Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

Слух о его кончине сыграл на руку Миклухо-Маклаю. Как мы знаем, путешественник просил генерал-адмирала прислать за ним военный корабль через год после высадки в заливе Астролябия. Однако в морском ведомстве если не забыли, то отнюдь не спешили выполнить его просьбу. Теперь же адмирал С.С. Лесовский, временно заменявший управляющего Морским министерством, получив указание генерал-адмирала, распорядился, чтобы один из кораблей русской тихоокеанской эскадры незамедлительно отправился к берегам Новой Гвинеи на поиски Миклухо-Маклая. Чтобы ускорить выполнение этого приказа, его текст был переслан по трансатлантическому кабелю и телеграфной линии, пересекающей североамериканский континент, на тихоокеанское побережье США. Отсюда почтовый пароход доставил 6 августа телеграмму в Нагасаки, где находился командующий отрядом русских судов на Тихом океане контр-адмирал М.Л. Федоровский. Наиболее целесообразно было бы поручить эту миссию П.Н. Назимову, командиру «Витязя», стоявшего тогда в Нагасаки. Но на корвете держал свой флаг Федоровский и размещался довольно многочисленный штаб. Поэтому контр-адмирал срочно вызвал из Владивостока парусновинтовой клипер «Изумруд», а Назимову приказал подготовить хорошо знакомую нам записку о пребывании путешественника на борту «Витязя» и обстоятельствах его высадки в заливе Астролябия. Кроме того, когда «Изумруд» 25 августа прибыл в Нагасаки, Федоровский приказал перевести с «Витязя» на клипер мичмана К.Д. Рончевского. Этот бравый молодой офицер не только хорошо знал особенности бухты Константина и местоположение хижины путешественника на мысе Гарагасси, но мог отыскать тайник, где Миклухо-Маклай собирался зарыть свои дневники и другие материалы в случае смертельной болезни или грозной опасности, а также записку, если он решит перебраться в горы или на другой участок побережья Новой Гвинеи.

Уже через несколько дней капитан 2-го ранга Михаил Николаевич Кумани вывел «Изумруд» в открытый океан. Морская стихия вначале не благоприятствовала плаванию. Попав в сильный тайфун, клипер получил серьезные повреждения. Пришлось зайти в Гонконг и стать в док для срочного ремонта. В дальнейшем плавание проходило без особых происшествий. Посетив Манилу и Тернате, «Изумруд» в конце ноября 1872 года подошел к северо-западному побережью Новой Гвинеи и стал на якорь возле селения Доре, где обосновались немецко-голландские миссионеры. Здесь, перед последним переходом в бухту Астролябия, Михаил Николаевич решил дать отдых команде, запастись топливом и свежими припасами. После десятидневной стоянки в Доре Кумани повел клипер дальше на восток, не теряя из виду побережье Новой Гвинеи. «Изумруд» двигался медленно и осторожно, преимущественно под парусами, по неизвестным водам, усеянным отмелями и коралловыми рифами. Пройдя цепь островков, названных Миклухо-Маклаем архипелагом Довольных людей, клипер 18 декабря вошел в залив Астролябия.

Жив Маклай или нет? Большинство офицеров исключили путешественника из списка живых, так как по пути, в одном из азиатских портов, они получили, как вспоминает Рончевский, «достоверные» сведения о смерти их соотечественника: по сообщению одной из австралийских газет, в залив Астролябия якобы заходило некое купеческое судно, которое застало в живых только Ульсона. Еще одна байка, которыми буквально переполнена биография нашего героя.

Находясь в трех или четырех милях от бухты Константина, офицеры «Изумруда» направили бинокли и подзорные трубы на берег, высматривая жилище Миклухо-Маклая или какие-нибудь другие признаки присутствия европейцев. «Наконец, — пишет Рончевский, — один из офицеров заметил русский коммерческий флаг, развивающийся между ветвями огромных дерев, и пришел в такое волнение от своего открытия, что едва мог сообщить об этом командиру»[491].

Николай Николаевич уговорил двух папуасов, Сагама и Дигу, отвезти его в каноэ на приближающееся судно. Офицеры «Изумруда» не сразу разобрали, кто находится в каноэ, но, постепенно сближаясь, разглядели какого-то европейца, который — ко всеобщей радости — оказался мнимоумершим Маклаем. Клипер остановился и с грохотом выпустил излишний пар. Командир послал по реям матросов, которые вместе со стоявшими на мостиках офицерами троекратным «ура» приветствовали отважного исследователя Новой Гвинеи. Вид множества моряков, их громогласное «ура», смешавшееся с грохотом паровой машины и скрежетом спускаемого якоря, до смерти напугали Сагама и Дигу. Они выпрыгнули из лодки и пустились вплавь к берегу, так что Николай Николаевич с трудом, гребя руками, приблизился к трапу судна, поймал брошенный ему трос и поднялся на трап, а с него на палубу. Здесь его сердечно встретили М.Н. Кумани и другие офицеры. «Мак-лай сильно изменился за время 15-месячного отшельничества от сильных пароксизмов лихорадки, всякого рода лишений и трудных работ», — вспоминает Рончевский. По его словам, путешественник в потрепанном костюме, в соломенной шляпе и с сумкой через плечо «был настоящим Робинзоном Крузо»[492].

Кумани и большинство его офицеров были знакомы с Миклухо-Маклаем, так как «Изумруд» одновременно с «Витязем» вышел в дальний вояж и дважды встречался с ним во время стоянок на островах Зеленого Мыса и в Рио-де-Жанейро. Один из старых знакомых, мичман Николай Римский-Корсаков, нашел, что путешественник «очень изменился, похудел и постарел»[493].

Путешественника пригласили позавтракать в кают-компании. «После папуасской кухни, — рассказывает он, — европейские кушанья показались мне очень странными на вкус, особенно сладкие, так как сахару я не пробовал уже более года. <…> Меня офицеры любезно снабдили обувью, в которой я очень нуждался, и бельем — мое вследствие сырости было очень гнило и отчасти проедено насекомыми»[494].

Командир «Изумруда» предложил Миклухо-Маклаю переселиться на корвет, а перевоз вещей из Гарагасси поручить одному из молодых офицеров. «А кто Вам, Михаил Николаевич, сказал, что я пойду с вами на клипере? — ответил путешественник. — Это далеко еще не решено, и так как я полагаю, что Вам возможно будет уделить мне немного провизии, взять с собою Ульсона и мои письма до ближайшего порта, то мне всего лучше будет остаться еще здесь, потому что мне еще предстоит довольно много дела по антропологии и этнологии здешних туземцев. Я попрошу Вас позволить мне ответить завтра» «Михаил Николаевич согласился, — записал далее Миклухо-Маклай, — но я мог заметить, что мои слова произвели на многих курьезное впечатление. Некоторые подумали (я это знаю от них самих), что мой мозг от разных лишений и трудной жизни пришел в ненормальное состояние»[495].