Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

— Ты не понял, — ответил Гэмет. — Я просто поверить не могу, что твои люди нашли его здесь.

Крупные, широкие черты лица Блистига дрогнули.

— Да что там, Кулак, других и в местах похуже вылавливали. Вот что бывает… — он покосился в сторону улицы, — … из-за разбитого сердца.

Кулак. Это звание всё ещё долбит мне печёнку, словно голодная ворона. Гэмет насупился.

— У Тавор нет времени на солдат с разбитым сердцем, командир.

— Глупо было надеяться, что она просто приедет сюда и раздует огонь из углей мести. Не выйдет раздуть огонь в холодном пепле, но не пойми меня неправильно, — я ей желаю доброй удачи Опоннов.

— От тебя ждут большего, — сказал Гэмет сухо.

В это время дня улицы были совершенно пустынны, жара стояла изнурительная. Но и в другие часы Арэн был не таким, как прежде. Торговля с севером прекратилась. Не считая малазанских боевых кораблей и транспортов да нескольких рыбачьих лодок, гавань и устье реки пустовали. «Вот он, — подумал Гэмет, — раненый город».

В дверях таверны возникли солдаты. Они тащили за собой слабо упиравшегося старика в тряпье. Тот был перепачкан блевотиной, редкие волосы висели седыми нитями, пятнистую кожу покрывала серая грязь. Ругаясь из-за вони, Арэнские стражники торопливо поволокли свою ношу к повозке.

— Чудо, что мы его вообще нашли, — сказал командир. — Я и вправду думал, что старый ублюдок взял да и утопился.

Забыв на миг о своём новом звании, Гэмет развернулся и сплюнул на мостовую.

— Паршивая ситуация, Блистиг. Но сделать вид, что есть хоть какие-то войсковые правила — дисциплина, Худ меня подери! — можно было?..

Тон Гэмета заставил командира напрячься. Стражники у задка повозки как один обернулись на его слова.

Блистиг шагнул к Кулаку.

— Слушай меня — и слушай внимательно, — тихо процедил он. Шрамы на щеках командира дрогнули, во взгляде сверкнуло железо. — Я стоял на треклятой стене и смотрел. Как и все мои солдаты. Пормкваль метался туда-сюда, будто кастрированный кот. А ещё историк и эти двое виканских детей, которые просто выли от горя. Я смотрел — мы все смотрели, — как Колтейна и солдат Седьмой перебили у нас на глазах. И будто этого мало, Первый Кулак вывел свои войска за стену и приказал им сложить оружие! Если бы один из моих капитанов вовремя не доложил, что Маллик Рэл служит Ша’ик, Арэнская стража погибла бы вместе с остальными. Войсковые правила? Да катись ты к Худу со своими войсковыми правилами, Кулак!

За всю тираду командира Гэмет ни разу не шевельнулся. Уже не впервые он был свидетелем вспышек гнева Блистига. Кулак чувствовал себя будто в осаде с тех самых пор, как прибыл сюда вместе с Тавор и был назначен посредником между адъюнктом и выжившими во время «Собачьей цепи» — с теми, кого привёл историк Дукер, и теми, кто ждал их в городе. Едва прикрытый приличиями гнев прорывался наружу снова и снова. Сердца были не просто разбиты — они были раздроблены, разорваны на куски, растоптаны. Надежда Тавор — возродить боевой дух выживших и использовать их местный опыт для укрепления своей армии новобранцев — с каждым днём казалась Гэмету всё более несбыточной.

Было также ясно, что Блистига совершенно не заботит тот факт, что Гэмет ежедневно отчитывается перед адъюнктом и, соответственно, может передать его высказывания в самых неприглядных деталях. И командиру очень повезло, поскольку Гэмет пока ничего не говорил адъюнкту о его словах, соблюдая при докладах предельную краткость и сводя личные наблюдения к минимуму.

Выслушав слова Блистига, Гэмет лишь вздохнул и подошёл к повозке, чтобы взглянуть на лежавшего на днище пьяного старика. Солдаты отступили на шаг — будто Кулак был заразен.

— Значит, — процедил Гэмет, — это и есть Прищур. Человек, убивший Колтейна…

— Он был милосерден, — огрызнулся один из стражников.

— Да только сам Прищур, похоже, так не думает.

Ответа не последовало. Блистиг встал рядом с Кулаком.

— Ладно, — сказал он своему взводу. — Заберите его, почистите — и под замок.

— Есть, сэр.

Мгновением позже повозка покатилась прочь.

Гэмет снова повернулся к Блистигу:

— Если ты наивно рассчитываешь, что тебя разжалуют, закуют в железо и отправят в Унту с первым же кораблём, — ничего не выйдет, командир. Ни адъюнкт, ни я ни капли не интересуемся твоей нежной душой. Мы готовимся к войне: вот для неё ты и нужен. Ты — и каждый из твоих кисломордых солдат.

— Лучше бы мы погибли с остальными…

— Но не погибли же. У нас три легиона рекрутов, командир. Желторотых и с дурью в башке, зато они готовы пустить кровь Семи Городам. И вот вопрос — что́ ты со своими солдатами им покажешь?

Во взгляде Блистига сверкнула злость:

— Адъюнкт делает Кулаком капитана своей домашней охраны и ждёт, что я…

— Четвёртая армия! — рявкнул Гэмет. — В первой роте от самого её создания. На Виканской войне. Двадцать три года службы, командир. Я знал Колтейна уже тогда, когда ты ещё скакал у мамки на коленях. Я получил копьём в грудь, да только я слишком упрямый, чтобы помереть. Мой командир по доброте подыскал мне безопасную, как ему казалось, должность в Унте. Да, капитаном охраны Дома Паранов. Но Худ меня побери, если я не заслужил этого!

После долгой паузы кривая ухмылка исказила лицо Блистига.

— Выходит, ты не больше моего рад оказаться здесь.

Скривившись, Гэмет промолчал.

Оба малазанца вернулись к своим лошадям.

Развернувшись в седле, Гэмет сказал:

— Мы ожидаем сегодня последний транспорт с войсками с острова Малаз. Адъюнкт желает собрать всех командиров в зале совета к восьмому колоколу.

— Это ещё зачем? — спросил Блистиг.

Будь моя воля — затем, чтобы увидеть, как тебя казнят за измену.

— Просто приди, командир.

Река Мених вздувшимся бурым потоком на пол-лиги врезалась в глубь Арэнской бухты. Опираясь на леер правого борта у самого бака, Смычок стоял и задумчиво смотрел на мутную воду внизу. Затем он поднял взгляд на город на северном берегу реки.

Солдат поскрёб щетину на длинном подбородке. Его борода, рыжая в юности, теперь начинала седеть… и это ему нравилось.

Арэн мало изменился с тех пор, как Смычок последний раз его видел. Разве что кораблей в порту стало меньше. Та же пелена дыма висит над городом, тот же нескончаемый поток нечистот сползает в Ловцову Бездну, по которой теперь плывут широкие, медлительные транспортные суда.

Новый кожаный шлем натирал затылок. Старый, к его величайшему огорчению, пришлось выбросить, вместе с изорванным кожаным сюрко и перевязью, снятой с мёртвого охранника фалах’да. По правде говоря, Смычок сохранил лишь одну вещь из своей прежней жизни, глубоко упрятав её в вещевой мешок. И вовсе не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о ней.