Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Винарский Максим

Рис. 9.5. Циклы Вильсона – периодическая смена парниковых и ледниковых периодов на Земле. Стрелками отмечены так называемые малые ледниковые периоды. График показывает, что, несмотря на современные дискуссии о глобальном потеплении, нам с вами выпало жить в одну из самых холодных эпох в истории Земли{428}

Лайель и Дарвин были правы и неправы одновременно. Постулируемый ими медленный и постепенный ход геологической и биологической эволюции – это не фикция. Во многих случаях развитие идет именно таким способом. Но и всевозможные катастрофические факторы, внешние и внутренние, заставляющие эволюцию бежать сломя голову или даже сворачивать в неожиданном направлении, – тоже не фантазии «злых катастрофистов». Признание «скачков развития» вовсе не выталкивает ученых «в область чудесного», как считал Дарвин. Для многих из этих «скачков» удалось найти вполне естественные объяснения, не противоречащие дарвиновской теории. В конце концов, и гипноз когда-то считался шарлатанством, а сегодня входит в арсенал средств научной медицины.

Дарвинизм или ламаркизм.

Случай или закономерность (необходимость).

Катастрофизм или униформизм.

На страницах этой книги мы встретили уже несколько таких дилемм, которые в прошлом становились предметом острых споров. Из-за них создавались и рушились научные репутации, ломались метафорические копья и совершенно реальные жизни. Я постарался показать, что каждый раз в конце концов оказывалось, что дилемма – мнимая. Вместо поставленного ребром вопроса «или – или» возникает более мягкое «и – и». В ходе развития науки некогда непримиримые противоречия сглаживаются, «снимаются», как сказал бы Гегель.

Возможно, урок большей толерантности к противоположному мнению ученым преподнесла квантовая механика, около 100 лет назад давшая неожиданный ответ на вопрос, что такое электрон – частица или волна? Оказалось, и то и другое одновременно. Фиксируясь на одной из возможностей, словно в яростном споре тупоконечников и остроконечников из «Путешествий Гулливера», мы теряем и чувство реальности, и большое количество информации о внешнем мире, который взялись изучать. К тому же вполне вероятно, что одна из причин полемики среди биологов – не «объективные доказательства», а естественное разнообразие темпераментов и психологических установок индивидов в человеческой популяции. Каждый выбирает то, что ему кажется близким по какому-то не всегда рационализируемому внутреннему убеждению. Недаром еще в 1877 г. один американский геолог заявил, что «люди рождаются либо катастрофистами, либо униформистами»{429}.

Популяционное разнообразие – это, конечно, хорошо, но не хуже и плюрализм мнений, толерантность к инакомыслию, даже вопреки собственным «убеждениям чувства». В этом отношении история «борьбы» катастрофизма с униформизмом может быть поучительной не только для геологов и палеонтологов.

Глава 10

Кошка, играющая с мышью, или Возвращение билета

…Страшно жить на этом свете,

В нем отсутствует уют,

Ветер воет на рассвете,

Волки зайчика грызут.

Улетает птица с дуба,

Ищет мяса для детей,

Провидение же грубо

Преподносит ей червей.

Плачет маленький теленок

Под кинжалом мясника.

Рыба бедная спросонок

Лезет в сети рыбака.

Лев рычит во мраке ночи,

Кошка стонет на трубе.

Жук-буржуй и жук-рабочий

Гибнут в классовой борьбе.

Начнем с двух эпизодов из жизни перепончатокрылых насекомых.

Оса аммофила{430} выходит на охоту за гусеницами. Вот добыча обнаружена, и тогда…

Изогнутыми концами своих челюстей аммофила схватывает гусеницу за загривок. Червь сильно отбивается и конвульсивно сгибает и выпрямляет спину. Перепончатокрылое нисколько не трогается этим, оно держится сбоку, чтобы избежать толчков, и впускает в него свою иглу. Игла попадает с нижней стороны в сочленение, отделяющее первое кольцо от головы, где кожа более тонка. Кинжал, вонзившись, остается некоторое время в ране. По-видимому, это существенный удар, который должен покорить червя и сделать его более сговорчивым. ‹…› Потом аммофила хватает гусеницу за кожу на спине, немного дальше от головы, чем в предыдущий раз, и делает укол на втором кольце, все-таки с нижней, брюшной стороны. Затем я вижу, как она постепенно двигается по гусенице, схватывая за спину челюстями каждый раз немного дальше от головы и каждый раз погружает жало в следующее кольцо. Все это делается так методически и точно, как будто бы охотник измеряет свою дичь. При каждом шаге назад кинжал укалывает следующее кольцо. ‹…› Наконец аммофила, открыв во всю ширину свои челюсти, схватывает голову гусеницы и начинает давить и мять ее размеренными ударами, но не ранит. Эти нажимания следуют одно за другим с изученной медленностью; насекомое как будто старается каждый раз дать себе отчет в произведенном эффекте; оно останавливается, ждет, потом продолжает. Чтобы достигнуть желанной цели, эта манипуляция над мозгом должна иметь известные границы, переход за которые повел бы за собой смерть и быстрое разложение гусеницы. Хирург окончил. Оперируемый лежит на земле брюшком вниз, изогнувшись почти вдвое. Он неподвижен и неспособен к сопротивлению…{431}

Живую, но парализованную гусеницу оса уволакивает в предварительно изготовленную норку. Нет, аммофила не съест свою добычу. Гусеница предназначена в пищу ее личинке. Она несколько дней будет с аппетитом уплетать пленницу, пока та, неспособная пошевелиться, будет лежать в осиной норке.

Об этом поведал нам Жан-Анри Фабр (1823–1915), скромный учитель из французского Прованса, более 50 лет посвящавший свои досуги наблюдениям за насекомыми. Его книги во второй половине XIX в. стали европейскими бестселлерами, открывшими читателям целый (микро)космос. Их называли «Одиссеей» и «Войной и миром» царства насекомых. Фабр показал, что жизнь всеми презираемых «букашек и козявок» полна почти шекспировских страстей, а формы поведения некоторых видов насекомых по своей сложности не уступают поведению позвоночных. Было от чего изумляться простому европейцу, вдруг узнавшему, какие необычные события происходят на соседнем пустыре или заднем дворе его дома!

Рис. 10.1. Оса-аммофила, эпизоды ее охоты на гусеницу и разрез осиной норки с приготовленной для личинки живой добычей. Иллюстрация из книги Ж.-А. Фабра

Еще один представитель отряда перепончатокрылых, наездник из семейства ихневмонид (Ichneumonidae), тоже охотится за гусеницами. Представители этой группы откладывают свои яйца на поверхность тела жертвы или под ее кожу, а некоторые, чего уж греха таить, прямо в анальное отверстие. Зараженная гусеница сохранит способность двигаться и питаться, но при этом вылупившиеся личинки наездника будут выедать ее изнутри, причем не как попало, а в правильном порядке. Сначала они съедят не самые важные для жизнедеятельности хозяина внутренние органы, а затем убьют его, употребив на десерт то, без чего гусеница не может существовать (например, органы нервной системы). Какой дьявол их этому научил?! В финале от гусеницы останется только пустая шкурка, внутри которой личинки спокойно окуклятся, после чего превратятся в изящных крылатых насекомых и отправятся на поиски новых жертв… Чтобы добавить немного «перца» к этой истории, скажу, что бывают совсем уж миниатюрные наездники, паразитирующие таким же образом на личинках ихневмонид. Пока те увлеченно поедают своего хозяина, их самих едят живьем, и тоже изнутри. Впечатляющая картинка!