Огненный всадник - Михаил Голденков

Проникнуть в замок из города можно было только по длинному деревянному мосту, который шел через озеро и в данный момент был разобран. Сей мост доходил до оборонительного рва с переброшенным через него подъемным мостом. Сам замок имел форму четырехугольника размером сто семьдесят на сто двадцать шагов, окруженного высоким земляным валом с бастионами по углам и башенками на них. Вал был обмурован камнем до самого верха и переходил в такой же бруствер. За бруствером были стрелковые бойницы, окопы, шла дорожка для защитников во время осады. Со стороны замкового двора брустверная линия огня защищалась еще одной каменной стеной. Просторный замковый двор, которого московский князь, естественно, не видел, окружали три здания. Напротив въездных ворот, на оси въезда, стоял главный корпус с княжескими покоями. По углам прямоугольного здания возвышались традиционные для местных замков восьмигранные башенки, которые, правда, уже утратили оборонное значение. Центр фасада украшал ризалит. Справа от входа на замковый двор стоял массивный трехэтажный корпус с высокой часовой башней.

Вал Несвижского замка заслонял собой от обстрела весь первый этаж здания, и это не ускользнуло от внимательного глаза московского воеводы. Внутри вала, имевшего сводчатые помещения, располагались подсобные службы, а также четыре тайных выхода, о которых Хованский, само собой, тоже не догадывался. С внешней стороны водяного рва шла широкая дорога, которая защищалась невысокой земляной насыпью. С запада и севера от насыпи находился ров, а с остальных сторон — глубокие пруды. С запада подход к воротам укреплялся треугольным шанцем, от которого отходили две дороги. Чтобы защитить подступы к замку с северной стороны, напротив него, на левом берегу реки Уши, военные инженеры соорудили большой бастион, с которого хорошо простреливались подступы к мосту.

Вид радзивилловской суперфортеции впечатлил Хованского. Неприятное чувство усиливала погода: летящие по ветру желтые листья, низкие серые тучи, угрюмо плывущие над башнями и бастионами замка, словно серый пороховой дым будущего сражения, от которого веет безнадежностью и тщетностью усилий. Хованский перекрестился три раза и без особой надежды стал требовать добровольной сдачи с помилованием всех.

— Ни за что! — гордо ответил Михал. — Это мы требуем, чтобы вы тотчас покинули расположение города. По какому праву вы врываетесь сюда? Какое право имеет московский царь на Несвиж и наши земли?

Хованскому ничего не оставалось как послать своих ратников на штурм. Его стрельцы, наемники и казаки бросились на приступ, переплывая на плотах ров и пруды, упорно лезли по лестницам на вал.

— Огня! — кричал Михал своим пушкарям, и крепость изрыгала клубы белого дыма, а по московитам бил град свинца из пуль и ядер. Пушки были особой гордостью Михала. С 1598 года в замке работала собственная литейная мастерская. Каждая пушка была произведением искусства. Около орудия «Гидра» сидел Степан Злотник с фитилем. На пушке надпись: «Готовит траур, скоро тронет черной отметиной». Столяр Хло-мада наводил прицел своим «Попугаем», на котором было вылито: «Всех умерщвляю, кого кривым клювом ударяю».

— Увага! — кричал пушкарям Михал. — «Химера», «Попугай» и «Гидра!» Огня!

Гулко стреляли пушки, метко кладя чугунные ядра в плоты с пехотинцами. Снаряды разнесли один плот в щепки, опрокидывая людей в мутную воду рва. Понеся потери и утопив не один плот, захватчики отступили. Они вновь и вновь обстреливали замок, вновь и вновь шли на приступ, используя атаки на ворота, форсирование рва, но все тщетно. Те же, которые умудрялись взобраться на вал, являли собой прекрасные мишени. Зато захватчики полностью отвели душу на самом Не-свиже. Город пожгли и разграбили. Московские ратники ворвались в иезуитский костел и убили священников. Разгром костела Михал наблюдал через узкое окно замка.

— Лотры! — скрипнул зубами Михал и приказал гусарам готовиться к вылазке. Гусарскую хоругвь Радзивилл собрал по просьбе Януша, чтобы отослать гетману, но не успел. Теперь эти рыцари пригодились самому Михалу. Он решил лично возглавить вылазку, хотя еще ни разу не участвовал в настоящем бою. Облачившись в рейтарские латы и водрузив на голову шлем, закрывающий щеки и лицо, Михал, перекрестившись, вскочил на коня и велел открывать ворота. Его руки дрожали от волнения, но праведный гнев заглушал легкий страх юного князя. С грохотом конских копыт хоругвь проскакала по опустившемуся мосту, разметав в клочья слабый заслон московитян, и вихрем влетела во двор костела, где толпились грабящие и убивающие селян московские ратники.

— Руби лотров! — кричал Михал. И теперь уже не горожане, а московиты с криками спасались бегством, бежали, падали, катились их отрубленные головы, руки… Литвинские и польские гусары славились по всей Европе как лихие рубаки. Гусарская сабля в умелой руке представляла грозное оружие, способное разрубить надвое человека, а атаки гусар на позиции врага часто наводили страх одним лишь видом и гулом декоративных крыльев за спиной. Казаки и татары никогда не шли в лоб на гусарскую хоругвь, предпочитая стрелять издалека, а мастерство гусар ценили даже в Швеции, чья армия считалась лучшей в Европе.

Возмущенные резней священников, гусары ворвались в сам костел. Внутри его, на узких лестницах, в проходах, кельях и залах, закипела ожесточенная схватка. Гнев гусар увеличивал их преимущество — возмездие быстро нашло негодяев, все московитяне, кто находился к костеле, были порублены и заколоты. Как бы охранники Михала ни опекали своего командира, юный князь также умудрился пропороть насквозь своей длинной шпагой стрельца на ступеньках лестницы. Еще в одного он успел выпустить пулю из пистолета в тот самый момент, когда московский ратник пытался выпрыгнуть через разбитое окно. Словно разрушительный смерч, тяжелая конная хоругвь прошлась по всей улице, рубя врагов налево и направо, влетела в обоз, порубила всех в капусту и спешно вернулась, видя, что московиты стягивают силы: стрельцов, пехоту и картечни-цы, чтобы отбить вылазку прицельным огнем.

Михал не мог даже самому себе ответить, убил ли он кого или нет. Князь яростно махал саблей, не замечая ничего воіфуг. В себя он пришел уже в замке, спрыгнув с коня. Его щеки горели, а глаза сверкали зеленым огнем.

— Мы им показали! Мы с Божьей милостью наказали этих негодяев! — торжествовал Михал.

Хованский был в бешенстве. Он сам повел на штурм свой полк, но укрывшиеся в замке были готовы к атаке. Мощный мушкетный и орудийный огонь вновь отбросил захватчиков от стен крепости. Тогда еще больше взбешенный Хованский велел подтянуть пушки и обстреливать фортецию весь день, сколько хватит ядер. Однако, наблюдая за огнем своих пушек, он понимал, сколь бесполезно это занятие. С таким же успехом можно из лука стрелять в толстый бок слона, пытаясь убить этого великана.