Страх. История политической идеи - Робин Кори

Предписывая принцип разделения властей как средство предотвращения правительственной тирании, Мэдисон и отцы-основатели руководствовались простой логикой: наделение разных ветвей власти независимыми полномочиями будет означать, что каждый представитель той или иной ветви будет лично заинтересован в поддержании полномочий и станет прилагать усилия к тому, чтобы сдерживать репрессивные меры со стороны других ветвей. Хотя каждая из ветвей сможет и станет влиять на другие ветви (Конституция предусматривает не только разделение, но и смешение властей), обладание независимыми властными полномочиями предполагает, что представители одной ветви получают, говоря словами Мэдисона, «личную мотивацию для противодействия вмешательству» со стороны других или поддержки лишь тех действий, которые покажутся наименее неблагоприятными для общественного блага3. Это значит, что власть, состоящая из разделенных ветвей, сможет выбирать всего из двух вариантов: патовой ситуацией, порождаемой попытками применения репрессий или поддержкой действий, продиктованных благими намерениями. Согласно вердикту Верховного суда «если властные полномочия правительства будут раздроблены, если данная политика будет обеспечиваться сочетанием законодательных актов, судебных постановлений и акций исполнительной власти, то ни один гражданин или группа граждан не сумеют осуществить свою не подвергнутую проверке волю»4.

Имеется множество причин, чтобы поддержать эту логику. Исторический опыт доказывает, что она нередко одерживала верх5. Но наделение разных ветвей власти независимыми полномочиями также означает и то, что небольшие группы внутри этих ветвей получают в свое распоряжение значительную власть, которая может применяться в репрессивных целях, причем без консультаций с другими ветвями власти, да и с другими представителями этой же властной ветви. Такие оказии не являются свидетельством неэффективности разделения властей. Они напрямую связаны с данным принципом. Как отмечал Мэдисон, если каждая ветвь власти не будет обладать независимыми полномочиями, как она сможет тогда осуществлять контроль над другими или участвовать в осуществлении контроля над ними? При рассмотрении вопроса о предоставлении независимых полномочий часто упускаются из внимания вопросы о том, в какой мере эти полномочия могут оказаться связанными с насилием и насколько малым может быть число избирателей, делегирующих своим представителям право на применение насилия. Небольшие аванпосты порождаемого государством устрашения в качестве форм независимой власти могут представлять собой ощутимую угрозу для инакомыслящих и потенциальных инакомыслящих.

Посмотрим внимательнее на комитеты Конгресса, расследовавшие влияние коммунистов и дрейф влево в годы холодной войны.

Такие расследования проводили многие законодательные комитеты, но особенно важную роль играли три из них: комитет Палаты по расследованию антиамериканской деятельности (HUAC), подкомитет сената по безопасности и постоянный подкомитет сената по расследованиям. Хотя их деятельность и была узаконена большинством законодателей, комитеты во многом были произведением малых меньшинств. Поскольку председателей комитетов избирали согласно принципу старшинства, партийное большинство редко могло контролировать их деятельность. Несмотря на процедурные ограничения, они были полномочны направлять деятельность своих комитетов по собственному усмотрению, инициировать расследования и допрашивать свидетелей, не ставя в известность остальных членов комитетов. Традиции сенатских привилегий также требовали от партийных лидеров не вмешиваться в деятельность отдельных комитетов и их председателей. Председатели комитетов обеих палат имели возможность манипулировать устанавливаемыми Конгрессом правилами с целью возбуждать пристрастные расследования взглядов в органах исполнительной власти и в гражданском обществе6.

Комитеты Конгресса обладают инструментами насилия двух типов, которые могли применяться без согласия других ветвей власти. Прибегая к такому инструменту, как «предписывающая публичность»7, комитеты Конгресса предавали поступки строптивых свидетелей, а равно их друзей и членов семей нежелательной для них гласности, делая их объектом общественного порицания и политического позора. Например, в 1954 году Сильвия Бернстайн, деятельница левого движения в Вашингтоне и мать Карла Бернстайна[53], впоследствии прославившегося в дни Уотергейта, была допрошена HUAC. Когда ее адвокат попросил председателя HUAC запретить фоторепортеру делать снимки во время заседания, председатель ответил: «Фотожурналисты имеют полное право, в особенности в тех случаях, когда свидетель отказывается делиться информацией, делать снимки». Иными словами, публичность мыслилась как наказание для отказывавшихся от сотрудничества свидетелей — и предупреждение другим свидетелям. На первой полосе «Вашингтон пост» появились фотографии Бернстайн под заголовком: «Вельде заявляет: „красная сердцевина“ в столице». Такая негативная публичность неизбежно отразилась на отношении к свидетелю соседей, друзей, близких, коллег при постоянных увольнениях. Дочь Бернстайн была исключена из детского сада, родственники прервали всяческие контакты с семьей Бернстайн, а друзьям детей было запрещено общаться с этой семьей8. Доклад HUAC 1948 года содержит угрозу, что такие преследования являются одной из целей слушаний: «дать общественному мнению американцев… возможность… постоянно выносить осуждение всем публичным деятелям и оценивать качества тех, кто в частной жизни либо открыто примыкают к нелояльным группам и содействуют их деятельности либо тайно состоят членом таких организаций или следуют в их фарватере»9.

Комитеты Конгресса также могли грозить строптивым свидетелям потенциальным обвинением в неуважении к власти или лжесвидетельстве. В период между 1857 и 1949 годами Конгресс привлек к суду всего 113 свидетелей, а в 1950–1952 годах он возбудил уже 117 исков10. Поскольку обвинение в неуважении предполагает сотрудничество судов для вынесения приговоров, связанных с лишением свободы, одной лишь угрозы этого (а Конгресс был волен прибегать к ней по собственной инициативе) могло хватить для того, чтобы убедить свидетеля отречься от своих левых убеждений и дать показания.

Один пример. В 1951 году актер Ларри Паркс предстал перед HUAC. Услышав предложение назвать имена, он капитулировал, поскольку знал, какими плачевными могут быть последствия обвинения в неуважении к власти. Он сказал: «Прошу вас не предоставлять мне выбор — идти в тюрьму или пресмыкаться в грязи в обличье доносчика. Ради чего? Мне кажется, это вообще не выбор». Из следующих 110 работников Голливуда, представших перед HUAC, 58 сделали тот же выбор, что и Паркс11.

В утверждении Мэдисона о том, что обладание независимой властью побуждает правительственных чиновников проверять репрессивные акции, предпринимаемые другими, не учитывается другой возможный результат. Усиление власти одной из ветвей может побудить чиновников проводить такую же политику в рамках их полномочий, причем именно с целью предотвратить вмешательство извне в сферу своей деятельности. Один из мотивов, заставивших Трумэна издать указ 9835, состоял в ограждении исполнительной власти от вмешательства Конгресса. В начале 1946 года конгрессмены-республиканцы выступили с предупреждением о том, что если в ноябре они выиграют выборы, то проведут, по словам одного представителя Канзаса, «немедленную и тщательную чистку» исполнительной власти. Опасаясь, что конгрессмены захотят «примкнуть к проведению программы проверки лояльности», Трумэн решил, что исполнительная власть должна проверить своих сотрудников и, таким образом, оставить следователей из Конгресса не у дел12. Это явилось достаточной причиной для решения противостоять другим ветвям власти. Следовательно, желание сохранить автономию может привести к решению о сотрудничестве с этими ветвями.

Хотя федерализм явился в той или иной степени несчастным детищем отцов-основателей13, его консервативно настроенные сторонники часто опирались на «контринтуитивное» предположение, что, согласно формулировке судьи Кеннеди, «степень свободы повышается путем создания двух правительств, а не одного»14. Со времен Гражданской войны наиболее либеральные юристы и публицисты с подозрением относятся к принципу федерализма, усматривая в усилении роли штатов и прав местного масштаба защиту рабства, презрительного отношения к «Джимам Кроу» и оппозицию «Новому курсу». Однако позднее некоторые либералы, в частности покойный судья Бреннан, отказались от неприятия федерализма15. Они помнят о подразумеваемых в нем скрытых формах гнета, но при этом считают, что федерализм позволяет властям штатов противостоять консервативному федеральному правительству, а рядовым гражданам — участвовать в работе местных (вполне вероятно, более демократических) органов. Здесь современные либералы следуют за Токвилем, который считал: «Местные институты предназначены для распространения свободы, точно так же как начальные школы — для распространения знаний: они учат людей ценить свое мирное существование и использовать его блага в своих интересах. В отсутствие местных институтов нация способна дать себе свободное правительство, но она не обладает духом свободы»16. Так же как разделение властей способствует заинтересованности в контроле над властью амбициозных потенциальных тиранов, федерализм призван ограничивать централизацию государства. Ахил Рид Амар пишет: «Популизм и федерализм — свобода и местные интересы — действуют рука об руку Мы, народ, подчинили себе власть правительства путем разделения ее между двумя конкурирующими правительствами — федеральным и правительством штата»17.