Мемуары - Арман Жан

Каково бы ни было давление в отношении рассмотрения наказов сословий, все немыслимо затянулось; Ее Величество сочла разумным распустить депутатов Генеральных Штатов и отослать их обратно в провинции; чтобы как-то смягчить приказ, им было предписано, чтобы главы трех сословий явились к Королю 24 марта в Лувр, где он их заверил, что был решительно настроен положить конец продаже должностей, урегулировать все, что с этим было связано, восстановить судейскую палату и отменить пенсионы. Что касается дополнительных просьб, Ее Величество была готова также рассмотреть их, как только представится возможность.

Этим ответом с полеттой было покончено; но не надолго; ибо третье сословие, заинтересованное в этом, подало по этому поводу большую жалобу, на основании которой 13 мая Король постановлением своего Совета восстановил годовой налог, заявив, что решение, принятое Его Величеством в пользу сокращения чиновников до числа, указанного в ордонансе Блуа, отмена годового налога и запрет продажи мест будут введены в действие с первого дня 1618 года, однако в интересах дела до тех пор будут действовать.

Таким образом, эти Генеральные Штаты закончились, как и начались. Собрались они под благовидными предлогами, без какого-либо намерения извлечь выгоду для Короля и народа, работа их оказалась бесплодной, вся эта ассамблея имела следствием лишь обременение провинции податью, которую следовало платить ее депутатам, а также показала всем, что недостаточно знать болезнь, если отсутствует воля излечить от нее, которую дает Бог, когда ему угодно видеть королевство процветающим, — тогда и слишком разросшаяся вековая коррупция не может помешать.

27 марта, три дня спустя после роспуска Королем депутатов Генеральных Штатов, королева Маргарита рассталась с этой жизнью. Она была самой известной королевой своего времени, дочерью, сестрой и женой великих королей, но, несмотря на это преимущество, была игрушкой в руках фортуны, познала презрение народов, которые должны были ей подчиняться, увидела, как другая заняла место, предназначенное ей. Она была дочерью Генриха II и Екатерины Медичи, была в интересах государства выдана за покойного Короля, который был королем Наварры и которого тогда она не любила из-за его религиозных пристрастий. Их свадьба, вызвавшая, казалось, народное торжество и бывшая причиной соединения двух партий, которые раскалывали королевство, стала, напротив, поводом для всеобщего траура и возобновления еще более жестокой войны, чем та, что велась ранее; ее апофеозом стал день святого Варфоломея, крики и стоны ее отозвались по всей Европе, праздничным вином ее стала кровь жертв, мясом — изуродованные тела невинных, перемешанные с телами виновных; все это торжество было с радостью отмечено лишь домом Гизов, который сжег в этом пожаре во славу своей мести и славы, под маской набожности тех, кого не мог даже надеяться победить силой оружия.

Если эта свадьба оказалась настолько ужасающей для всей Франции, она оказалась не менее ужасной и для ее личной судьбы. Ее муж подвергался смертельной опасности, шел спор о том, следует ли его уничтожить, она спасла его. В разгар этой опасной ситуации он покинул ее и возвратился в свои провинции; он стал врагом ее брата-Короля; она колебалась, к кому из них примкнуть: с одной стороны — муж, с другой — брат, Король и религия. Наконец любовь взяла верх в ее сердце; она пошла за тем, с кем была неразрывно связана. Рознь то кончалась, но вспыхивала вновь подобно лихорадке, у которой бывают спады и вспышки. Трудно предположить, что при столь сложных обстоятельствах они не испытали непонимания; подозрения, подогреваемые со стороны, как это бывает при дворе, поводы, которые она ему подавала для них, разрушили единение их сердец, как время разрушило единение их тел. Три ее брата умирают один за другим, канут в этих войнах136. Ее муж оказывается на троне; но поскольку ей нет места среди его друзей, нет ей места и в его сердце. Государственный интерес легко убеждает его обзавестись другой женщиной, чтобы иметь от нее детей. Она была задета не столько превращением королевы Франции в простую герцогиню де Валуа, сколько тем, что, будучи преданной и желающей добра как государству, так и мужу, она ни в чем не сопротивлялась желаниям мужа, была достаточно благоразумной, чтобы добровольно уступать тому, кто оседлал фортуну. И в отличие от самых простых женщин, пылающих завистью и ненавистью к тем, кто занимает место, которое они считают своим, не желающих видеть на нем ни их самих, ни тем более их детей, которыми Бог благословляет их браки, она преподнесла все свое имущество наследнику, которого Бог дал Марии Медичи и которого она сделала и своим наследником, как если бы он был ее собственным сыном, приехала ко двору, поселилась напротив Лувра и не только часто наносила визиты Королеве, но и до конца своих дней оказывала ей все почести и знаки уважения, которые та могла ожидать от самой незнатной из придворных. Ухудшение ее положения было настолько уравновешено добротой и королевскими добродетелями, которыми она обладала, что презрение просто не коснулось ее. Истинная наследница дома Валуа, она никогда не одаривала кого-либо, не выразив сожаление, что не может дать больше, подарок никогда не был настолько большим, чтобы у нее не оставалось желания дать больше, если только это было в ее власти; если же порой казалось, что она распределяет свои щедроты не слишком разборчиво, то это потому, что она предпочитала бы одарить недостойного человека, чем забыть одарить того, кто это заслужил. Она была покровительницей литераторов, любила слушать их, приглашала к себе, в общении с ними она узнала немало, а потому ее речь была гораздо грамотней, чем у других женщин ее времени, слог же ее был более изящен. Так как благотворительность — королева добродетелей, эта великая Королева увенчала свои добродетели готовностью к подаянию, которое она раздавала так щедро всем нуждающимся, что в Париже не было ни одной церкви или приюта, которые не ощутили бы этого, не было ни одного бедняка, который не получил бы от нее то, что просил. Так Бог вознаградил ее с лихвой, дав ей чувство милосердия и благодать такого христианского конца, что, если у нее и могла при жизни появиться зависть к другим, такое же чувство испытали многие по отношению к ней в момент ее кончины.

Когда Принц и люди из его партии потребовали созыва Генеральных Штатов, это было сделано, чтобы подстроить ловушку для Королевы, надеясь спровоцировать таким образом множество трудностей и распрей, которые посеяли бы смуту в королевстве. Но когда они убедились, что, напротив, все происходило как нельзя лучше, что, даже если и возникали порой разногласия среди депутатов, намерение у них было единое и все они действовали во благо государства, а противоречия их касались лишь выбора средств для достижения этой цели, то обратились к парламенту и попытались произвести там впечатление, которое не смогли произвести в Генеральных Штатах. Им удалось посеять в его рядах ревность по отношению к правительству, убедив его членов, что после того, как их использовали для достижения регентства, к ним относятся с презрением, не предоставив того, что им полагалось в великих делах, о которых тогда столько говорилось. Им обещали помочь поддержать свой авторитет и возможные обращения к Их Величествам.