Протопоп Аввакум. Жизнь за веру - Кирилл Кожурин

«И един некто, двора архиепископля дьяк, Иван Струна, — вспоминал Аввакум, — тот и душею моею потряс; сице. Владыка съехал к Москве, а он без нево, научением бесовским и кознями, напал на меня, — церкви моея дьяка Антония захотел мучить напрасно. Он же Антон утече у него и прибежал ко мне во церковь. Иван же Струна, собрався с людьми, во ин день прииде ко мне во церковь — а я пою вечерню — и, вскоча во церковь, ухватил Антона на крылосе за бороду. А я в то время затворил двери и замкнул, никово не пустил в церковь, один он Струна вертится, что бес, во церкве. И я, покиня вечерню, со Антоном посадя ево на полу, и за мятеж церковной постегал ременем нарочито-таки. А прочии, человек з дватцеть, вси побегоша, гоними духом. И покаяние приняв от Струны, к себе отпустил ево паки. Сродницы же ево, попы и чернцы, весь град возмутили, како бы меня погубить. И в полнощи привезли сани ко двору моему, ломилися в ызбу, хотя меня, взяв, в воду свести. И Божиим страхом отгнани быша и вспять побегоша. Мучился я, от них бегаючи, с месяц. Тайно иное в церкве начюю, иное уйду к воеводе. Княиня меня в сундук посылала: “Я-де, батюшко, нат тобою сяду, как-де придут тебя искать к нам”. И воевода от них, мятежников, боялся, лишо плачет, на меня глядя. Я уже и в тюрму просился, — ино не пустят. Таково-то время было. Провожал меня много Матфей Ломков, иже и Митрофан в чернцах именуем, на Москве у Павла митрополита ризничим был, как стриг меня з дьяконом Афонасьем. Тогда в Сибири при мне добр был, а опосле проглотил ево дьявол, отступил же от веры».

Наконец из Москвы вернулся архиепископ Симеон, и Аввакуму «мало-мало лехче стало». Теперь он был избавлен от постоянно угрожавшей ему опасности расправы. Произведя следствие, Симеон нашёл протопопа совершенно правым, а дьяка Ивана Струну велел посадить на цепь, поскольку в результате дознания вскрылась ещё одна его вина. «Правильною виною посадил ево, Струну, на чепь за сие: человек некий з дочерью кровосмешение сотворил, а он Струна, взяв с мужика полтину, не наказав, отпустил. И владыка ево за сие сковать приказал и мое дело тут же помянул. Он же Струна ушел к воеводам в приказ и сказал слово и дело государево на меня».

Сохранился пересказ челобитной Ивана Струны, поданной в 1656 году, в которой эти события излагаются несколько иным образом: «По челобитью де ссыльнаго протопопа Аввакума он, Симеон архиепископ, ево, Ивана Струну, в чепи и в железах мучил многое время. И не потерпя он, Иван, ево архиепископли муки, в чепи в железах пришед в съезжую избу и бил челом… стольнику и воеводам князю Василью Ивановичю Хилкову с товарыщи, про того Протопоповы Аввакумовы слова извещал. И после того ево Иванова извету отдан он, Иван, до указу за пристава». Интересно, что помимо обвинения в произнесении «неистовых слов» Иван Струна «на того протопопа Аввакума извещал, что он, Аввакум, ходит с посохом — а посох де сь яблоки вызолочен, а на рогах оправлено серебром — и про иные его Аввакумовы безчинства». И действительно, во время обыска в доме Аввакума, произведённого подьячим съезжей избы В. Лосевым, было обнаружено два посоха: «один точеный с яблоки золочен листовым золотом, а другой с яблоки ж крашен красками и золочен листовым же золотом по местам». Возможно, эти посохи прислала Аввакуму тайно поддерживавшая его царевна Ирина Михайловна. «Царевна Ирина Михайловна, — вспоминал он, — ризы мне с Москвы и всю службу в Тоболеск прислала». Однако появление опального протопопа на людях с таким посохом, который являлся символом архиерейской власти, могло быть истолковано его недоброжелателями как церковное «безчинство».

После того как архиепископский дьяк ушёл из-под ареста в Софийском доме в приказ и сказал там на Аввакума и на архиепископа «слово и дело государево», он был отдан «сыну боярскому лутчему Петру Бекетову за пристав». Далее произошла следующая история, которую мы знаем в позднейшем пересказе протопопа Аввакума:

«Увы, Петру погибель пришла! Подумав, архиепископ по правилам за вину кровосмешения стал Струну проклинать в церкве [36]. Петр же Бекетов в то время, браня архиепископа и меня, изшед ис церкви, взбесился, идучи ко двору, и пад, издше, горкою смертию умре. Мы же со владыкою приказали ево среди улицы вергнути псом на снедение, да же гражданя оплачют ево согрешение; и сами три дни прилежне Божеству стужали об нем, да же отпустится ему в день века от Господа: жалея Струны, таковую пагубу принял; и по трех днех тело его сами честне погребли. Полно тово говорить плачевнова дела».

В рассказе Аввакума упоминается некто Пётр Бекетов, принявший сторону Ивана Струны. Некоторые исследователи отождествляли его с известным сибирским землепроходцем Петром Ивановым сыном Бекетовым, незаурядным человеком, «проложившим первые русские дороги в Забайкалье и Якутию, основателем пяти сибирских городов, не раз проявлявшим личное мужество в боях и талант дипломата в посольствах» (Резун). Однако, как убедительно доказано исследователями, «енисейский сын боярский» Пётр Иванов сын Бекетов никакого отношения к изложенным в «Житии» Аввакума событиям начала марта 1655 года не имел, поскольку находился в то время не в Тобольске, а в Кумарском остроге на Амуре, за тысячи вёрст от столицы Сибири.

Последний эпизод, связанный с пребыванием протопопа Аввакума в Тобольске, касался порученного ему архиепископом Симеоном «великого духовного и государева дела». Дело это было возбуждено по извету старца Далматовской Исетской пустыни Ефрема на приказчика Киргинской слободы Тобольского уезда Никиту Фефилова, якобы говорившего «многие непристойные речи». В августе 1654 года киргинский приказчик подал тобольским воеводам князьям В.И. Хилкову и И.И. Постному-Гагарину челобитную о том, что приказчик Исетского острога Давыд Андреев и строитель Исетской пустыни старец Далмат отказались выдать беглых пашенных крестьян Киргинской слободы, укрывшихся у них. Со временем конфликт разросся, в него оказались замешанными как светские, так и духовные власти. Для расследования этого дела в Киргинскую слободу была послана специальная комиссия, включавшая в себя «Софейскаго дому казначея старца Филарета, да Вознесенского протопопа Аввакума Петрова, да Софейских… детей боярских Василия Балакирева да Федора Есипова, да подьячево» (архиепископская память от 16 мая 1655 года).

Во время своей поездки протопоп Аввакум побывал в Исетской пустыни, где познакомился с её основателем старцем Далматом (в миру — тобольский сын боярский Дмитрий Иванович Мокринский). Беседы с пострадавшим за веру опальным протопопом не могли не оставить своего следа в душе исетского старца. Характерно, что в дальнейшем как сам Далмат, так и часть его братии из Исетской обители будут придерживаться старых обрядов, время от времени подвергаясь за это наказаниям. «Вполне возможно, что именно из-под пера Далмата вышло много лет спустя и небезызвестное послание “Об антихристе и о тайном царстве его”, где излагалась теория “мысленного” антихриста» (Шашков). Эта теория впоследствии будет разделяться многими сторонниками старообрядчества, особенно беспоповской его части: на Дону Козмой Косым, в Поморье — чёрным дьяконом Соловецкого монастыря Игнатием и заточённым в Кирилловом монастыре иноком Трифилием. В 1694 году тезис о «мысленном», или «духовном», антихристе будет провозглашён в качестве догмата на Новгородском соборе.