Дыхание бездны - Андрей Имранов

  - Знаешь, кто памперсы придумал? - оживился вдруг Ыныкей и Тыгрынкээв поневоле задумался - он не знал, что такое 'памперсы'.

  - Нет, - сказал он, - а что это: памперсы?

  - Како! Ты не знаешь?! - возмутился Ыныкей, - это же... это..., - на его лице изобразился тяжелый мыслительный процесс, - макы... нет... амака... ты знаешь! Кусок мха, который ребенку в макы кладут.

  - А...витывит , что ли?

  - Я сам знаю, что витывит! ...забыл просто. Можно очень большое дело сделать. Ты не знаешь, и ни один чукча не знает, но тот, кто придумывает что-то новое, много денег получает, только надо, чтобы патент был. Надо только сказать в нужном месте, что памперсы придумали чукчи, и тогда деньги будем мы получать, а не американцы.

  - О! - сказал Тыгрынкээв, - что же ты не скажешь?

  - Там надо денег заплатить, - с неподдельным огорчением заявил Ыныкей, - немного. Двести рублей. У тебя есть двести рублей?

  Тыгрынкээв усмехнулся.

  - Нет.

  - Потом, когда патент будет, много денег получим. Может, тысячу. Пополам поделим - пятьсот будет. Хорошо?

  Тыгрынкээв молча отвернулся. Он уже знал, что спорить с таким или пытаться ему что-то доказать - дело бесполезное. Ыныкей оббежал вокруг нарт и снова стал перед лицом Тыгрынкээва

  - А еще чукчи очки солнечные придумали, знаешь? Еще одна тысяча, да!

  Тыгрынкээв молчал.

  - Хорошо! - Ыныкей хлопнул себя по бокам, - у меня снегоход есть! Купи! Пятьсот рублей прошу... Триста?

  - Лучше верни, у кого украл, - холодно сказал Тыгрынкээв.

  - Он мой! - возмутился Ыныкей, - сломанный немного, да, но мой... Точно мой! ...был не мой, да. Но хозяин умер, худо умер.

  Тыгрынкээв только головой покачал и опять отвернулся от надоевшего алкоголика. И увидел подходящего по улице отца. Выражение его лица было очень неодобрительным. Тыгрынкээв красноречиво пожал плечами и сел в нарты. Отец сел рядом и взял поводья.

  - Не веришь? Никто не верит, говорят, Ыныкей весь ум пропил. А я сам видел, как его Калилгу сожрал!

  Отец, уже собиравшийся хлестнуть оленя поводьями, вдруг замер и опустил руки.

  - Кто сожрал? - спросил он как будто насмешливо, но, хорошо знавший отца, Тыгрынкээв видел, что тому не до смеха.

  - Калилгу! - почувствовав внимание к своей персоне, Ыныкей оживился и замахал руками, - Большой, как автобус! Мы на снегоходе ехали - там рыбу ловили на озере, потом Сергей её коптил и продавал. Старики говорили, Калилгу в озере живёт, но никто его не видел, и мы не боялись. А он прямо изо льда выскочил и хвостом снегоход отбросил. Я его увидел и побежал. Не испугался, нет, но он огромный, такого убить - пушка нужна! А Сергей то ли умом повредился, то ли снегоход ему жалко стало, - нож достал и побежал Калилгу резать! В морду ему ножом ткнул, нож соскользнул - твердая шкура у Калилгу! Зашипел он, ртом Сергея схватил и съел. А я ушёл. Было б у меня ружье, пошел бы, убил Калилгу. Нет ружья! Звал людей с ружьями - не пошли. Не поверили, говорят даже, я Сергея убил! Говорят, приедет летом милиция - в тюрьму меня отправят.

  - Вот как, - задумчиво сказал отец, - а какой он, Калилгу?

  - Огромный, - Ыныкей сделал круглые глаза и развел руки, - О-о! Как небо!

  - Цвета какого?

  - Зеленый, - твердо сказал Ыныкей, - и пятна на нём чёрные.

  - Хорошо, - сказал отец и хлестнул поводьями оленей. Олени пошли шагом.

  - Э! - сказал Ыныкей, - а я? Я покажу, где это было - и снегоход заберете. Триста рублей!

  - Не нужен нам снегоход, - сказал отец, подгоняя оленей, - себе оставь.

  Ыныкей пробовал бежать за нартами, но куда ему! Быстро запыхался, отстал. Встал посреди улицы и что-то кричал вслед удаляющимся нартам, размахивая руками.

  - Ты ему поверил? - осторожно спросил Тыгрынкээв, когда последние дома небольшого поселка остались позади. Отец промолчал.

  - Кто такой Калилгу?

  - Увидишь, когда доедем, - нехотя сказал отец и подхлестнул оленей. Тыгрынкээв задумался. До этого момента он ни разу не задавался вопросом, куда они едут - не до того ему было. Каждый день он жил предвкушением следующего урока и порой не мог дождаться момента, когда отец остановит оленей и скажет 'Здесь встанем'. Тогда Тыгрынкээв стелил шкуру, садился на неё, надевал на голову череп с загнутыми острыми рогами и погружался в мир духов. Чаще всего волчица носила его в верхний мир - к духам давно умерших людей - к шаманам, тойонам и старейшинам славного прошлого народа чоучей. Там ему было хорошо. Он бы вообще не возвращался в мир людей, если бы не потребность к еде и сну - любой шаман знает, что нельзя ничего есть в иных мирах, как бы их обитатели не настаивали. И он, с сожалением, снимал с лица череп и ел приготовленную отцом пищу. Когда еда кончалась, они заезжали в какой-нибудь посёлок или стойбище, и Тыгрынкээв лечил там людей. Везде к ним сначала относились пренебрежительно, порой даже враждебно - даже в самом маленьком стойбище был как минимум один человек, именующий себя шаманом и не желающий никакой конкуренции. Некоторые из них действительно кое-что знали: чем болеют олени, чем - люди, какими травами что лечить. В таких поселках народ был поздоровее, но и отношение к пришельцам получше. Хуже всего Тыгрынкээва с отцом встречали там, где шаман был просто обманщиком. Тогда Тыгрынкээв надевал свой череп-маску, подходил к лже-шаману и вдыхал ему в рот ветер чужого мира. И, пока обманщик боролся с духами, порожденными его же больным разумом, Тыгрынкээв шел по стойбищу - или поселку - и делал своё дело. В таких местах работы ему хватало.

  Так что Тыгрынкээв не думал, что у их с отцом путешествия есть какая-то цель. Когда он об этом задумывался, ему казалось, что они просто кружат по тундре - от поселка к поселку. Ему даже казалось, что в этом есть глубокий смысл - чем больше чоучей увидит работу настоящего шамана, тем больше их задумается о потерянном наследии предков. И может, кто-то из них не просто погорюет о героическом прошлом, но и попытается что-нибудь сделать, чтобы былое величие вернулось. Хотя с каждым днём верилось в это всё меньше.

  А теперь еще и оказалось, что катаются они по тундре не просто так и (что раздражало больше всего), казалось, об этом знают все, кроме Тыгрынкээва. Даже его жена-волчица несколько раз намекала о некой опасности, подстерегающей шамана. Поначалу Тыгрынкээв полагал, что речь идёт о чём-то абстрактном - любой шаман знает, что в иных мирах следует быть очень осторожным, ибо опасностям там нет числа. Но, после разговора с духом Вуквуввэ, не знал, что и думать.

  С утра отец и виду не подал, будто что-то обещал ночью. Тыгрынкээв терпел-терпел, помогая отцу в привычных сборах, но, в конце концов, не выдержал.