Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - Сергей Владимирович Волков

произведен в генерал-майоры и назначен заведующим всеми школами прапорщиков. Здесь, в Кремле, он был как бы начальником отряда. Один из офицеров предложил ему ликвидировать зачинщиков-бунтовщиков. Генерал Шашковский очень возмутился: «Вы с ума сошли? Как это можно человека лишать жизни!» Через два месяца после октябрьского переворота он и его сын Михаил, банковский чиновник, были расстреляны. Дочь генерала, Лиду, с мужем я встретил в Севастополе во время Гражданской войны.

Кремль был занят нами почти без боя. Было арестовано семь человек главарей-большевиков, и они были посажены на гауптвахту 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского полка. Как пишет полковник Трескин, среди них был сын Максима Горького, Пешков. Все они потом были выпущены комендантом Кремля, полковником Морозом, державшимся очень странно.

Вопрос о пулеметах и артиллерии нас заботил. Но с пулеметами дело решилось просто: к нам явились две женщины-прапорщика[73] с двумя пулеметами Максима. Они уже были в боях, и одна из них была легко ранена в руку. Тем, как держали себя эти два прапорщика, можно было только восторгаться: они спокойно лежали за своими «максимами» и по приказанию открывали огонь. С орудиями было немного сложнее. Но удалось и это: одна юнкерская рота пошла на Ходынку, где стоял запасный артиллерийский дивизион и, захватив там без всякого сопротивления два трехдюймовых орудия с зарядными ящиками и большим запасом снарядов, вернулась обратно в Кремль.

В это время в Москве еще не было такой массы войск, и лишь 3–4 дня спустя начали стягиваться запасные батальоны из всех окружающих Москву городов: Ярославля, Костромы, Шуи, Владимира и др. Таким образом, было стянуто в Москву, как говорят, более ста тысяч человек.

К юнкерам шести школ прапорщиков и двух военных училищ, с другой стороны, присоединились две роты, сформированные из студентов, с офицерами на командных должностях, офицерская рота и подошел еще Корниловский ударный батальон (около 500 штыков). Женских батальонов в Москве не было, они были в Петрограде. Батальон Бочкаревой[74] приезжал, правда, на какой-то парад в Москву по распоряжению Керенского, очень любившего всякие парады. Сила собралась, в общем, порядочная. Сначала мы занимали широкий район. Штаб всех наших сил находился в Александровском военном училище, а штаб наших школ прапорщиков – в Малом Николаевском дворце, в Кремле. Орудия наши были поставлены около Страстного монастыря, и, когда неприятель пытался было наступать по Тверской, он был отогнан артиллерийским и пулеметным огнем. На нашем участке, в Милютином переулке, находилась телефонная станция. Она занималась нами, но вскоре, под нажимом больших сил, школа наша отошла к Китайгородской стене. Противник пробовал наступать и дальше, но огнем юнкеров легко обращался в бегство.

Большевики решили нанести удар по нашим силам у Никитских ворот и повели атаку от Тверского бульвара, пытаясь захватить Арбатскую площадь, откуда недалеко уже и Александровское военное училище. Четырехэтажный дом, занятый юнкерами, и аптека, рядом, были приспособлены к обороне. Огонь был настолько силен, что оба этих дома были сожжены и разрушены. Прекрасно держались в этих боях студенческие роты. Особенно растрогал меня один студент, который не мог, по болезни ног, много ходить: он попросил посадить его часовым на пост. Ему дали винтовку, и он долго, не сменяясь, сидел на своем посту.

Я не стану описывать подробно весь ход боевых действий, так как об этом было уже много написано (об этом можно прочитать у советского писателя Паустовского, который довольно верно освещает эти события). Бои продолжались, но большевики особенно храбро не наступали, получая везде серьезный отпор. Довольствие наше было налажено хорошо: нам присылали целые круги сыра, ящики консервов, шоколад, хлеб и пр. Снабжали нас всем этим Офицерское экономическое общество, большие гастрономические магазины и также частные лица. Лично мне посчастливилось, так как на моем участке был ресторан «Мартьяныча», в котором я часто бывал и раньше. Заведующий рестораном часто приглашал меня туда и вкусно кормил не только меня, но и наших юнкеров также.

Сделаю здесь маленькое отступление: в предисловии я сказал, что буду говорить о приметах и вообще о сверхъестественном. В один из этих дней, вернувшись после ночного дежурства на участке роты, я прошел в наш штаб. Я проголодался, а там на столе стояли разные вкусные вещи. Так как было еще темно, то я зажег свечи, стоявшие на столе. Их было три. Я начал закусывать. Сидевший тут же подпоручик Никольский (туркестанский стрелок), командир 1-й роты, говорит мне: «А. Г., потушите одну свечку, а то – нехорошая примета!» Я рассмеялся: «В наш век и верить в приметы!» Но чтобы его успокоить, все же потушил одну свечу. Но случайность или совпадение, в 2 часа дня, идя к своей роте, подпоручик Никольский был убит наповал ружейной пулей, попавшей ему в сердце. Случилось это около часовни Иконы Иверской Божией Матери.

В Чудовом монастыре монахи все время служили молебны о ниспослании нам победы. Когда дело подходило к оставлению нами Кремля, игумен исповедовал всех монахов и причастил их. Так как Кремль в то время простреливался со всех сторон, какая-то шальная пуля попала одному из монахов в голову, убив его на месте. Монах этот только что причастился. Он был похоронен с большими почестями в ограде Чудова монастыря.

Ожесточение боев возрастало. Большевики, видя, что мы всюду держимся стойко, начали с командующим войсками Московского гарнизона Генерального штаба полковником Рябцевым переговоры о перемирии, и к вечеру 30 октября перемирие было заключено. Несмотря на это, большевики не прекращали обстрела Кремля. На моих глазах был разрушен артиллерийским огнем Малый Николаевский дворец в Кремле. Огонь велся с Воробьевых гор. Вечером 30 октября нашим силам было приказано собраться всем в Александровском военном училище, и в этот же вечер большевики еще раз пытались ворваться в Кремль. Против Никольских ворот ими была поставлена батарея, бившая по воротам прямой наводкой. Были там у них и пулеметы. Внутри Кремля, против Никольских ворот, была оставлена наша 2-я рота, построившая себе баррикаду из ящиков с винтовками, пришедших из Америки. Огня мы не открывали, так как противника за Кремлевской стеной не было видно. В советском журнале «Огонек» (№ 46, 1957) на обложке изображена картина взятия Кремля: масса дыма и огня, убитые и раненые… И все это неверно! Как я уже сказал выше, огня мы не открывали и никаких убитых и раненых быть там не могло. Я оставил Кремль последним с ротой юнкеров и видел все, что там делалось.

Получив приказание идти в Александровское военное училище, поздно ночью мы пришли туда. Училище кишело, как пчелиный улей. Там