Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лада Лузина

Но Катю впечатлило не доказательство.

— Тут похоронены мои родители.

Помимо, возглавляющих список усопших прапрабабки и прадеда на мраморе были и другие фамилии. И печальный перечень покоившихся под черным массивом оканчивался Михаилом и Ольгой Дображанскими.

— Ты что, не знала, где похоронены твои папа и мама? — поразилась Чуб.

— Я знала, на Байковом… Не думала, что они вместе, — сдавленно сказала Катя.

— Ты что, никогда не была на их могиле?! — взметнулась Землепотрясная.

— Я не могла.

— За столько лет! И кто ты после этого?

— Перестань! Не трогай ее! — выпрямилась Ковалева.

Едва железобетонная Катя давала слабинку, Даша немедленно била в открывшуюся ей «ахиллесову пяту» — точно и больно, и в этот момент Маша всегда чувствовала подлость такой ситуации.

Точно так же всегда поступала и Машина мама.

— Не трогай?! — взъерепенилась Чуб. — Ты считаешь, это нормально во-още? Она даже не знала, где ее папа и мама лежат! Это ж кем надо быть!

— Ей было больно знать это!

— Тогда это слабость!

— А Катя — не человек? Она не имеет право на слабости? Она осталась сиротой в тринадцать лет!

— Я не могла их простить, — ровно сказала Дображанская.

Она успела взять себя в руки.

Она смотрела на Машу — как только Катя давала слабину, Маша, так часто податливо-слабая, отчаянно бросалась ее защищать.

Со времен смерти Михаила и Ольги Дображанских, Катю не защищал никто — она сама отражала удары, и выла от бессилья, не сумев их отразить.

Потому Катя не любила людей. Не верила в людей.

Но Маше удалось породить эту веру. Слабую, точечную, ограниченную одной-единственной Машей.

И все же ее хватило, чтобы сказать то, что Катя не говорила. Никому.

Да и некому было ей говорить:

— Они поехали кататься на лодке. Они не думали обо мне. Не думали, как я буду без них. А ребенок — это ответственность. Не хочешь ответственности — не рожай! Родил — думай, прежде чем сеть в лодку! Подумай, а вдруг она перевернется, а ты не умеешь плавать. А они… А тетя Чарна сделала из меня какую-то Золушку. Так я думала. Вот.

— Но теперь ты так не думаешь, правда? — сердобольно засуетилась Маша над красивой брюнеткой. — Теперь ты знаешь, они не виноваты в том, что погибли. Они погибли бы так или иначе… Это ж сказано в заговоре черным по белому! Теперь ты видишь? — спросила она, указывая на монумент и чувствуя вновь, как сила Великого Знания заполняет ее, точно пустой сосуд. — Мы обязаны отменить Октябрьскую!

— Да? — Катя обескуражено посмотрела на памятник. Затем снова на Машу.

Такой надписи на памятнике прапрабабки Катя не видела

— Хочешь сказать, — праправнучка расстегнула сумку, достала бумагу, — слова про Отечество-Русь — про революцию?

Маша вынула лист из Катиных рук.

… Змея-Катерина и две сестры ее, соберите всех своих змеев и змей. Их тринадцать сестер, их тринадцать братей: залечные, подпечные, щелевые, дворовые, подгорожные, подорожные, лессовые, садовые, которую я не напомню, напомните себе сами, самая злая — игольница переярая. Соберите их и спросите, которая из них подшутила, свой яд упустила крещеному телу Отечества-Руси.

Я вас прошу, змея-Катерина и две сестры ее, выньте свой яд из крещеного тела Руси! Если же вы не поможете, свой яд не вынете, буду жаловаться ангелу-архангелу небесному, грозному, с точеным копьем, с каленым мечом. Он вас побьет, он вас пожжет, пепел ваш в океан-море снесет, повыведет все племя и род.

Вот вам один отговор. Сто их тринадцать отговоров вам.

— По-моему, — сказала Маша, — это однозначно! А дальше про ее Отмену: «змея-Катерина и две сестры ее, выньте свой яд из крещеного тела…» Я все поняла! Все! — Маша словно опрокинула стакан коньяка. — Когда Аннушка нашла Лиру в Царском саду, революция стала неотвратимой. И, не знаю как, но твоя прапрабабушка знала об этом! И совершила обратный обряд. Уравновешивающий два события, как две чаши весов. Анти-обряд! Ее тоже звали Анна. И она принесла в жертву ваш род. Лира — гарантировала революцию. Но анти-обряд — гарантировал: сто лет спустя, ты обернешь все вспять. Ты отменишь ее! Она закляла тебя, чтобы ты сделала это! Вася верно сказала: камея, с твоим профилем — часть ритуала…

— Заговор лежал в кармане прапрабабушки. Она бросилась под трамвай. С нее началось наше проклятие, — перечислила событийный ряд Катерина. — Ее дочь — погибла в первую мировую войну. Внучка погибла во вторую. Мои мама и папа… — Она недоговорила, пытаясь утрамбовать в голове Машино резюме.

— А «ангел-архангел», который повывел ваше «племя и род» — архангел Михаил, покровитель Киева! — разгадала студентка. — Во время революции Киев пострадал больше всех других городов! Здесь четырнадцать раз менялась власть. Город горел десять дней…

— Ясно, — холодным кивком Екатерина Михайловна затушила пылающий в Маше пожар. — Мое племя и род, мои мама и папа погибли потому, что я должна отменить революцию.

Слова прозвучали дико и глупо

Нереально.

Особенно здесь, на Байковом кладбище, где послушное предсказанию Даши Чуб солнце уже катилось за гору, и Машу второй раз за день настигло предвечерье.

— Но девочка, с которой прапрабабушка переходила дорогу — не моя прабабушка, — неуверенно показала Катя на памятник предков. — Прабабушка родилась в 1893. Ей был всего год.

Однако Машу уже понесло:

— Все равно! Мы должны ее отменить! У Кылыны ж все рассчитано. Все! Не знаю откуда, она знала про анти-обряд твоей бабки. «К+2-верт ААА не прольет». Нам нужно только чтобы Анна не сказала ту глупую фразу… И все измениться. Весь мир! Одна фраза — это же мелочь. Ее легко предотвратить!

— Немного напрячься, — поощрительно кивнула Чуб. — А почему, собственно, нет? Давайте отменим революцию! Кому она нужна? Столько жертв. Пятьдесят миллионов! Это ж типа не город, это все равно, что мир спасти. И спасем его мы! Три Киевицы! Разве не круто?

— В тетради Кылыны, — порадовалась поддержке историчка, — написано, если ни революции, ни двух мировых войн не будет, по экономическому развитию Россия будет втрое круче Америки!

— А Украина? — занялась восторгом Землепотрясная Даша, глядя Маше в рот.

Рот Ковалевой захлопнулся и несчастно поджал губы.

— Что с Украиной? — забеспокоилась Чуб.

— Дело в том… в общем, — отрывисто сказала анти-революционерка, очередной раз показав себя чересчур чувствительным дипломатом. — Если ни революции, ни советского союза, ничего такого не будет, мы так и не отсоединимся от России. У нас как бы не будет повода. Понимаешь?

— Здрасьте, приехали! — наотрез отказалась понимать ее Чуб.— И че ты нам предлагаешь? В рабстве сидеть? Третьей клубничкой в пятом ряду? Ты нормальная во-още? У нас независимое государство! Мы развиваемся! Мы так изменились. Мы с каждым днем все лучше и лучше!