Великая русская революция, 1905-1922 - Дмитрий Лысков

Третья принципиально важная для нашей темы разновидность прогрессивной войны — война революционная. Коммунистический манифест провозгласил, что с победой социалистических революций исчезнут противоречия между народами, и, следовательно, основания для войн. Рядом коммунистов этот тезис был воспринят буквально. Европейские социал-демократы в 1916 году, в преддверии, как тогда казалось, Мировой революции, выдвинули новый лозунг в замен старого «вооружение народа» — его разоружение. Ленин, полемизируя с ними, отмечал: «Победивший в одной стране социализм отнюдь не исключает разом вообще все войны. Наоборот, он их предполагает. Развитие капитализма совершается в высшей степени неравномерно в различных странах… Отсюда непреложный вывод: социализм не может победить одновременно во всех странах. Он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными. Это должно вызвать не только трения, но и прямое стремление буржуазии других стран к разгрому победоносного пролетариата социалистического государства. В этих случаях война с нашей стороны была бы законной и справедливой. Это была бы война за социализм, за освобождение других народов от буржуазии. Энгельс был совершенно прав, когда… прямо признавал возможность «оборонительных войн» уже победившего социализма. Он имел в виду именно оборону победившего пролетариата против буржуазии других стран. <…> Было бы просто глупо отрицать «защиту отечества»… со стороны победившего пролетариата в его войне против какого-нибудь Галифе буржуазного государства»[496].

Развивая свою мысль, Ленин в Апрельских 1917 года тезисах писал: «На революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать свое согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки пролетариата и примыкающих к нему беднейших частей крестьянства; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве на деле со всеми интересами капитала»[497].

«Мы станем оборонцами лишь после перехода власти к пролетариату», — заявлял Ленин в письме Центральному комитету РСДРП в августе 1917 года[498].

И уже позже, после Октября, во время споров вокруг Брестского мира, в ходе тяжелого внутрипартийного конфликта, Ленин, до предела кристаллизуя свою позицию, написал: «Мы — оборонцы теперь, с 25 октября 1917 г., мы — за защиту отечества с этого дня»[499].

Но в том-то и проблема, что левые круги в РСДРП(б) восприняли оборончество с ультрарадикальных позиций, будучи готовы вести победивший пролетариат на сражения с империализмом до «победного конца», — каким бы он ни был, вплоть до утраты власти Советов и полной оккупации России. В последнем случае опыт русского пролетариата послужил бы, с их точки зрения, мощным пропагандистским фактором, окончательно разоблачая всю реакционную сущность буржуазных режимов. Сам пролетариат в этой схеме был бы принесен в жертву революционной пропаганде.

9. Стратегия раскола: сжечь Россию в костре Мировой революции!

Широкое оппозиционное течение в партии большевиков, члены которого впоследствии были названы левыми коммунистами, в советской историографии характеризовалось как «левооппортунистическая группа, выступившая внутри РСДРП(б) с позиций мелкобуржуазной революционности». В действительности в лозунгах и призывах этой группы «мелкобуржуазной революционности» было не больше, чем в работах самого Ленина. Напротив, во внешней политике левые коммунисты четко, во многом догматично следовали марксизму и ленинизму. Другой вопрос — их внутриполитические требования. Но и здесь левые проявляли всякое отрицание любой буржуазности. Окрыленные сравнительно легкой сменой власти в октябре, чередой побед над контрреволюцией периода «Триумфального шествия Советской власти», левые коммунисты выступали за форсированное и немедленное осуществление социалистических преобразований в стране. Они призывали полностью уничтожить банки, отменить деньги, децентрализовать государственное и хозяйственное управление[500]. В период, когда рабочий контроль уже объективно захлебывался, а Ленин стремился наладить производственные отношения и не допустить краха промышленности, Левые коммунисты выступали против привлечения к работе буржуазных специалистов, называя это возвращением к старым порядкам и предательством интересов рабочего класса и революции[501].

В отношении Брестского мира левая оппозиция в РСДРП(б) требовала на уступки германскому империализму не идти, аннексионистский мир не подписывать. Любую сделку с империалистами, тем более уступки империалистам левые коммунисты называли предательством, требуя начать революционную войну с Германией. Революционная война, с их точки зрения, преследовала двоякую цель: во-первых, ее следовало вести для защиты Советской республики, во-вторых — в интересах Мировой революции. Без немедленной поддержки европейского пролетариата социалистическая революция в России погибнет, говорили левые коммунисты. Революционная война же «подтолкнет» развитие революционного процесса в буржуазных странах.

Наиболее радикальные левые призывали «делать» революции в Европе[502], по большей части, правда, изматывающей войной и агитацией. Хотя не исключали они и прямой военной помощи, отрицая все и всяческие границы, и уверяя, что Россия находится в состоянии «гражданской войны с германским империализмом».

По мере разрастания внутрипартийного конфликта, позиции левых коммунистов все больше скатывались к радикализму. Лучше погибнуть в революционной войне «с честью и с высоко поднятым знаменем», чем идти на подписание грабительского мира с Германией, утверждали они. Московское областное бюро РСДРП(б) в своей резолюции от 24 февраля 1918 года заявило: «В интересах международной революции мы считаем целесообразным идти на возможность утраты Советской власти <в России в результате войны>… Мы по-прежнему видим нашу основную задачу в распространении идей социалистической революции на все иные страны…»[503]

Несколько слов нужно сказать о масштабах этого оппозиционного движения. К левым коммунистам принадлежали такие известные большевики, как Н. И. Бухарин, К. Б. Радек, И. Арманд, А. М. Коллонтай, С. В. Косиор, В. В. Куйбышев, Н. И. Муралов, М. С. Урицкий, Г. А. Усиевич, М. В. Фрунзе и др.[504]

Уже в сталинский период в ряды левых коммунистов совершенно неоправданно записали Л. Троцкого. Встречаются даже утверждения, что он был лидером левой оппозиции. Перед нами, однако, яркий пример исторического мифа, свидетельство значительно более позднего партийного раскола и попытки очернить оппонента. В 1918 году Троцкий к левым не примыкал, и уж тем более не являлся их лидером. Как мы увидим позже, в вопросе Брестского мира он придерживался собственной позиции, никакого отношения к революционной войне не имевшей, однако войну спровоцировавшей.

Левые оппозиционеры занимали руководящие посты в крупнейших партийных организациях, в том числе в Московской, Петроградской, Уральской. Центром оппозиции было Московское областное бюро партии. Левые издавали газету «Коммунист», выходившую как орган Петербургского комитета и Петроградского окружного комитета РСДРП(б), затем журнал «Коммунист»[505].

Среди левых коммунистов было много так называемых «новых большевиков». Как и эсеры с меньшевиками после Февраля, большевики, став правящей партией, испытали серьезный приток «записавшихся» — вступивших в партию уже после Октябрьской революции. Их называли «октябрьскими большевиками». Среди них было немало радикалов.

Большое число новых членов создавало партийному руководству определенные трудности. Сохранилась стенографическая запись выступления Ленина на заседании ЦК РСДРП(б) от 24 января (6 февраля) 1918 года: «Тов. Ленин считает необходимым, чтобы при приеме членов делалась обязательная надпись о том, когда вступил в партию: до 25.Х или после него, что для вновь вступивших необходимо признание обязательности той тактики, которую признала правильной партия по отношению к Октябрьской революции»[506]. Отсюда, кстати, берет свое начало сохранившаяся по сей день в компартии традиция (смысл ее за давностью лет полностью утрачен) сообщать партийный стаж: «член партии с такого-то года».

Но в случае с левыми коммунистами проблема крылась не только, или даже не столько в плохом знании теоретических доктрин или отрицании тактики партии. Напротив, в рядах «левых» было много подкованных марксистов и даже ленинистов. Сам Ленин вспоминал, как в ходе партийной дискуссий один из молодых «москвичей» («москвичами» называли левых в силу их главенства в московском аппарате) в пылу спора воскликнул: «Я стою на старой позиции Ленина!»[507]