Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения - Терри Гудкайнд

Дженнсен не смогла удержаться от вопроса, который, как ей показалось, может послужить женщине хоть каким-то утешением.

— Эта часть вашего дара… разве она не может принести вам удовольствие?

Темные глаза колдуньи смотрели на нее в упор.

— Последний день с твоей матерью ты провела хорошо? Я имею в виду день, когда она умерла…

— Да, — ответила Дженнсен после долгой паузы.

— А если бы ты знала, что она будет убита? А если бы ты видела все задолго до того, как оно произошло? За день, за неделю, за месяц, за годы до того, как все произошло… Ты знала бы, как это случится и когда, видела бы все жуткие подробности. Видела бы силой своей колдовской власти материнскую кровь, мучения, смерть. Получила бы ты удовольствие?

— Нет, — ответила Дженнсен упавшим голосом.

— Что ж, теперь, Дженнсен Рал, ты понимаешь, что я не могу помочь тебе. И не потому, что я недобра и эгоистична, а потому что у меня не осталось силы. Ты должна найти в себе свободную волю, чтобы выполнить то, что должна. Только таким путем ты можешь достичь чего-то в жизни. Я не могу решить твои проблемы. Я провела большую часть жизни в страданиях за то, что помогла тебе когда-то. Если бы это касалось только меня, я бы вынесла: ведь во всем вина злого человека, а не невинного ребенка. Однако я страдаю каждый день, потому что это не только моя судьба, но и судьба Фридриха. У него могло бы быть…

— Ничего у меня не могло быть! — Фридрих стоял позади Дженнсен. — Я воспринимаю каждый день жизни как дар, который получил оттого, что рядом — ты. Твоя улыбка — мое солнце, она освещает краткое время моего существования. Не преуменьшай моей радости, Алтея, превращая ее во что-то незначительное или обыденное.

Алтея снова взглянула на Дженнсен:

— Вот видишь? Это моя ежедневная пытка: знать, что я ничего не могу сделать для этого человека.

Рыдая, Дженнсен рухнула к безжизненным ногам мужественной женщины.

— Колдовство, — прошептала Алтея, — это несчастье, которое тебе совершенно не нужно.

Глава 24

В голове у Дженнсен словно туман стоял. Она ощущала себя несчастной и одинокой. Болото было не только под ногами, но и в сознании ее все перемешалось и переплелось — даже в большей степени, чем скрученные корни вокруг. Почти все, во что она верила, оказалось ошибочным. И от того рушились не только надежды, но и принятые ею решения.

Хуже всего было то, что Дженнсен лицом к лицу столкнулась с несчастьями, которые ее существование несло людям, пытавшимся ей помочь.

Сквозь слезы она едва различала дорогу. Она шла через болото почти вслепую.

Временами она спотыкалась и, упав, ползла, рыдая, иногда останавливалась, опираясь на крючковатые ветви деревьев. Как будто день, когда была убита мать, повторялся снова — та же мука, горькое отчаяние, замешательство, чувство нереальности происходящего…

После смерти матери целью жизни Дженнсен стали поиски колдуньи. Теперь она чувствовала себя потерянной, не знающей, как дальше жить.

Дженнсен шла, петляя среди трещин, из которых поднимался пар. Повсюду раздавалось злобное шипение, словно пар спустили с подземной привязи. Девушка брела то мимо зловонных отверстий, то среди густой растительности. Кустарники с колючками протягивали к ней свои лапы, широкие листья хлестали ее по лицу. Достигнув озера, которое она помнила смутно, Дженнсен пошла по берегу вдоль скалы, хватаясь за камень и плача навзрыд. Камень крошился. Она изо всех сил старалась не потерять равновесие.

Она глянула через плечо и увидела сквозь слезы уходящее вдаль водное пространство. Ей подумалось, что упасть в воду будет лучшим исходом. Пусть ее поглотит эта бездна, и со всем сразу будет покончено. И она наконец обретет покой. И завершится эта бесконечная, невыносимая борьба. И прекратится эта боль в сердце и эта печаль. И она встретится с матерью и добрыми духами…

Она, однако, сомневалась, что добрые духи примут убившего себя. И вообще это — неправильно. Если бы Дженнсен сдалась, все жертвы матери были бы напрасны. И мать не сможет простить Дженнсен за то, что та сама покончит со своей жизнью…

Алтея тоже потеряла в своей жизни почти все — ради нее, Дженнсен. Разве можно пренебречь такой отвагой — и не только Алтеи, но и Фридриха? Нет, хоть Дженнсен и бесконечно виновата перед ними, она не станет топиться.

Она и так словно отняла у Алтеи возможность жить. Алтея всегда будет находиться в этой тюрьме, в этом ужасном болоте, каждый день расплачиваясь за то, что попыталась спрятать ребенка от Даркена Рала. Разумом Дженнсен понимала, что в бедах Алтеи виновен Даркен Рал, но сердце ее не соглашалось с этим. И ее, Дженнсен, есть вина в том, что Алтея уже никогда не сможет ходить, никогда не сможет радоваться своему дару.

И вообще какое право имеет она, Дженнсен, ждать помощи от других? Почему другие должны ради нее рисковать своей жизнью и свободой? Из-за нее пострадала не только мать. Из-за нее Алтея и Фридрих прикованы к болоту, Латея убита, а Себастьян находится в плену. Даже Том, ожидающий ее на лугу, бросил все свои дела, чтобы придти к ней на помощь.

Так много людей пытались ей помочь и заплатили за попытку ужасной ценой! Какое она имеет право приковывать людей к своим желаниям? Почему они должны отдавать свои жизни ради нее?

Но как она сможет жить дальше без их помощи?..

Покинув узкий проход между горным уступом и озером, Дженнсен снова перебиралась по переплетенным корням. Корни как будто специально хватали ее за ноги. Дважды она падала, неуклюже раскинув руки и ноги. И оба раза, поднявшись, продолжала путь.

Упав в третий раз, она так сильно ударилась лицом, что оцепенела от боли. Провела пальцами по скуле, по лбу, почти уверенная в том, что получила перелом. Но не обнаружила ни крови, ни сломанных костей. Лежа среди корней, так похожих на змей, она почувствовала стыд за все те беды, которые навлекала на людей.

А затем испытала гнев.

Дженнсен.

Ей вспомнились слова матери. «Ты не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что люди — воплощение зла…»

Дженнсен приподнялась на руках. Сколько людей пытались помочь отпрыскам лорда Рала и поплатились своей жизнью? Сколько еще погибнет? Почему у них, как и у Дженнсен, не должно быть своей жизни?

Вся вина за разрушенные судьбы лежала на лорде Рале.

Дженнсен. Сдавайся.

Неужели это никогда не кончится?

Grushdeva du kalt misht.

Себастьян стал просто самым последним. Пытают ли его сейчас? Может быть, он тоже расплачивается своей жизнью за помощь ей?

Сдавайся.