Крестовые походы - Михаил Абрамович Заборов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проповеди Фулька и подобных ему фанатиков, выполнявших, как и сам он, прямое поручение Иннокентия III, поначалу имели некоторый успех среди крестьян. Как утверждает английский хронист Радульф Коггесхэйл, Фульк якобы увлек на стезю Господню чуть ли не 200 тыс. человек – число, конечно, чрезмерно преувеличенное, плод фантазии хрониста. В действительности успех французского священника был куда более скромен и, главное, он оказался мимолетным: на какой-то миг простой народ еще поддался пылким увещаниям папских вербовщиков, но потом приступ крестоносного благочестия быстро прошел. Времена Петра Пустынника остались позади…
Призыв папы нашел отклик, да и то не сразу, причем довольно ограниченный, преимущественно в феодальной среде, в первую очередь во Франции. Здесь папскому обращению вняла примерно сотня крупных сеньоров, а заодно с ними и их вассалы-рыцари. Государи теперь отказались последовать зову курии. Французский король Филипп II Август, проделавший десять лет назад неудачный опыт, держался того мнения, что на человеческую жизнь достаточно и одного Крестового похода. Оставив без внимания обращение прибывшего во Францию легата Петра Капуанского, Филипп II после гибели Ричарда Львиное Сердце возобновил войну против своих врагов – Плантагенетов, обрушившись на французские владения преемника Ричарда – нового английского короля Иоанна Безземельного (1199–1216). А рыцарственный Ричард Львиное Сердце – он был еще жив, когда Фульк из Нейи приступил к проповеди, – откровенно насмехался над пылкими речами этого священника. Герой Третьего крестового похода, по словам английского хрониста Джеральда Камбрезийского, в ответ на призывы Фулька сказал ему примерно так: «Ты советуешь мне отречься от моих трех дочерей – гордыни, жадности и распутства. Ну что ж, я отдаю их более достойным: мою гордыню – тамплиерам, мою жадность – цистерцианцам и мое распутство – попам».
Март 1199 г. – срок, назначенный Иннокентием III для завершения сборов в поход, – миновал, а крестоносного войска еще не было и в помине.
Непосредственные приготовления к походу развернулись лишь с конца 1199 г. В ноябре в шампанском замке Экри (на реке Эн, в Арденнах) происходил рыцарский турнир. Вот здесь-то многие из участников и присутствовавших приняли обет Крестового похода. В литературе распространена легенда, будто на турнире выступил Фульк из Нейи, якобы увлекший своим словом рыцарей; однако наш главный источник, подробно повествующий о ходе событий, – Жоффруа Виллардуэн ничего не говорит о проповеди Фулька, а он не преминул бы упомянуть об этом, если бы кюре из Нейи действительно был на турнире. Во всяком случае, именно с ноябрьского турнира рыцарей и сеньоров охватила крестоносная лихорадка. Среди принявших крест находились видные феодальные магнаты – люди большей частью молодые (почти никто из них не был старше 30 лет).
Виллардуэн и Робер де Клари обстоятельно перечисляют громкие имена тех «весьма высоких баронов», кто отозвался в конце 1199 – начале 1200 г. на папский клич: тут были графы Тибо III Шампанский, племянник французского и английского королей, его двоюродный брат Луи Блуаский и Шартрский, Симон де Монфор (впоследствии – предводитель Крестового похода против альбигойцев), Рено де Монмирай и др. В феврале 1200 г. крестоносный обет принесли Бодуэн IX, граф Фландрии и Эно, его брат Анри; идти в поход обязались также Гуго де Сен-Поль, Этьен Першский и пр. Как пишет Робер де Клари, «там было еще столько других… что мы не смогли бы поименовать вам всех рыцарей, смелых и доблестных», – подобно Виллардуэну, он довольствуется перечислением лишь наиболее знатных баронов и их вассалов.
Почти всех этих рыцарей влекли на Восток отнюдь не только религиозные побуждения, хотя и в существовании таковых не приходится сомневаться. Люди своего времени, они были убеждены в том, что,
Кто ради дел святых
Искал чужих краев,
За гробом ждет таких
Прощение грехов.
В приведенных стихах выразил позднее эту веру один из участников Четвертого крестового похода – трубадур Гаусель Файдит (сам, кстати сказать, большой любитель вкусно поесть и азартный игрок в кости, не принадлежавший, видимо, к числу особенно глубоко верующих крестоносцев). Наряду с религиозными доводами определенную роль в решении ряда крупных баронов взять крест играли семейные традиции. Участие в Крестовом походе давно уже считалось признаком хорошего тона в знатных рыцарских фамилиях: каждый молодой рыцарь непременно должен был побывать в Святой земле крестоносцем. Такая традиция прочно сложилась в роде графов Блуаских (участником Первого похода был Стефан де Блуа), графов Шампанских (старший брат Тибо III граф Анри принадлежал к числу участников Третьего крестового похода и умер правителем Иерусалима в 1197 г.); Готье Бриеннский был сыном, внуком и правнуком крестоносцев, Жоффруа Першский, Милон де Бребан, Тьерри Эльзасский – сыновьями и внуками участников Крестовых походов. Тем не менее наиболее существенные причины крестоносного порыва французских магнатов были политического свойства. Почти все эти высокие бароны во время недавней войны Франции с Англией держали сторону последней, т. е. воевали в лагере врагов Филиппа II Августа, выступали приверженцами Анжуйского дома. Теперь эти бароны опасались репрессий французского короля: прежде всего, разумеется, они испытывали страх за свои земли во Франции. Ведь после гибели Ричарда Львиное Сердце Филипп II перенес вражду к нему на Иоанна Безземельного… Чтобы лишить своего сюзерена возможности захватить их владения (как союзников английской короны), графы Блуаский, Фландрский, а также близкие им бароны и порешили стать крестоносцами: ведь имущество последних переходило под охрану церкви. «Бодуэн, граф Фландрии и Эно, печалясь о смерти короля Ричарда и опасаясь козней французского короля, взял крест со многими баронами, чтобы уйти из-под его власти и избежать войны с ним», – ясно говорится, например, в хронике Эно.
Феодальных магнатов, как и прежде, толкали к заморским авантюрам совсем не благочестивые, а вполне земные заботы и помыслы – либо престижного, либо непосредственно своекорыстного порядка. Они хлопотали о собственном благополучии, о сохранении своих владений, о том, чтобы оградить их от покушений капетингской короны и, конечно, приумножить путем захватов на Востоке. Захватнические побуждения руководили в основном и массой рыцарей – вассалами и субвассалами, которые постепенно присоединялись к знати. Рыцарь Робер де Клари, вступивший в отряд своего сеньора Пьера Амьенского и впоследствии ставший историком похода, откровенно заявит позднее,
