Куб со стертыми гранями - Владимир Ильин

“Регр” все еще зажат в моей руке, и я подношу его к глазам. Потом оглядываюсь по сторонам.

Вокруг так же пусто, как было перед тем, как я заметил мальчишку на краю решетки.

Подленькие мысли чередой вспышек освещают тьму моего сознания: “А стоит ли?.. Не лучше ли убраться отсюда поскорее, пока тебя никто не увидел? Кто, в конце концов, узнает о том, что ты мог спасти мальчика? Разве не глупо утратить драгоценный трофей ради спасения какого-то там дурачка, возомнившего себя верхолазом? Он же сам виноват в том, что залез сюда, пойми, так что ж теперь винить себя в его смерти?”…

От этих гадких мыслей меня тошнит, и чтобы избавиться от них, я решительно нажимаю красную кнопку на “регре”…

— Как ты все-таки туда попал? — спрашиваю я мальчика, когда мы с ним благополучно перелазим через парапет и в изнеможении усаживаемся прямо на тротуар моста.

Сорванец тяжело дышит и, по-моему, еще не верит, что его жизнь находится вне опасности. А та картинка, которая стоит перед моим мысленным взором — распластанный на железнодорожном полотне детский трупик в луже крови, по которому вот-вот безжалостно пронесется тяжелый состав — с каждой секундой все больше теряет свои очертания и бледнеет, как бы обволакиваясь туманом забвения…

Было ли это на самом деле или у меня просто богатое воображение — трудно сказать.

— Мячик, — виновато говорит мальчишка, не поднимая на меня глаз. — Я всегда беру с собой на утреннюю пробежку мячик, чтобы во время бега тренировать мышцы ладони. Мне рекомендовал это упражнение мой тренер… Но на мосту я уронил мячик, и он прыгнул на решетку, на самый край. Ну, я и полез за ним…

— Понятно, — говорю я. — А потом он все-таки упал вниз, а ты сорвался вслед за ним… Так?

— Так, — угрюмо соглашается он. И вскидывает на меня глаза, которые в нормальном состоянии неожиданно оказываются синими-синими, как вода в разгар пляжного сезона в Черном море. — Если бы не вы, я бы точно загремел вниз!..

— Если б да кабы, на носу б росли грибы, — вздыхаю я.

— А что это вы уронили, когда вытаскивали меня? — вдруг осведомляется мой синеглазый собеседник. — Случайно, не что-то ценное?

— Да нет, — говорю спокойно я. — Считай, что это тоже был своего рода мячик…

— Ну, я пошел? — спрашивает после паузы он. — А то меня мама, наверное, ждет, да и завтрак остывает…

— Конечно, конечно, — говорю я. — Прием пищи — дело святое. Война войной, а обед — по распорядку… Ступай.

Он встает и удаляется по мосту по направлению к симпатичным домикам, окруженным крошечными садиками, где полно зелени и цветов.

Только теперь до меня доходит, что он даже не удосужился спросить, как меня зовут и кто я такой. Действительно, зачем ему это знать? Я ведь тоже не узнал его имя… Но мне-то простительна такая промашка, ведь я — хардер, а вот он, если хочет быть настоящим человеком, не должен быть таким неблагодарным.

Какая-то смутная ассоциация всплывает в моем мозгу. Что же это такое?

Ах, да… Тот эпизод в памяти Умельца, с которым я расправился в Доме Бика Гро. Там тоже дело происходило на мосту, только через реку, и киборг тоже пытался спасти кого-то. А спасенный от смерти выпалил ему в лицо: “Однажды человек может прийти к выводу о том, что он никому не нужен!.. У него нет ни друзей, ни близких. То, ради чего он существовал, потеряло всякий смысл. И когда этот человек думает, что большую часть прожитых лет он растратил понапрасну, им овладевает отчаяние. Ничего уже не исправить, ничего не вернуть!.. Возможно, в своем несчастии человек виновен сам, но от осознания этого ему становится только хуже… Как, по-твоему: стоит ли тогда продолжать жить?”…

“Жить всегда стоит, сэр”, ответил ему Умелец, как по-писаному.

Но так ли безупречно права эта прописная истина?..

Чья-то тень падает на меня, и я некоторое время тупо разглядываю ноги, остановившиеся рядом со мной. Потом медленно поднимаю взгляд к лицу того, кому они принадлежат.

Человек, незаметно подошедший ко мне, с грустным сожалением качает головой, разглядывая меня сверху вниз.

— Ай-яй-яй! — опять произносит он. Похоже, что это междометие становится его излюбленной реакцией на любые события. — Какая досада, Алекс!.. У вас был такой чудесный шанс начать новую жизнь, а вернее — продолжить старую, в кругу своей семьи — но вы променяли его на какого-то мальчишку!.. Он хоть сказал вам спасибо за то, что вы спасли его?

— Разве это так важно? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Алкимов присаживается рядом со мной на корточки и разглядывает меня в упор, как какое-то диковинное животное.

— Вы хоть понимаете, что вы натворили, Алекс? — спрашивает он. — А может быть, вас зовут вовсе не Алекс? И, может быть, вы вообще не человек, а?

— Это еще почему? — вяло интересуюсь я.

Я уже знаю, что потерпел поражение.

Никто не способен подкрасться к хардеру незамеченным на пустом месте радиусом в полсотни метров. Тем не менее, это произошло. Значит, Алкимов явился ко мне не обычным способом, на своих “двоих”, а вынырнул из будущего с помощью “регра”… Следовательно, ему уже всё обо мне известно.

— Потому что вы — хардер, — говорит “цветовод”. — И только что выдали себя с головой…

Он распрямляется и небрежно облокачивается на парапет, устремив свой взгляд куда-то вдаль.

— Я вам хочу рассказать одну забавную историю, Алекс, — говорит после паузы он. — Почему-то она вспомнилась мне именно сейчас… Один мальчик наблюдал, как по лесной тропинке ползут муравьи. Потом толстой веткой он разделил тропинку на две равные части. Вначале муравьи равномерно распределились по образовавшимся дорожкам. Но вскоре получилось так, что по одной дорожке муравьев стало ползти больше, чем по другой. И постепенно все больше и больше насекомых устремлялось именно туда, следуя за своими предшественниками. И вот уже все муравьи ползли только по первой дорожке. Все — за исключением одного, который один упрямо полз, как ни в чем не бывало, по опустевшей половине тропинки… Тогда мальчик убрал ветку, разделявшую тропинку на две дорожки, и поток муравьев хлынул на ту сторону, где полз гордый одиночка. Мальчик осторожно взял не захотевшего быть таким, как все, муравья. Поднес его к глазам и с восхищением оглядел со всех сторон. Муравей беспомощно дергал лапками, пытаясь освободиться. “Ты — вождь?”, спросил мальчик своего пленника. Тот молчал… Мальчик великодушно опустил муравья на дорожку. Тот как ни в чем не бывало кинулся бежать — но на этот раз не туда, куда бежали все остальные муравьи, а поперек дорожки. В муравьиной среде возникло замешательство. Часть насекомых устремилась за Муравьем-Который-Выбирал-Непроторенные-Пути; другие не обратили на него внимания и бежали дальше, а некоторые застыли в тягостном недоумении, поводя длинными усами и словно пытаясь решить: как им быть?.. “Да, наверное, ты — действительно муравьиный вождь”, с невольным уважением произнес мальчик. Он снова поймал муравья-лидера, посадил его в коробочку и принес отцу, который был известным биологом. — Алкимов прерывает свой монолог, чтобы задумчиво сплюнуть с моста вниз. — И знаете, что сказал мальчику отец после исследования этого выдающегося насекомого?.. “Мальчик мой, — сказал он, — муравьи ориентируются по запаху, а тот, который оторвался от своего коллектива, был просто-напросто с момента своего появления на свет лишен обоняния”… Между прочим, этим мальчиком был я, Алекс.