Ричард Длинные Руки — бургграф - Гай Орловский

Несколько раз даже горожане угрожали пойти на приступ и выгнать зазнавшихся монахов: мол, есть магия черная, а есть белая, и неча их путать, но монахи всегда готовы были к осаде, и горожане затихали. А потом пришел Бриклайт... И одним из его первых дел была полная поддержка деятельности братьев-монахов, после чего он подыскал для них здание впятеро больше, настоящий заброшенный рыцарский замок, расположенный в городе Оймясберг, что втрое крупнее и многолюднее Тараскона.

На этом, как я понял, и сломались братья. Огонь и воду прошли, а вот медные трубы славы... увы. Они перебрались в замок, быстро перестроили его в крепость, начали набирать новых братьев, дабы развернуть еще более активную работу в городе... но что-то о них теперь почти не слышно. Нет, они есть, но как-то успокоились, что ли. И это самая большая победа Бриклайта: уничтожить не самих героев, а убить их дух.

Даже на другом конце площади я чувствовал на спине взгляд священника. Я старался держаться уверенно, хотя, конечно же, никакой ясной задумки нет, есть только ощущение, что по городу пройтись надо.

Голова трещит, я не трус, но осторожничаю, задействовал все чувства и все виды зрения, только после решился в личине исчезника нацеливать слух на прогуливающихся горожан, жадно слушал. Все поговаривают, что в городе орудует некая черная банда, что похитила сокровища из городской казны, вот-вот их поймают, и тогда ждет нас веселое зрелище: то ли повесят прямо на площади, то ли сожгут... А почему не сжечь, если эти гады всё колдовством проделали? За колдовство надо жечь... если оно вот такое, вредное.

Похоже, Тараскон на самом деле зашел по пути прогресса даже дальше, чем я думал. Прислушиваясь из укрытий к разговорам горожан, я узнал больше, чем из обстоятельных рассказов сэра Торкилстона, Амелии и даже отца Шкреда.

Аристократия не просто урезана в правах, для нее вообще закрыты все должности в городе. Можно сказать, что рыцарство почти полностью исключено из управления городом. Здесь, можно сказать, установлена... э-э... тотальная демократия. А для ее защиты создана особая народная милиция числом не в четыреста человек, как сказал Торкилстон, а уже в тысячу. Впрочем, можно всегда призвать даже больше, но и тысячи достаточно, чтобы конное рыцарство не осмеливалось вступать в схватку со старейшинами города.

Милиция занимается главным образом защитой городского совета и входящих в него лиц, а также обеспечивает судебные процессы против знати, исполнение приговоров и решений городского совета. Самым резким постановлением городского совета был запрет аристократическому сословию занимать должности в городе, даже самые мелкие. Так же рыцарским родам вменяется ответственность за действия любого из его членов. Милиция ревностно следит, чтобы ни один из рыцарей не задел честь и достоинство членов городского совета, а с милицией считаться приходится: вооруженные длинными копьями с крюками для стаскивания рыцарей с коней, они впервые предстали серьезной угрозой рыцарскому войску.

Таким образом, в городе существует как обычная городская стража во главе с капитаном Кренкелем, ветераном войн, так и милиция — отборные головорезы, вооруженные до зубов. Доспехи и оружие у них намного лучше, чем у людей Кренкеля. Еще бы, тот защищает всего лишь горожан, а милиция — правящий верх Тараскона.

Тот, кто не хочет умереть от жажды, должен научиться пить из всех стаканов: я черпал информацию даже из разговора сплетничающих кумушек, а когда возле меня остановилось двое беседующих горожан зажиточного облика, я едва не вылез из личины исчезника.

— У нас свобода, — донесся мягкий журчащий голос сытого и всем довольного человека. — Только в нашем городе удалось настолько ослабить церковь, что больше не указывает, как жить. Потому к нам и ломятся... Как думаете, если подниму цены на комнаты в постоялом дворе еще на четверть... Да что там на четверть, даже на треть, думаю, можно!

Второй поправил со смешком:

— И на дома. Не забудьте, на дома цены растут еще быстрее. Церковь такое бы не одобрила...

— К счастью, — добавил первый, — ее никто не слушает. Знаете ли, это же проблема выбора: подчиняться или не подчиняться! Когда есть возможность выбирать, любой предпочтет неподчинение, что и есть подлинная свобода. Не так ли?

— Так, — ответил второй. — Так... Только немного страшновато...

— Чего? Греха боитесь?

— Нет, но когда целый город свободен... свободен вот так, гм...

Оба помрачнели, даже сгорбились и пошли дальше уже не так напористо и уверенно.

Я двинулся потихоньку следом, разговор становится всё интереснее, в спину знакомо пахнуло холодом. Ветер вроде бы не переменился, я сперва не сообразил, почему чувствуется чуть ли не леденящая струйка. На всякий случай, заранее поморщившись, включил тепловое и магическое зрение, переждал дурноту, а когда поднял голову, обдало настоящим холодом.

Ветер дует с моря и, обдувая особняк Бриклайта, несет в мою сторону помимо запахов еще и нечто странное, словно весь просторный двор Бриклайта завален горами мельчайшей черной сажи, а ветер ее поднимает и несет на своих крыльях.

Эта черная струя время от времени хлестала по мне, как исполинский осьминог щупальцем, я воспринимал ее как холодный ветер. Запоздало сообразил, что никакого холода нет, это я так реагирую на черную магию, на чистое Зло, что окружает здание таким плотным облаком, что часть уносится ветром.

— Ну Бриклайт, — шепнули мои губы, — какие же колдуны у тебя на службе? Или сам балуешься черной магией?

Ночь приморского города волшебно восхитительна, прекрасна и, несмотря на близость моря, удивительно теплая, ласковая. Звезды огромные, крупные, сочные, их невероятно много, земля залита призрачным светом, и я не раз отчетливо видел целые хороводы крохотных эльфов. Горожане на них обращают внимания не больше, чем на светящихся бабочек. На улицах народу больше, чем днем, песни, пляски, фокусники и жонглеры, двери борделей распахнуты шире, чем трактиров.

Я изображал застенчивого любовника, что пробирается к чужой жене: плащ с капюшоном скрывает лицо, я старательно горбился, избегал шумных компаний, стыдливо проскальзывал даже мимо стражей.

Вокруг усадьбы Амелии я насчитал восемь человек снаружи и троих внутри, эти затаились за деревьями, наблюдая за домом издали.

Если понаблюдать за ними, можно выяснить, кто умеет видеть исчезников или отводников, но я поступил проще: с той стороны усадьбы при таком расположении осталась мертвая зона, я снова вошел на всякий случай в осточертевшую шкуру исчезника и через десять минут, выбирая самые темные тени, пробрался на второй этаж. Пес встретил меня на лестнице, я дал себя обцеловать и тихо-тихо поднялся наверх.