Агнец - Кристофер Мур

Варфоломей со своей вонью ехали на одном верблюде, а мы с Джошем умостились на другом. Двинулись мы на юг, к Иерусалиму, затем свернули на восток, через Масличную гору в Вифанию, где под смоковницей увидели желтоволосого человека. Я раньше в Израиле никогда не видел блондинов — не считая ангела, конечно. Я показал на него Джошу, и мы довольно долго наблюдали, пока не убедились, что это не переодетый член воинства небесного. В действительности же мы только делали вид, что за ним наблюдаем. Мы наблюдали друг за другом.

— Чего-то не так? — спросил Варфоломей. — Вы что-то нервные.

— Да это все тот белобрысый, — ответил я, пытаясь разглядеть что-нибудь во дворах самых больших домов, мимо которых мы проезжали.

— Здесь живет Мэгги с мужем, — сказал Джошуа и посмотрел на меня так, будто это могло снять напряжение.

— Я знаю, — отозвался Варф. — Он член Синедриона. Говорят, важная шишка.

Синедрион — такой совет жрецов и фарисеев, принимавших решения за всю еврейскую общину. Насколько им дозволяли римляне, то есть. После Иродов и римского наместника Понтия Пилата эти члены были самыми могущественными людьми в Израиле.

— А я-то надеялся, что Иаакан умрет молодым.

— У них нет детей, — сказал Джошуа. Подразумевая, что это странно: Иаакан должен был развестись с Мэгги по причине бесплодия.

— Мне брат говорил, — сказал я.

— Мы не сможем ее навестить.

— Я знаю, — согласился я, хотя не очень понимал, почему, собственно.

Наконец в пустыне к северу от Иерихона мы наткнулись на Иоанна. Он проповедовал с обрыва над рекой Иордан. Шевелюра его была, как обычно, дикой, и к ней он еще отпустил бороду, такую же неуправляемую. На нем была грубая туника, перепоясанная кушаком из сыромятной верблюжьей шкуры. Перед Иоанном стояла толпа человек в пятьсот — на самом солнцепеке, в такой жаре, что поневоле к дорожным знакам присмотришься: уж не свернул ли ты ненароком в преисподнюю.

С такого расстояния было невозможно расслышать, о чем вещал Иоанн, но, подойдя ближе, мы разобрали:

— Нет, я — не он. Я просто тут для него все готовлю. После меня другой придет, а у меня квалификация не та, чтобы его гульфик носить.

— Что такое гульфик? — спросил Джошуа.

— Такая ессейская штуковина, — ответил Варфоломей, — они ее надевают на свое мужское достоинство. Очень тугая, чтобы держать в узде греховные порывы.

Тут Иоанн заметил нас в толпе (что неудивительно, поскольку мы сидели на верблюдах).

— Ага! — сказал он и показал пальцем. — Я же говорил, что он придет! Ну так вот, он и пришел, во-он стоит. Я не шучу. На верблюде — это он и есть. Тот, что слева. Узрите Агнца Божия!

Толпа как один обернулась к нам с Джошем и вежливо захмыкала, имея в виду: А, ну да, только ты про него упомянул, как он сразу и появился. Мы, наверное, глупые и подсадную утку не узнаем, да?

Джошуа нервно глянул на меня, потом на Варфа, затем снова на меня и, наконец, улыбнулся толпе — как последний баран (чего еще от агнца ждать?). А сквозь зубы спросил:

— Так мне теперь что — гульфик Иоанну отдать, или как?

— Просто помаши им и скажи: «Ступайте с Богом», — посоветовал Варф.

— Машу сюда — машу туда, — забормотал Джош, не прекращая улыбаться. — Ступайте с Богом. Большое спасибо. Ступайте с Богом. Какая приятная встреча. Машу — машу.

— Громче, Джош. Только мы тебя и слышим. Джош повернулся к нам, чтобы толпа не увидела его лица.

— Я и не знал, что мне понадобится гульфик. Мне никто не сказал. Ну вы, парни, даете.

Так началось пастырство Джошуа бар Иосифа из Назарета, Агнца Божия.

— И кто этот бугай? — спросил Иоанн, когда мы в тот вечер расселись у костра.

По небесам пустыни черной кошкой с фосфорической перхотью ползла ночь. Варфоломей кувыркался со своими собаками на берегу реки.

— Это Варфоломей, — ответил Джошуа. — Киник.

— Больше тридцати лет — деревенский дурачок Назарета, — прибавил я. — Теперь оставил должность, чтобы последовать за Джошем.

— Блядь и неряха, — резюмировал Иоанн. — Креститься будет наутро первым делом. От него смердит. Еще акрид, Шмяк?

— Спасибо, я уже наелся.

Я заглянул в свою миску с жареной саранчой и медом. Вкусно и питательно: макать акриды в мед. Иоанн только этим и жил.

— Так вы за все время только эту Божественную Искру и нашли?

— Это ключ к Царству Небесному, Иоанн, — объяснил Джош. — Вот что я понял на Востоке, и вот что я должен принести народу нашему: Бог — в каждом из нас. Мы все — братья по Божественной Искре. Я только одного не знаю: как весть об этом разнести.

— Ну, во-первых, не стоит называть ее Божественной Искрой. Люди не поймут. Эта твоя штуковина — она во всех, она постоянна, и она — часть Бога, так?

— Только не Бога-создателя, моего отца, а того Бога, который дух.

— Значит, Дух Святой, — пожал плечами Иоанн. — Назови свою искру Святым Духом. Народу как раз по уму: в тебе сидит дух, ты помрешь, а дух останется. Нужно только убедить их, что этот дух и есть Бог.

— То, что надо, — улыбнулся Джошуа.

— Так этот Дух Святой, — уточнил Иоанн, хрустя акридой, — он, значит, сидит в каждом еврее, а у гоев его, значит, нет, правильно? То есть когда Царство Небесное настанет — в чем фишка?

— К этому я только подхожу, — сказал Джош.

Почти до рассвета Иоанн Креститель не мог смириться с тем, что Джошуа собирается пускать гоев в Царство Небесное, но в конечном итоге мысль эту принял, хоть и норовил отыскать какие-нибудь; исключения.

— И даже блядей?

— Даже блядей, — подтверждал Джошуа.

— Блядей в особенности, — вторил я.

— Ты же сам их от скверны очищаешь, чтобы прощены они стали, — напомнил Джошуа.

— Да, но гойские бляди — и в Царстве…

Иоанн покачал головой: Мессия самолично подтвердил, что мир катится к чертям на тачке. Что, в общем-то, не должно было сильно удивлять Иоанна — он больше десяти лет сам твердил своей пастве о том же. Об этом и о том, как распознавать блядей. — Пошли, я покажу, где вы будете жить.

Вскоре после того, как мы подростками встретили Иоанна на Иерусалимской дороге, он прибился к ессе-ям. Ессеем невозможно родиться — все они принимают обет безбрачия, даже если женаты. Кроме того, ессеи воздерживаются от хмельных напитков, строго блюдут еврейскую диету, а по части очищения от грехов — то есть плотского — просто маньяки. На это Иоанн и упирал в своей рекламе. У ессеев имелась оживленная община в пустыне, рядом с Иерихоном, — городишко под названием Кумран, состоявший из каменных и кирпичных домов. Там был скрипторий для переписывания свитков, а из соседней горы выходили акведуки, наполнявшие ес-сейские ритуальные купальни. Некоторые ессеи жили в пещерах над Мертвым морем и там же складировали кувшины, в которых хранили священные свитки. Однако самые рьяные ессеи, к числу которых относился Иоанн, не позволяли себе даже такой роскоши, как пещера.

Иоанн показал нам жилье рядом со своим.

— Но это же яма! — завопил я.

Если точнее, три ямы. Наверное, грех жаловаться, если яма у тебя отдельная. Варфоломей уже устраивался в одной с целой кучей родни из семейства псовых.

— Кстати, Иоанн, — сказал Джошуа. — Напомни, чтобы я рассказал тебе о карме.

В общем, больше года — пока Джошуа учился у Иоанна говорить слова, что увлекут толпы, — я жил в яме.

Если вдуматься, все логично. Семнадцать лет Джош либо учился, либо тихо сидел. Что он понимал в общении? Последняя весточка от папы состояла из пяти примерно слов, поэтому рассчитывать, что ораторское мастерство он унаследует по отцовской линии, не приходилось. С другой стороны, Иоанн те же семнадцать лет только и делал, что занимался говорильней. Да уж — проповедовать этот пройдоха умел. Стоя по пояс в водах Иордана, он размахивал руками, вращал глазами и сотрясал воздух такими проповедями, что хочешь не хочешь, а поверишь: вот сейчас тучи на небе расступятся, высунется длань самого Господа нашего Бога, схватит тебя за яйца да и тряхнет так, что все зло из тебя выскочит, как молочные зубы из погремушки. Час такой проповеди — и ты не только бежал становиться в очередь на крещение, а сам нырял в реку глотать ил донный, лишь бы тебя от убожества твоего освободили.

Джошуа смотрел, слушал и учился. Иоанн истово верил в Джоша и его предназначение — то есть насколько вообще способен был его понять. Но все равно Креститель меня тревожил: слишком пристальное внимание Ирода Антипы он привлекал. Ирод женился на жене брата своего Филиппа Иродиаде, причем на развод эта баба положила с прибором, а еврейский Закон такого не одобрял. Более суровые уложения ессеев считали подобное непотребство и вовсе неприемлемым, поэтому Иоанн находил в Иродовой семейной жизни бездну материала для своей любимой темы «блядства». Я уже замечал, как на проповедях по периметру толпы тусуются солдаты личной гвардии Ирода.