Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

Глава 24

ССОРЫ

Граф д’Эстре, наскучив ждать Крильона, который не приходил и не мог прийти, пошел к дочери. Он нашел ее среди цветов и кружев; она смеялась с Грациенной, чтобы скрыть от отца глубокое беспокойство, которое ей внушил такой поспешный переезд. Но расспросить отца было бы неблагоразумно; молодые девушки часто обвиняют себя тем, что они не говорят, столько же, как и тем, в чем они не признаются. Молчать насчет событий короля становилось невозможно. Габриэль стала расспрашивать:

— Вы видели дом Модеста, не правда ли? — сказала она графу. — Он знает больше нас? Что он сказал об этом собрании гугенотов, которые окружили наш дом?

— Он думает, что приготовляется какая-нибудь экспедиция с той стороны и что я хорошо сделал, оставив дом, в котором мы подвергались опасности.

Габриэль, обиженная сдержанностью отца, отвечала:

— Но ведь это королевские войска.

— Конечно.

— А ведь мы добрые слуги короля.

— Кто в этом сомневается?

— Все будут сомневаться, когда увидят, что мы бежали перед роялистами, как перед грабителями испанцами или лигерами.

Граф д’Эстре, пораженный этим ответом, сделанным так спокойно и с таким смыслом, сказал:

— Хорошо, хорошо, дочь моя; ваш отец знает, что он должен делать, и никто не может указывать ему, как исполнять его обязанность.

— Если вы принимаете это таким образом, — сказала Габриэль, сделавшись серьезнее, — если нельзя рассуждать с отцом, а надо повиноваться властелину, я молчу и повинуюсь. Подай мои гвоздики, Грациенна.

Граф д’Эстре любил свою очаровательную дочь и опасался показаться ей тираном. Но отцовская слабость боролась в эту минуту против повелительной необходимости выказать бдительность и строгость, и эта необходимость одержала верх.

— Вы хотите меня принудить говорить вам о короле, — сказал он. — Я это чувствую, но так как я узнаю каждый день, что для того, чтобы говорить о короле, или даже чтобы говорить с ним, вам вовсе не нужно вашего отца, стало быть, мне вовсе не нужно сообщать вам известий о нем. Вы узнаете их и без меня.

Габриэль покраснела.

— Вот опять вы подозреваете! — прошептала она.

— Осмельтесь мне сказать, что вы не были с королем намедни, когда я вас звал с берега.

Габриэль вспыхнула и потупила голову.

— Если бы вы имели, по крайней мере, стыдливость солгать.

— Разве можно не слушать короля, когда он говорит? Прогонять ли короля, когда он вас встречает?

— Делают все, чтоб повиноваться своему отцу, сударыня. Отец выше короля.

— Я согласна с этим. И никогда этого не оспаривала. Я, кажется, никогда не была для вас дурной и непослушной дочерью.

— Я знаю, что думать на этот счет. В то время, в которое мы живем, многие мужья и отцы дешево ценят честь своих семейств, только бы любезник был богат и знатен. Король — это цвет любезников, не правда ли, даже когда он женат, даже когда он знаменит своими приключениями, даже когда он седеет? Ну, если король вам нравится, несмотря на это, мне до того мало нужды. Я не отец Марии Туше и не потатчик, и вы это испытаете… Что я говорю? Вы это уже испытываете.

Габриэль взглянула на отца глазами, полными слез.

— Для доброго слуги короля, — сказала она, — вы дурно обращаетесь с его величеством.

— Я и отец, и подданный. Отец свободен осуждать государя, угрожающего чести его дочери, а подданный предан и верен.

Габриэль покачала своей очаровательной головкой.

— Хороша преданность, — прошептала она, которая скрывается в дни опасности! Хороша верность, которая бросает дом, где, может быть, король нашел бы надежное убежище!

Граф д’Эстре начинал приходить в раздражение. Со сверкающими глазами, с дрожащими руками, он вскричал:

— Я нахожу вас смелой! Осмелиться осуждать намерения отца!

— Отец мой не приучил меня обращаться с королем как с врагом.

— Надо было слушаться меня, когда я запретил вам принимать его.

— Вам надо было иметь мужество прогнать короля, когда он удостаивал нас своим посещением.

— Может быть, впоследствии я буду иметь это мужество. Но, чтобы не прибегать к подобным крайностям, я принял меры.

— Мы прячемся в мужском монастыре!

— Я, сударыня, займу место возле короля, если будет сражение. Но, по крайней мере, я буду наблюдать за ним, защищая его. А пока у нас мир, я защищаю мою честь против этого самого короля. Я привез мою дочь в монастырь, из которого она уйдет только…

— Когда король умрет, может быть, — сказала Габриэль, отирая слезы.

— Или замужней! — вскричал граф д’Эстре, примечая действие этого удара на его несчастную дочь.

Удар был страшный. Габриэль вскочила, как бы пораженная в сердце.

— Замужней… — пролепетала она. — Возможно ли это?

— Это точно. Ваш муж будет защищаться от короля сам, если сможет. Если вы будете ему помогать, тем лучше для него; если он бросит вас, это касается его.

— О! — сказала Габриэль, подходя, сложив руки, к отцу, который ходил по комнате большими шагами. — Неужели вы будете иметь жестокость пожертвовать вашей дочерью? Зачем мне выходить замуж? Я не люблю никого.

— Если вы не любите никого, стало быть, вам все равно, за кого выйти.

— Вот какова ваша мораль!

— Каждый за себя, а я жертвую всем моей честью.

— Сжальтесь над вашей дочерью.

— Я потому и выдаю ее замуж, что жалею ее.

— Вы доведете меня до отчаяния.

— Ваше отчаяние заставит меня меньше страдать, чем ваш стыд.

— Я умру.

— Лучше вам умереть от этой горести, чем умереть от моей руки, что случилось бы, если бы я уличил вас в бесчестье.

Оскорбленная Габриэль выпрямилась.

— Вы ведете себя как римлянин, это хорошо, — сказала она, — но я ваша дочь.

— Она отмстит за себя по-французски, не правда ли?

— Она отмстит за себя как сумеет.

— Это касается вашего мужа.

— Муж, может быть, тоже будет римлянин?

— Нет, он пикардиец. Он не стоит короля, но это достойный господин. Он, может быть, вам не понравится, но он нравится мне.

— Как его зовут?

— Де Лианкур, д’Амерваль, губернатор Шонийский.

Габриэль вскрикнула от испуга, вся деликатность женщины возмутилась.

— Он горбат, — сказала она.

— Он выпрямится от вашей руки.

— У него кривые ноги.

— А у вас кривой рассудок.

— Дети бегают за ним, когда он ходит.

— Он будет ездить верхом.

— Это преступление, это гнусность. Он вдовец, и у него одиннадцать человек детей.

— И столько же тысяч пистолей дохода.

Габриэль в негодовании пошла к двери соседней комнаты.