Время игры - Василий Звягинцев

А скорее всего дело тут совсем в другом.

Шульгин вспомнил пещеру, бывшую базу совсем других партизан, кордильерских, куда, бежав с виллы Сильвии, он пришел по сигналу Антона.

«Все тот же сон?» — как восклицал персонаж «Золотого теленка» Хворобьев.

Или исходящий опять от Антона сигнал. Ты не забыт, мол, ничего не потеряно, сражайся, и победа за нами…

Тонких зеленоватых сигарок в портсигаре осталось совсем мало. Всего три, если быть точным.

Вздохнув, он одну из них все же закурил.

А лампа действительно теплая, убедился он, коснувшись ладонью пузатого стекла.

Так, может, в ней и керосин еще есть? Хоть фонарик отдохнет…

Лампа и в самом деле охотно вспыхнула. Широкий язычок желтого слегка коптящего пламени обрисовал на столе ровный уютный круг света. Сашка фитиль немного прикрутил.

Интересная жизнь нам досталась, господа. Расскажи кому у себя в институте, даже после пары хороших мензурок «спиритуса вини» — хрен поверят…

Из чистого любопытства он снял с крючка автомат. Тяжелый, с неудобным, грубо выструганным прикладом, торчащими вдоль краев ствольной коробки заусеницами. Убедительно для не слишком грамотного человека. Именно так выглядели автоматы военной поры, изготовленные в какой-нибудь наскоро приспособленной кастрюлькиной фабрике.

Да только неувязочка получается. В катакомбах Одессы никак не мог оказаться автомат выпуска 1943 года. Наиболее удачливые из окруженцев, подавшихся в партизаны, могли владеть трофейным «МП-38», кто-то из командиров — редким, как жемчуг в навозной куче, «ППД».

А те изготавливались чрезвычайно тщательно, с лакировкой дерева, полировкой металла, и не штампованные детали там применялись, а исключительно фрезерованные.

Впрочем, все это чепуха. И без этого штришка он видел, что декорация — она и есть декорация.

А вот что все-таки прикажете сейчас делать? Помирать в подземелье, гордо не покорившись шантажу Держателей, или в очередной раз пообещать, что «больше не буду»? Или все-таки поискать третий путь?

«А ведь скучно, господа, все равно скучно. Ничего новенького вы при всех своих способностях не придумали», — успокаивая самого себя, думал Шульгин. Хотя, конечно, догадывался, что те, кто в состоянии создавать силой воображения Вселенные со всеми обеспечивающими их существование законами природы и даже подходящими цивилизациями, как-нибудь сумели бы изобрести нечто, лично для него удивительное.

Да скорее всего просто не считают нужным.

И так сойдет.

Чем-то сложившееся положение напоминало то, что им уже довелось пережить с Новиковым при попытке выбраться из форзейлианского Замка.

А раз прием повторяется, значит, и выход надлежит искать примерно в том же направлении, что и прошлый раз.

Шульгин стал восстанавливать в памяти формулу профессора-эзотерика Удолина, которую следовало наложить на состояние «О мусе дзю ни се го син» («Не пребывая ни в чем, дай уму действовать»).

Буддисты другого толка склонны были называть означенное состояние духа «Самадхи». При должном навыке, впав в него, некоторые умельцы ухитрялись жить годами в виде почти что мумии, пока их дух витал в высших сферах. Тело же при этом сохранялось в целости и сохранности, не старея ни на миг. Ходят слухи, что кое-кто из посвященных таким путем живет не одну уже тысячу лет.

А один знаток писал, что и миллион лет не предел.

Сашке, однако же, сейчас было нужно не это. Он намеревался лишь освободить свой дух для поисков «истины» в небесных сферах, и надеялся, что более получаса эта рекогносцировка у него не отнимет.

Он задул лампу, в наступившей мертвой темноте и тишине лег на спину и принялся вводить себя в транс, пытаясь увидеть ту самую картинку зрительной проекции Сети, которая однажды открылась ему в Замке.

И одновременно он постарался сосредоточить луч мысли таким образом, чтобы дать о себе знать кому угодно. Будто зажег сильный фонарь в глухой ноябрьской тьме. Идеальный вариант, конечно, если бы сигнал «SOS» раньше всех принял Антон.

Как они ни конфронтировали в прошлом, форзейль все-таки умел мыслить «по-человечески», и договариваться с ним можно было, и в критических ситуациях он приходил на помощь, пусть и преследуя собственные цели.

Ну а если Сашка и нарушает сейчас предыдущую договоренность, так что делать?

Держатели же, если и услышат призыв к контакту, отреагировать могут самым непредсказуемым образом.

Условия для медитации в катакомбах были исключительные, не хуже чем в подземельях буддийских монастырей, и очень быстро Шульгин ощутил, что «плывет».

Состояние, близкое к тому, когда, как следует устав после многокилометрового лыжного перехода, напаришься в бане, примешь грамм полтораста настоянной на травах водки и уляжешься в свежую постель под вой метели за окном.

И начнешь погружаться в сладкий сон, а в глазах все мелькает лыжня и косо летят крупные снежинки…

…Такие, как сейчас, за окном. Высокое стрельчатое окно, стекла в морозных узорах, заснеженные крыши внизу, раскачивающиеся от ветра фонари и крупный-крупный снег, падающий с мутного ночного неба…

Он стоит у подоконника, а в голове крутятся строки:

…Идут белые снеги,Как по нитке скользя.Жить и жить бы на свете,Да, наверно, нельзя.

Идут белые снеги.И я тоже уйду.Не печалюсь о смерти,И бессмертья не жду…

Шульгин покачнулся. Ему показалось, что он сейчас вот, немедленно упадет в обморок. И не успеет довести до конца иезуитский с обеих сторон разговор-спор с Антоном.

Форзейль хочет, чтобы он пока еще подзадержался в теле наркома Шестакова, помог порешать некоторые возникшие у него в отношении реальности 1938 года задачи.

А он сам?

Ему это нужно или следует, как и наметил, немедленно бежать в прошлое? Чтобы воссоединиться со своей исходной личностью.

Или поступить совершенно наоборот…

Голова кружилась все сильнее, в ушах нарастал томительный звон. Может быть, так вот и умирают скоропостижно от инсульта?

Головокружение, тошнота, потом резкая, как взрыв, вспышка боли — и конец? Добраться бы только до дивана, лечь, вызвать помощь… Он оттолкнулся от подоконника, попытался сделать шаг, но не успел.

Вспышка все-таки полыхнула в мозгу, но не болевая.

Вспышка немыслимо яркого света словно расколола череп изнутри, и клочья мозга, сохраняющие при этом способность видеть, чувствовать и мыслить, разлетелись в пространстве объемом в миллионы кубических парсеков, среди звезд, галактик, шаровых скоплений.