Влюбленная вдова - Кейси Майклз

Дыхание Эбби пресеклось, из груди вырвался стон. Лохмотья, в которые превратилась ее очаровательная ночная сорочка, свешивались с ее тела, но она уже забыла о ней. Придавленная его тяжестью, она едва могла дышать. Руки и ноги отказывались ей повиноваться. Ее обнаженная кожа в свете свечей отливала перламутром. А Кипп, не в силах оторваться от жены, ласкал, терзал, пробовал на вкус, нетерпеливо ожидая, когда ее крепость сдастся и распахнет ворота перед победителем.

Он приник губами к ее уху.

— Ты останешься моей бледнолицей пленницей, — прошептал он, понизив голос до хриплого шепота, — моей хрупкой английской розой, сладостной рабой моей любви… Ты станешь согревать мне постель до тех пор, пока я, корсар, желаю этого!

— Мой отец вздернет тебя на рее! — надменно процедила Эбби. Возмущенная наглостью пирата, она снова ринулась в бой, отчаянно извиваясь под ним и при этом ни на минуту не забывая, что каждое ее движение должно быть точно выверено — так, чтобы возбудить Киппа еще сильнее. Точно так же, как ее возбуждали его слова.

— Ну так что же? Я умру счастливым, унеся с собой в вечность память об этой ночи. Все кончено, миледи. Спасения вам ждать неоткуда. Теперь вы принадлежите мне, мисс Поумрой!

Рука Киппа покоилась между ее ног. Слегка нажав, он осторожно раздвинул ей бедра, отыскал узкую, истекающую горячим соком щель и протиснулся внутрь.

Судорожная дрожь пробежала по телу Эбби, которое больше ей не повиновалось. Приподняв бедра, она широко раздвинула ноги и прижалась к нему.

Желание, переполнявшее Эбби, стало нестерпимым. Но больше всего ей хотелось, чтобы он снова заговорил — ей хотелось услышать слова любви, даже если они были адресованы вовсе не ей. Впрочем, сейчас она не чувствовала себя Абигайль Ратленд, виконтессой Уиллоуби, той Эбби, какой была совсем недавно. Теперь она мисс Люсинда Поумрой, созданная богатым воображением мисс Араминты Зейн. А стало быть, и говорить она должна тем языком, какой мисс Араминта пожелала вложить в уста своей любимой героини. Впрочем, Эбби ничуть не сожалела об этом — ведь став Люсиндой, она могла сказать то, что хотела, то, что никогда не позволила бы себе Эбби.

— Да… да, мой корсар! Я сдаюсь. Мое хрупкое тело больше не в силах противиться тебе. Делай со мной что хочешь. Я твоя!

Кипп жадно припал к ее губам, твердо решив до конца сыграть выбранную им роль, да и вообще любую роль, какая придет им в голову. Почему-то ему совсем не хотелось думать о том, для чего им вообще понадобилось прятаться за чужой личиной, говорить чужим языком. У них еще будет время поразмыслить над этим. А сейчас от него ожидали совсем другого. Приподняв Эбби бедра, он широко развел ей ноги и одним мощным толчком вошел в нее, заполнив ее целиком. Фиалковые глаза потемнели от страсти, словно грозовое море. И глядя в эти удивительные глаза, Кипп хрипло пробормотал слова старинной клятвы: — Пока не высохнут моря, не потечет скала и дней пески не убегут, клянусь тебя любить…

Глава 17

Утреннее солнце, прокравшись сквозь высокие окна в гостиную, желтыми лужицами растеклось на ковре, словно предлагая поиграть в «классики», и Эбби с удовольствием включилась в игру. Она семенила по ковру, стараясь всякий раз наступать точно в центр квадрата так, чтобы не коснуться украшенных цветами краев изящных решеток.

Ох уж эти игры, думала Эбби. Прошлой ночью они с Киппом тоже играли. Она вздохнула. Маленький домашний спектакль. Они отлично справились со своими ролями. Она стала мисс Люсиндой Поумрой, а Кипп — обворожительным корсаром.

Глупая игра. Больше того — опасная!

Для чего прибегать к подобным уловкам? Чтобы заняться любовью? Ерунда! Вероятно, все дело в другом, решила Эбби. Может быть, где-то в глубине души они понимали, что это единственная возможность без смущения или стыда принадлежать друг другу, а потом не мучиться сожалением и раскаянием. Может ли такое быть? Конечно.

И за причиной далеко ходить не надо. Потому что муж и жена, связанные не любовью, а условиями сделки, которые отдаются друг другу с такой пылкой страстью, прокляты навеки!

Вот для чего нужна эта игра!

Чтобы Кипп не мучился раскаянием от того, что покупает ласки жены. Чтобы сама она не чувствовала себя шлюхой, которую покупают.

Возможно такое? Конечно.

А верить в то, что они при этом испытывают друг к другу какие-то чувства, глупо, смешно, да и просто абсурдно! А если подумать, так еще и опасно. И вообще не нужно.

А уж если любит только один из них — что остается делать другому?

Двое совсем чужих людей. Ничего не зная друг о друге, они очертя голову ринулись в этот брак, который может стать для них спасением. И вот теперь они женаты. И все равно у каждого из них есть свои тайны.

И оба уже успели понять, что в постели им куда быстрее и легче удается найти общий язык, чем за ее пределами.

Нет, не то чтобы Эбби была против! Да и не в ее характере вмешиваться в чужие дела. Но продолжать делать вид, будто они, несмотря ни на что, так и остались чужими, — это было выше ее понимания. Вот хотя бы Кипп, с досадой подумала она. Ведь он отлично знает, сколько беспокойства доставляет Эбби ее сумасшедшая семейка! Разве он не может предложить ей свою помощь?

Нет, вздохнула она. Скорее всего нет. Да и при чем тут Кипп? Нет уж, Бэкуорт-Мелдоны — это ее крест, который ей предстоит нести до самой смерти. Эту проблему ей следует решить самой, хотя как это сделать, она не знала. Разве что темной ночью придушить мерзавца Игги и закопать его тело на заднем дворе?

Ничего путного не придумав, Эбби упорно расхаживала по ковру, машинально стараясь попадать в квадраты. Склонив голову набок, словно разглядывая что-то у себя под ногами, она так глубоко задумалась, что появившийся на пороге ее спальни муж застал ее врасплох. Просунув голову в дверь, Кипп какое-то время разглядывал ее, прежде чем решил заговорить.

— Доброе утро, жена. Ты что-то потеряла? — вежливо осведомился он.

Эбби от неожиданности вздрогнула и наступила ногой на шпалеру.

— Что-то потеряла? — переспросила она. — О нет. Нет, ничего. Так, просто задумалась немного… вот и все. — Эбби изо всех сил старалась не смотреть на мужа. Сегодня он был особенно красив — в бутылочно-зеленом сюртуке и кожаных бриджах рыжевато-коричневого цвета, заправленных в высокие гессенские сапоги, которые блестели как зеркало. Заметив их, Эбби зарделась как маков цвет. Они сразу напомнили ей о… впрочем, не важно. Главное — они напомнили ей кое-что такое, о чем она охотно забыла бы, если бы могла.

И вдруг глаза ее расширились от удивления, и взгляд переместился за спину мужа… В холле стоял Игги. Появившись как из-под земли за спиной ничего не подозревавшего Киппа, он противно ухмылялся.