Первый русский национализм… и другие - Андрей Тесля

74

Цитаты приводятся в тексте с указанием римскими цифрами номера тома, арабскими – страниц издания: Герцен А. И. Собрание сочинений. В 30 т. М.: Изд-во АН СССР, 1954–1966.

75

Впрочем, сам Филиппов имел не очень широкие возможности в этом отношении: поддерживаемая им газета Н. Н. Дурново «Восток» с трудом смогла просуществовать до 1886 г., а довольно широко задуманная ежедневная газета «Голос Москвы» быстро сменила направление. Долговременное сотрудничество Леонтьеву удалось наладить только с «Гражданином», впрочем, как и у большинства его коллег, испорченное спецификой редакторства кн. Мещерского.

76

Вместо максимально возможных для чиновника его уровня 1200 руб. Леонтьеву назначено было 2500 (юридически пенсия составляла 1200, а 1300 были денежным пожалованием за его литературные труды); сюжеты, связанные с назначением и последующими выплатами пенсии, составляют значительную часть публикуемой переписки, давая интересные подробности административной механики и нравов.

77

Hor. Epist. I, 19. В пер. Н. Гинцбурга:

О подражатели, скот раболепный, как суетность ваша

Часто тревожила желчь мне и часто мой стих возбуждала!

78

О понятии «пророчества» у К. Н. Леонтьева см.: Фетисенко, 2012: 28–32.

79

Помимо уже названной ранее работы О. Л. Фетисенко «Гептастилисты» (см. рецензию Котова А. Э. «Эстетический академизм», опубликованную на сайте интернет-журнала «Гефтер» – http://gefter.ru/archive/4815), отметим также (называя лишь наиболее яркое и заметное): 1) ценнейший по подбору материалов сборник: К. Н. Леонтьев: pro et contra. Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и исследователей 1891–1917 гг. Антология. В 2 кн. Изд. подгот. А. П. Козырев, А. А. Корольков. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995; 2) сборник публицистики К. Н. Леонтьева, включивший ценнейшие архивные публикации: Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство. Изд. подгот. В. И. Косик, Г. Б. Кремнев. М.: Республика, 1996; 3) Пророки Византизма: переписка К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова (1875–1891). Составление, вступительная статья, подготовка текстов и комментарии О. Л. Фетисенко. СПб.: Изд-во «Пушкинский Дом», 2012.

80

«Благовест» – панславистский журнал, издававшийся под неофициальной редактурой Афанасия Васильевича Васильева (1851–1929).

81

От 06–23.VII.1888, с. 75–96.

82

Впервые из данного письма обширные выписки были приведены в статье о. И. Фуделя «Культурный идеал К. Леонтьева» (Русское обозрение. 1891. Т. 1, январь). В 1912 г. оно было с сокращениями опубликовано о. Иосифом в брошюре «К. Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни. (По двум письмам)».

83

Вероятно, ряд писем утрачен: последнее сохранившееся письмо Фуделя датировано 19.VIII.1891, Леонтьева – 11.X.1891. О. Л. Фетисенко комментирует: «До болезни Леонтьева оставалось еще более трех недель, следовательно, была и возможность обменяться еще несколькими письмами. Трудно представить, что о. Иосиф никак не отреагировал на известие о кончине старца Амвросия или что Леонтьев не поинтересовался мнением о. Иосифа о “реферате” Вл. Соловьева <…>, но каких-либо сведений о существовании или местонахождении писем от второй половины октября 1891 г. найти не удалось» (с. 644).

(Об упадке средневекового миросозерцания. 1891.)

84

Федор Николаевич Берг (1839–1909), в 1887–1895 гг. – редактор-издатель журнала «Русский вестник»; кн. Дмитрий Николаевич Цертелев (1852–1911), в 1890–1891 гг. – редактор журнала «Русское обозрение».

85

См. интерпретацию данной «формулы» в работе: Камнев, 2010: 134–166.

86

К Достоевскому О. И. Фудель многократно обращался в «Письмах к современной молодежи» (отправка экземпляра которых Леонтьеву послужила поводом к знакомству), а в первом письме к К. Н. он описывал свой опыт так: «<…> я действительно был на пути Достоевского и смотрел на формализм религии немного свысока. Но, благодаря Господу, встретился с одним простым человеком (не ученым, но истинно Православным), который и помог мне твердо стать на почве церковной» (Фудель – Леонтьеву, 02.IV.1888, с. 64). Упомянутым «простым человеком» была Евгения Сергеевна Емельянова, вскоре после отправки этого письма (05.VI.1888) ставшая женой Осипа Ивановича.

87

Впрочем, далеко не у всех подобное воплощение вызывало симпатию. Издавая в 1903 г. со своими примечаниями письма К. Н. Леонтьева, В. В. Розанов писал: «Фудель – очень умный, сурово-умный человек, но без блеска, без аромата, без гениальности. Он воспроизвел Леонтьева в себе, как деревянная доска – гравюру с живого дерева (= Леонтьева). Именно на Фуделе, может быть, лучше всего проследить: “Ну, что же вышло бы с идеями Леонтьева вне Леонтьева? Вне его личной доброты и таинственно с монашеством сопряженного эллинского эстетизма?” Фудель в самом христианстве понимает только суровость, черствость, дисциплину. Он, приехав в Петербург, читал здесь публичную лекцию о необходимости поднять, так сказать, “духовные вожжи”; а в одном споре со мной – по какому-то теоретическому поводу – открыл какой-то одобренный училищным советом при Синоде учебник и сказал: “Вот тут написано, чего же вы спорите ”. Я мог бы только ему улыбнуться. Если бы он потребовал объяснения улыбки, я бы ему ответил далее, что слово Божие есть все основание моей и его, да и вообще европейской веры и что была какая-то темная история с его знаменитым протоиереем Павским: его хотели лишить сана за опыт точного перевода с еврейского языка книг Библии» (Розанов, 2001: 330–331). У истории, однако, есть ирония – и, возможно, мудрость: по крайней мере в дальнейшем имена о. Иосифа Фуделя и Василия Васильевича Розанова вновь соединились в трудах и заботах Сергея Николаевича Дурылина, ставшего преемником Фуделя в деле сохранения литературного наследия К. Н. Леонтьева и бывшего почитателем, исследователем, а отчасти и продолжателем литературных традиций, заложенных В. В. Розановым.

88

В 1890 г. этой теме он посвятит статью «Добрые вести», в которой бережно соберет доступные ему известия о росте религиозного настроения «в высших общественных и умственных сферах наших».

89

В. В. Розанов писал о Вл. Соловьеве: «Он так же темен, как Гоголь. По всему вероятию, окончательно он и не будет никогда разгадан. Все его сочинения, все восемь томов, есть какая-то пена, то белая, то темная, бьющая из водоема, в который никогда никто не заглядывал, и теперь уже невозможно в него заглянуть. Он вечно был чем-то встревожен; вечно о чем-то тосковал: вечно куда-то рвался. куда? – определенно никто не знает. Его “возлюбленною” оставалась все-таки “теософия”, т. е. и не философия, и не богословие, а что-то третье. С маниакальным постоянством ум и сердце его возвращаются сюда. Он все говорит о “Божественной премудрости”, а не о Христе и не об Иегове Ветхого Завета, а вот об этой “Премудрости”, “Софии” (“Софийские храмы” древнего православия), которая есть какая-то мечта Византии, никогда явно не формулированная. <…> Здесь мы снова припоминаем его “роман с Богом” (“Три свидания”)» (Розанов, 2005b: 143).

(Обратим внимание на значимость для Розанова сопоставления Вл. Соловьева с Гоголем, бывшего для него вечной темой, кошмаром и мучением. Напомним лишь два замечания о Гоголе, почти случайно выбранные из массы подобных:

«Если было бы всемирно желательно и всемирно благотворно вытолкнуть Россию из orbis terrarum, из круга истории и “судеб”, – то вот и гениально, и великое положение Гоголя.)

П. ч. он не только начал, но и “кончил” такое выталкивание. “После Гоголя не воскресают”» ( Розанов, 2005: 346);

«Суть, что “коридор с NN”, данный Гоголем в “Мертв. душ.”, имеет вовсе не представить, “что бывает на Руси”, что “случается в Руси”, как обыкновенные литературные произведения – а дает ответ на “что есть Русь”. Ни “Горе от ума”, ни “Недоросль” или “Бригадир” не имели этого обобщающего смысла. Гоголь в “сей великой поэме” решился и допустил себя судить всю Русь, – и заглавие поэмы в двух словах сжимает весь смысл ее и дает приговор, из которого – если б он был основателен – нет воскресения.

Ибо, очевидно, России нужно еще “родиться”, – а то что же говорить о камнях, о неодушевленном. Сии “мертвые души”, конечно, камни.

Непонятно “куда”, “во что” и “как” воскреснет Чичиков. И – все до единого, до мужиков, до прислуги, не пропуская и “мыслителей” (Тентетников)» (Розанов, 2005: 456).

Отметим также значимость для Розанова «смеха» Вл. Соловьева (Розанов, 2003: 390), сближающегося со смехом Гоголя.

90

Хотя Леонтьев и пишет Фуделю: «Насчет либер<ализма> и гуманности его – это <…> отчасти нечто вроде апокалипсического бреда; – я знаю его тайные мысли; дома он их высказывает; а в печати – осторожен» (Леонтьев – Фуделю, 04.XII.1890, с. 250), однако сомнительно, чтобы откровенность Соловьева перед Леонтьевым шла дальше некоторых холистических чаяний – в противном случае, учитывая степень оригинальности и непривычности для круга мыслей Леонтьева соловьевских «подпольных» идей, они должны были бы вызвать куда более серьезную реакцию в переписке К. Н.