Мартынов. Неделя стюарда - Олег Соловейский

никогда меня не привлекала, а потому я, по своему обыкновению, просто закрыл вкладку.

Внизу послышались звуки, я подошёл к двери и выглянул. Это вернулся Тарас.

— Всё сделал, Матвей Михайлович, — доложился он.

— И бумажку сжёг с адресом? — уточнил я.

Тарас застыл на секунду и начал рыться по карманам. Ещё через секунду он вихрем вылетел за дверь. Тарас не был бы Тарасом, если бы чего-то не забыл или не перепутал.

Я вздохнул и спустился вниз по лестнице, чтобы закрыть дверь, но, когда я к ней подошёл, в неё снова влетел дядька.

— В машине была, барин, — пропыхтел он, направляясь в свои комнаты, — прямо сейчас и сожгу…

Я снова вздохнул и вернулся к себе наверх с мыслями: «Хорошо хоть, что он забыл её в машине, а не в урне возле банка». Зазвонил телефон:

— Матвей Михайлович, — послышался голос Пантелеева. — Сайт доделываем, сейчас к вам фотограф приедет.

— А мы прямо дома, что ли, будем фотографироваться? — спросил я.

— Да это абсолютно неважно, всё что нужно, потом дорисуем, лишнее уберём, — небрежно ответил Мавродий Сергеевич.

— Хорошо, буду ждать фотографа, — ответил я.

— А, и ещё, Матвей Михайлович, — сказал Пантелеев. — Сколько вы готовы сейчас вложить?

Я прикинул в уме.

— Тысячи две рублей, — сказал я наконец.

— Прекрасно, — ответил Мавродий Сергеевич. — Переведите мне сейчас, если не затруднит?

— Хорошо, — ответил я.

— Спасибо, Матвей Михайлович, — сказал Пантелеев. — Всего хорошего.

— До свидания.

Я поиграл ещё минут сорок, когда в дверь позвонили. Помня о том, что я дал Тарасу отдых до конца дня, я пошёл открывать сам, однако, когда я вышел на лестницу, то увидел, что дядька уже открыл. Это было ожидаемо, ведь ему было ближе дойти до двери, чем мне.

— Ваше благородие, — с сомнением сказал Тарас, — тут к вам, говорят фотограф.

— От Мавродия Пантелеевича, — проснулась в дверь женская головка с розовыми волосами и в круглых очках. — Я фотографка ваша.

— Фотографесса, тогда уж, — поправил её я, поморщившись от такого коверкания языка. — Тарас, всё в порядке, пускай.

Дядька подвинулся и девушка, отличавшаяся от Таши Гиксман, как будто только цветом волос, забежала по лестнице вверх. У неё также были густо татуированные руки и шея, и, насколько позволяла увидеть её майка, спина тоже. Ну, почему бы и нет.

— Матвей Михайлович, — обратилась ко мне фотограф, — меня зовут Евабелла, пожалуйста, делайте, как я говорю, хорошо?

Я пожал плечами.

— Так, сядьте, пожалуйста, за компьютер, — распорядилась Евабелла, — так, смотрите на меня.

Фотоаппарат начал щёлкать.

— Теперь вправо, повыше, пониже, вот так, — ещё серия щелчков.

Она подошла ко мне и взъерошила мне волосы. Вернулась на свою позицию и сделала ещё несколько снимков.

— Может быть, мне надеть что-нибудь другое? — спросил я.

— Да не, это всё неважно, замажем, подрисуем — отмахнулась фотограф. — Главное, чтобы лицо было ваше.

Щёлк-щёлк-щёлк.

— Давайте поднимемся на крышу, — предложила Евабелла.

— А откуда вы знаете, что у меня есть выход на крышу? — спросил я.

— Я подписана на Ташу Гиксман, — ответила фотограф.

«Естественно, ты подписана» — подумал я.

— Должна сказать, что в этой ситуации я целиком на её стороне, — заявила Евабелла, пока мы шли на крышу. — Я вообще всегда выбираю сторону женщины.

— Вот как? — произнёс я. — А о какой ситуации идёт речь?

— Вы на неё напали, склоняли к неприличным действиям, — сказала Евабелла.

Мы зашли на крышу.

— Разве этому есть какие-то доказательства? — спросил я.

— Зачем мне доказательства, если я верю ей на слово? — ответила фотограф и присела на корточки, взяв меня в прицел фотоаппарата. — Вверх смотрите пожалуйста.

Щёлк-щёлк-щёлк.

— А то, что она незаконно проникла на территорию, находящуюся в моей собственности, согласно договору найма, это вас не смущает? — поинтересовался я.

— Нисколько не смущает, — легко ответила Евабелла. — Влево смотрим.

Она сделала ещё несколько снимков и обошла меня с другой стороны.

— Как же вы тогда со мной работаете? — спросил я. — Если я такой плохой человек?

— Меня наняли, я работаю, — ответила фотограф.

— То есть, финансовый вопрос важнее, чем женская солидарность? — уточнил я. — Кто платит, тот и заказывает музыку, в смысле фотосессию?

— Что поделать, таково общество капитализма, — ответила Евабелла.

«То есть, это не Евабелла легко продаётся, забыв о своих принципах, а проклятый капитализм её заставляет. Понятно», — подумал я.

Щёлк-щёлк-щёлк.

— Думаю, достаточно, — сказала она.

— Отлично, спасибо, — сказал я.

— Разве что, — протянула Евабелла, — я сделаю несколько фото для себя…

— Не понял? — произнёс я.

— Я давно не практиковала фото обнажённой мужской натуры, — медленно сказала она, глядя мне в глаза.

— А вас не беспокоит, что придётся снимать бесплатно человека, который, по словам Таши Гиксман, так плохо с ней обошёлся? — ехидно спросил я.

— Ну, я же это делаю для своей практики, — хитро ответила Евабелла. — Что, если вы снимите вашу рубашечку?..

Она подошла ко мне и в самом деле начала снимать с меня рубашку.

— Нет, спасибо, — мягко я убрал её руки. — Мне скандалы не нужны, тем более фото в таком виде.

— А что, если, я не буду вас фотографировать, а вы просто разденетесь для меня?

Она снова начала меня раздевать. Я вывернулся и вернулся в квартиру. Она пошла за мной.

— Спасибо за вашу работу, всего хорошего, — я сделал рукой жест, указывающий на дверь.

— Вы не знаете, от чего отказываетесь, — тихо и хрипловато сказала Евабелла.

— Догадываюсь, спасибо, — холодно ответил я. — Вас проводить до двери или вы слишком независимы для этого?

— До свидания, — обижено буркнула Евабелла и сбежала вниз по лестнице.

«Нашла дурака» — подумал я, закрывая за ней дверь.

Интересное дело. Я, человек закрытый, необщительный и, в какой-то степени, нелюдимый, даже сидя дома, так сказать, в самоизоляции, постоянно становился участником каких-то событий, умудрялся, не покидая квартиры, встречать новых людей, становиться объектом (если не жертвой) домогательств, ложных обвинений и учредителем обществ. Странная штука наша жизнь, как говорят китайцы.

Впрочем, это всё шутки, ничего подобного они мне не говорили, и вообще, какой-либо духовности и мудрости я на Востоке не видел. Что неудивительно, если учесть, что всю духовность им придумал немец-филолог из Великобритании Фридрих Мюллер в середине девятнадцатого века. Не обошлось там и без добрых русских людей: с этим профессором одно время работал русский востоковед Сергей Фёдорович Ольденбург.

Я вспомнил, что надо перевести деньги Пантелееву. Я открыл банковское приложение на «ладошке» и отправил Пантелееву две тысячи рублей, оставив себе триста на карманные расходы. Если всё получится, мои деньги возвратятся сторицей, если не получится, я заберу свои две тысячи у Мавродия Сергеевича. А в самом крайнем случае… Что ж, у Тараса уже есть