Венера - Бен Бова

В наушниках затрещал голос Фукса, искаженный магнитными и температурными помехами:

- Брошенный вниз головой, точно поток огня из эфирного неба, серно чадя и сгорая, вниз он летел в бездонную пропасть…

И он смеялся. Смеялся!

Дикий смех капитана вырвал меня из паралича, из состояния ступора, овладевшего мною. Я надавил на педали, пальцы мои нашли нужные кнопки на панели управления, и я стал постепенно выравнивать «Гекату» и планировать вниз.

- Нос повыше,- приказал Фукс, должно быть, наблюдавший за мной с мостика.- Да не опускай. Тут нырять не надо. Держи скорость, и все пойдет нормально.

- Хорошо,- отозвался я, яростно нажимая на педали и активно рыская носом «Гекаты» во все стороны.

- Сорвешь управление! - крикнул капитан так, что зазвенело в ушах.

Я отчаянно пытался совладать с кнопками и педалями, чтобы судно шло ровно. Однако реагировали они совсем не так, как в «виртуалке». Я вспомнил, как первый раз ездил верхом - и мне совершенно не пригодились навыки езды на автомобиле. Лошадь не отвечала автоматически на мои попытки управлять ею.

- Я же не могу прийти тебе на помощь,- проворчал Фукс.

Постепенно я освоился с управлением, и машина начала слушаться. Как только первая судорога, какая бывает у неопытного пловца, которого столкнули с вышки бассейна в воду, прошла, я обратил внимание и на остальные приборы. Они привели меня в ужас. Одного взгляда на индикатор курса хватило, чтобы понять, что я отклонился от заданной скорости и направления. Нос машины никак не хотел опускаться под заданным углом, как я ни пинал педаль с закрылками-плавниками.

Согласно плану, я должен был снижаться спирально, описывая круги над местом катастрофы, где, по нашим расчетам, залегали останки «Фосфороса». В то же время Фукс удерживал «Люцифер» на высоте трех километров в этой же зоне. Я просканировал зону аварии с помощью всех приборов, которые были на «Гекате», а здесь был представлен их широкий спектр: радар, инфракрасное излучение и оптические сенсоры. Инфракрасные лучи или волны оказались практически бесполезны, поскольку все сигналы заглушала грандиозная температура у поверхности.

Теория Гринбаума о сдвиге геологических плит вновь предстала передо мной, как нечто неизбежное. Неужели старик прав, даже пророчески прав: что, если Венера решила перевернуть свои пласты именно в такой день, когда я собрался опуститься на ее поверхность? Вот уже какой-то вулкан извергался в радиусе тысячи километров отсюда. Что, если и здесь начнется что-либо подобное и магма прорвется из-под земли? Вырвется из лона Венеры? Что, если все вокруг зальет расплавленный камень и порода и хлынувший из трещин металл навечно скроют все, что лежало когда-то на поверхности планеты? Тот же закон Мерфи, в применении к планетологии: «Если на планету опускается планетолог, то там непременно должно произойти землетрясение». Через пятьсот миллионов лет томительного ожидания планета должна взорваться именно в момент моей высадки. Закон П. О'Длости - известного ирландского ученого. Естественно, меня ждет судьба цыпленка в грильбаре - я поджарюсь в минуту, и даже «Люцифер» не успеет уйти.

«Этого не будет,- строго внушил я себе.- Потому что это просто невозможно. Заруби себе на носу. Выброси из головы. Ты можешь сколько угодно мечтать об этом, но этого не случится - жизнь планеты протекает в несоизмеримых с человеческим существованием масштабах. Словно комар сел на лоб человека именно в тот момент, когда в человека послали пулю. Мы и планеты живем по разным часам»,- напомнил я себе. Не может мне так повезти - сойти на планету именно в момент катаклизма, который случается раз в миллионы лет. Такого просто не бывает.

Однако мятежное «а если?» порхало надо мной, как перышко из подушки беспечного лентяя, и щекотало ноздри, не давая встревоженному сознанию мирно успокоиться. И все это, само собой, отражалось на моем управлении кораблем.

Я вспомнил суровый взор Гринбаума, его хмурую физиономию, похожую на портрет Эйнштейна в старости, когда он признавал, что практически нет ни шанса, чтобы катаклизм произошел именно в момент высадки. Для меня это, по иронии судьбы, могло быть редкостной удачей, по сравнению с которой поставить все состояние на «зеро» на рулетке и выиграть - просто детские забавы. Я поставил все на эту экспедицию, как и Фукс. И выигрыш оказался пропорционален нашим усилиям и затратам. Но более редкостная удача могла перечеркнуть все, чтобы сделать нас самыми «везучими» людьми в мировой истории.

Разве что если…

А если и в самом деле предположить реакцию Венеры на первое вторжение человека?

Отдает чудом, но тем не менее забавно.

А почему бы и нет?

Впрочем, сейчас мне было не до этих вопросов, ежесекундно вспыхивающих в мозгу.

- Держись курса! - услышал я с мостика в шлемофоне зычный голос капитана.

Я пытался, но недостаточно проворно, чтобы избежать его гнева, Скрежеща зубами, я жал пальцами на клавиши, ощущая себя ребенком, который пытается уложить кубики в «Тетрисе», а не астронавтом, опускающимся на поверхность Венеры.

- Где твое изображение? - спросил Фукс в нетерпении.

- Уже отправлено,- энергично отвечал я в духе старых фильмов об астронавтах.

Я вывел картинку на экран, прямо передо мной. Теперь я и сам увидел, отчего был так недоволен Фукс: впереди не было ничего, кроме голых скал. Раскаленных, разумеется, но это не грело душу. Экран должен был показывать осколки, место катастрофы…

Постепенно я освоился с «Гекатой» и вывел корабль на верный курс. Я еще не пользовался толкателями, мне просто не пришлось ими воспользоваться, в них не было нужды до поры до времени, пока не придется подниматься с поверхности, так что я поставил тяжелые башмаки, один на другой, чтобы легче нажимать педаль управления закрылками-плавниками. У меня уже начинали ныть икры, их сводило судорогой так, что порой хотелось взвыть. Но я держался. Все еще было впереди: и настоящая боль, и настоящая жара.

Да, это и в самом деле напоминало укрощение мустанга. «Геката» казалась строптивой лошадкой, и мне приходилось учиться управлять ею, несмотря на ее норов. Какими бы ни были неповоротливыми движения, мало-помалу я смог навести сенсоры на следы кораблекрушения. То, что я делал, оговорюсь, полетом назвать нельзя. Это напоминало медленное скольжение субмарины ко дну океана.

Сначала толком ничего нельзя было разглядеть. Все заслоняла лежавшая сверху покореженная газовая емкость «Фосфороса». Был виден только самый кончик гондолы, торчавший из-под груды металла. Гигантские проеденные насквозь секции походили на картонную коробку, в которой хранилась шляпка, изъеденная молью. Очевидно, они задержались там, в облаках, дольше, чем «Гесперос», что и привело к самым плачевным последствиям.

Спустившись ниже, я увидел на гондоле эти до боли знакомые полосы - следы нападения заоблачных паразитов. Значит, дело не в диверсии. Они так же, как и мы, до последнего момента не знали о существовании «жуков». Аэробактерии растерзали корабль моего брата буквально на лету.

Затем я заметил нечто странное. Кривые линии, пересекавшие обломки, напоминавшие следы бечевки на увязанном в багаж пакете. Интересно, что бы это могло быть? Судя по чертежам и снимкам «Фосфороса», такого там быть не могло.

Забавно.

- Сужаем круги,- распорядился Фукс.- Локализуйся в области обломков.

- Как раз это я и пытаюсь сделать,- раздраженно отвечал я.

- Не пытайся, а делай! - был ответ.

- Вы можете сменить меня, капитан, если вам не нравится мое вождение,- огрызнулся я.

Он промолчал.

По мере снижения видимость не улучшалась. Никаких новых деталей разглядеть не удалось. Воздух казался зыбким, как марево, от высокой температуры внизу. К тому же давление атмосферы было таким сильным, что мне казалось, я смотрю сквозь линзу океанических глубин. Все казалось выпуклым, изогнутым, обманчиво близким. Того и гляди выплывет какое-нибудь чудовище и поведет из стороны в сторону рыбьей зубастой головой.

Вскоре я все же понял, что передо мной передняя секция гондолы. Она лопнула, как пережаренная колбаса, обнажив развороченные внутренности. Всюду виднелись зловещие следы аэробактерий, как пятна гари. Но внутренности выглядели странно пустыми.

Внезапный призрак надежды посетил меня, когда я увидел, что отсек со спасательными капсулами пуст. Неужели Алексу удалось выбраться?

Может быть, он успел достичь орбиты, катапультировавшись?

Затем я сообразил, что никакой разницы, в общем-то, не было: ведь со времени гибели «Фосфороса» прошло уже три года. Он все равно не смог бы выжить на орбите. К тому же никаких сообщений с маяка спасательной капсулы не поступало, и радиосообщений тоже.

И тут вопрос отпал сам собой: я увидел капсулу. Она откатилась на несколько десятков метров и остановилась у раскаленной скалы размером с пригородный особняк.