Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века - Геннадий Аркадьевич Шевченко

вызывал меня и говорил: «Я вам нагрубил, а Лидия Дмитриевна меня стыдила». Старик сдает, стал сентиментальным».

У Громыко бывали вспышки свирепого начальственного гнева, и вызов в его кабинет вызывал трепет даже у его заместителей. Он не только требовал, чтобы все вызванные в его кабинет являлись сразу, но и считал, что самые невнятные его высказывания должны были восприниматься подчиненными как строгий приказ. Вызов к нему мог означать что угодно. Посетитель никогда не знал, ждет ли его грубое пропесочивание за все грехи сразу или нудный, педантичный допрос, связанный с каким-либо пустячным делом, по прихоти судьбы попавшимся на глаза министру. В МИДе о Громыко рассказывали следующий анекдот. Вызывает министр помощника: «Позовите ко мне Петрова!» — «Это невозможно. Он умер». — «Тогда позовите того, кто его замещает!»

Иногда Громыко пребывал и в хорошем настроении, о чем можно было судить по отпускаемым им неуклюжим шуткам, однако это не скрашивало его скверную репутацию: не зря, видимо, он давным-давно заслужил прозвище Гром. Как подчеркивал отец, одной из его жертв оказался Р.М. Тимербаев, ответственный работник Постоянного представительства СССР при ООН, которому в 1962 году была поручена неблагодарная задача организации переезда представительства из старого здания в новое. Громыко осматривал это новое здание осенью, и случилось так, что лифт испортился и министру пришлось просидеть более получаса в кабине, застрявшей между этажами. Когда его освободили из заточения, он заявил, что Тимербаеву придется «найти новую должность — пусть он сидит в вестибюле, — распорядился министр, — и следит за тем, чтобы лифты не останавливались». Беднягу действительно посадили за стол в вестибюле на все время, пока Громыко оставался в Нью-Йорке. Однако министр не забыл этот случай и в последующие годы. Я работал в Отделе международных организаций МИДа СССР с 1975-го по 1979 год, где Тимербаев, кстати, умнейший дипломат и ученый, являлся заместителем начальника отдела посла В.Л. Исраэляна, а фактически его первым замом. Когда Тимербаеву было необходимо поехать во временную загранкомандировку и его документы попадали на подпись к старшему помощнику министра В.Г. Макарову, то тот всегда вычеркивал Тимербаева из списков. Ему удавалось выехать за рубеж, лишь когда была возможность подписать выездные документы у какого-либо из заместителей министра. Только при Э.А. Шеварднадзе Тимербаев получил дипломатический ранг посла.

А.А. Бессмертных в своем интервью мне отмечал, что большая часть мемуаров сотрудников КГБ пропитана ненавистью к МИДу. В частности, И.К. Перетрухин пишет: «Вопреки существовавшей в те времена традиции «беззаветно любить» членов Политбюро ЦК КПСС, у нас, по крайней мере в службе безопасности МИДа, А.А. Громыко более чем не любили, и у него даже была довольно обидная кличка, в которой отразился некоторый перекос его лица, а именно — Косорылый. Наше резко отрицательное отношение к нему не было случайностью: работая непосредственно в аппарате министерства, мы располагали более достоверными данными о его личности и «деятельности» его почтенной супруги, чем наши коллеги на площади Дзержинского».

Во время Карибского кризиса, когда американцам было уже достаточно известно о размещении на Кубе советских ракет средней дальности, что документально подтверждалось многочисленными фотоснимками ее территории, сделанными с самолетов-разведчиков, президент США Джон Кеннеди в личной беседе с Громыко, не ссылаясь на имевшиеся тому подтверждения, прямо спросил его об этом. Министр дал отрицательный ответ, хотя, в отличие от посла в США А.Ф. Добрынина, знал все. Как отмечает Перетрухин, по свидетельству очевидцев, когда Громыко покидал место встречи и беседы с Кеннеди, тот в присутствии своего ближайшего окружения вполголоса произнес: «Лживая тварь!» Именно такая позиция была свидетельством необыкновенной живучести министра как политического деятеля. В 1960 году заместитель министра иностранных дел Я.А. Малик (мой отец считал, что тот был агентом НКВД еще в 30-х годах) проговорился одному из послов социалистических стран о том, что сбитый на территории СССР американский летчик-шпион Пауэрс был жив. Это едва не послужило концом карьеры высокопоставленного дипломата. Ему удалось вымолить прощение у Хрущева буквально на коленях. Громыко знал о данном случае и сделал соответствующие выводы. Естественно, Громыко также не припомнил при Андропове своего подчиненного Шевченко. Откуда министру было известно о том, что фотография в интимной обстановке на его внуковской даче, на которой Громыко и Шевченко поедают шашлыки, а также фотография жены министра и супруги американского шпиона, которые сидели в обнимку на квартире Громыко, попадут на стол председателя КГБ?

Мой отец подчеркивал в своей книге, что Андропова и Громыко не связывали узы личной дружбы, тем не менее их отношения были весьма сердечными. Громыко не любил сотрудников КГБ. Он и особенно его жена всегда относились к органам с известным недоверием и в присутствии офицеров КГБ сразу же как-то настораживались. Но Андропова Громыко считал не просто очередным руководителем КГБ, а тот, в свою очередь, смотрел на Громыко с особым уважением. Отношение Андропова к Громыко как к старшему было особенно заметно потому, что оно являлось необычным в среде советских политических деятелей приблизительно равного положения. Причиной этого, несомненно, следует считать то обстоятельство, что, занимая в свое время дипломатический пост посла, Андропов был подчиненным Громыко. Внешне эта особенность их взаимоотношений проявлялась в том, что председатель КГБ регулярно посещал МИД и надолго уединялся с министром для обстоятельного обмена мнениями. Громыко никогда не наносил ему визита и вообще, в отличие от многих других партийных деятелей, никогда не был в КГБ. Дружеским отношениям Громыко и Андропова немало способствовало и то, что министр усиленно опекал сына председателя КГБ — Игоря, который был послом, а также одно время мужем известной советской актрисы Л. Чурсиной (во время недолгого правления Андропова я как-то увидел рекламную афишу на Фрунзенской набережной, там была указана Л. Чурсина-Андропова). Интересно, что и сын председателя КГБ СССР В. Крючкова также работал в МИДе. Упомянутый Перетрухин пишет: «Между собой сотрудники посмеивались над тем, что наш уважаемый Председатель Ю.В. Андропов (в 50-х годах — посол в Венгрии), видимо, так и не смог преодолеть барьера послушания своему прежнему начальнику — министру иностранных дел А.А. Громыко. А жаль: ведь мы могли узнать кое-что интересное, а главное — сумели бы путем проведения последующих мероприятий дезинформационного характера обезопасить наши источники информации за рубежом и несколько сгладить размеры нанесенного нашей дипломатии и стране ущерба». Громыко, в частности, был против создания комиссии по выяснению вопроса об утечке секретной информации через разоблаченного контрразведкой в 1977 году сотрудника Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИДа и агента американской разведки Огородника. Министр мотивировал это тем, что работа комиссии получит слишком большую и