, и от Чикаго до Сан-Франциско ходили поезда.

Была весна Пассажирский поезд шел по безлюдной, поросшей травой высокогорной прерии Запада. Клубы пара неслись за паровозом. Закоптелый кочегар подкидывал в топку уголь. Машинист следил за путем и распоряжался рычагами

В первом вагоне у первого окна сидел молчаливый пассажир. Его мягкие и довольно длинные волосы были наполовину седы. Уже многие часы его голубые глаза не задерживались на лицах попутчиков. Он смотрел в окно в неоглядную даль. Иногда он делал непроизвольные движения правой рукой, точно зарисовывая что-то. И можно было заметить, что пальцы у него довольно длинные, а главное, что это рука интеллигентного человека. На пассажире был кожаный костюм из очень тонкой, мягкой, дорогой кожи — костюм для верховой езды.

Места рядом были заняты семьей из трех человек. Напротив сидели двое мужчин; разница в возрасте у них была лет пятнадцать. Несмотря на продолжающееся уже несколько дней путешествие, между ними не завязывалось общего разговора.

Минул полдень. Через окно было видно, как ветер колышет траву, и прерия представлялась бесконечным зеленым морем. По небу плыли облака.

— Па-а! — крикнул юноша, несомненно, центральная фигура путешествующего семейства. — Антилопы! — Он вскочил и прилип к окну, но только он собрался повнимательнее рассмотреть их, животные исчезли.

— Сядь, пожалуйста, на место, — сказала мать — Ты закрываешь нам весь вид.

Юноша хотел уже подчиниться, но что-то новое привлекло его внимание

— Ма-а! Индеец! Индеец!

— «Индеец, индеец!»— передразнил отец — Сядь ты наконец, Дуглас, пожалуйста

Дуглас сел, так как, собственно говоря, смотреть было уже не на кого, индеец исчез

Молчаливый пассажир у окна зашевелился, лицо его оживилось. Он хотел что-то сказать но, пока собирался с мыслями, его опередил широкоплечий мужчина, старший из двух, сидевших напротив. Он обратился к юноше:

— Что за индейца ты там увидел?

Дуглас был счастлив, что к нему обратились, так как его собственные родители были уже просто невыносимы.

— Это был всадник Один-единственный всадник.

— Их может быть больше, хотя ты видел только одного. Район холмист, наш поезд едет, а глаза твои не очень привычны.

— Ах, мне не надо было ехать с вами!

— Ну не пой одну и ту же песню, Анни. Мы уже половину пути проехали, — пытался успокоить ее муж.

— В этих местах уже давным-давно ничего не случалось, — поддержал его широкоплечий пассажир.

— И все же эти места пока еще пустынны и опасны, — заметил седой мужчина у окна. И хотя он, кажется, был не способен обидеть и мухи, но расшевелить немного сонное семейство обывателей ему явно доставляло удовольствие. Глаза широкоплечего и седого господина встретились.

— Вы бывали здесь? — спросил широкоплечий.

— Да, как-то случалось… — неопределенно ответил седой.

Последовала пауза. Тут и отец семейства счел необходимым высказать свои соображения:

— Опасные места, вы думаете? Это — временное явление. Через несколько месяцев индсмены будут изгнаны из прерий и поселены в резервациях, где им и полагается находиться. Да, сейчас тут еще бродят небольшие шайки, но они не в состоянии нам повредить. Наконец-то наступает время, когда начинают этих бандитов приобщать к цивилизации.

— Вы считаете индейцев грязными бандитами, а вот у меня среди них есть несколько хороших друзей, — спокойно произнес мужчина, сидящий у окна. — Они не требуют ничего, кроме покоя и свободы. Судьба индейцев — это трагедия.

— Ну уж извините — трагедия… Мы, знаете ли, не в театре. Мы делаем Америку. Вот, например, железная дорога, она ведь с большими трудностями была закончена в срок. Кто не поспевает — тот катится вниз.

— Простите, уважаемый господин…

— Финлей.

— … господин Финлей, очень уж, пожалуй, неподходящи ваши рассуждения для тех, кто не принимает непосредственного участия в игре…

— Меня вы не можете упрекнуть, — заметил тот, — я — республиканец. Я всегда был республиканцем, причем убежденным республиканцем. Я всегда ценил свободу и был за равноправие цветных. Но тут речь не о белых, черных или краснокожих, речь об убийцах и гражданах и, соответственно, быть железной дороге или не быть. И ответ ясен.

— Но эта земля принадлежит индейцам, неприкосновенность ее была им гарантирована.

— Какое это имеет отношение к железной дороге?

— Дорога проходит по земле, являющейся собственностью индейцев.

— Дорога проходит по территории одного из штатов Юнайтед Стейтс оф Америка.

Седой господин прекратил разговор и принялся смотреть в окно. Дуглас воспользовался случаем, чтобы вмешаться.

— Ты помнишь, па, цирк в Миннеаполисе. Там вождь-индеец тоже говорил такие слова.

— Да, да, да. И представление еще закончилось убийством режиссера и ограблением кассы.

Господин у окна оживился.

— Извините, вы не помните названия цирка и год, когда это произошло?

Дуглас поспешил с ответом.

— Весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года. Это был цирк Мейерса.