За чужие грехи - Агония Иванова

— Спасибо, не стоит, — отказался тот, кого она назвала Александром, продолжая буравить взглядом растерявшуюся Люсю. Девочка даже на мгновение ожила, почувствовав странное волнение, разлившееся по телу. Ее терзали смутные сомнения и догадки на счет того, кто же эти люди, но она не спешила высказывать их даже про себя.

Такие же серые глаза, как у этого мужчины она могла видеть только у Наташи… Но и в зеркале, в которое смотрелась слишком редко.

— Люся, ты догадываешься, кто я? — спросил ее гость, она нерешительно кивнула и только теперь заметила Таню, опершуюся на дверной косяк и наблюдавшую эту сцену.

— Хорошо, — сказал он и тяжело вздохнул, — чтобы не было уже никаких сомнений. Я твой отец. И мне очень стыдно, что я не мог появиться в твоей жизни раньше… но… во многом здесь не было моей вины, — в ответ на эти слова Люся как-то зло сощурилась и прикусила губу, словно запрещая себе что-то сказать, — когда умерла ваша мама, я говорил с Наташей и она была настроена очень агрессивно. Я надеюсь, что ты будешь благоразумнее ее и не откажешься от моей опеки… Я смогу дать тебе все, в чем ты будешь нуждаться. Мы с Верочкой собираемся окончательно перебраться в Петербург, там у нас квартира на Невском, до Эрмитажа рукой подать… У тебя будут братик и сестренка. Я сделаю все, чтобы устроить тебя в лучший вуз города…

— Нет, — тихо пробормотала Люся и мужчина замолчал. — Спасибо… — заговорила она после паузы совсем тихо, — спасибо вам конечно, но мне не нужно.

Александр и Вера переглянулись, женщина заметила, что Люся вот-вот заплачет и оказалась рядом с ней и неловко обняла. Люсю обдало запахом ее духов и шерсти ее пушистой, явно очень дорогой, шубы. Ей было так тепло и спокойно в этих объятиях, словно рядом с ней сейчас была давно умершая мама… Но девочка понимала, что это лишь иллюзия и не желала ей поддаваться.

— Почему? — вырвалось у ее отца.

— Почему, Люся? — выдохнула Антонина Анатольевна.

— Потому что я хочу остаться здесь.

Как же она ненавидела в эту минуту этот город, эту квартиру, эти улицы, это серое небо… Этих людей, Антонину с ее назойливой заботой, которой так не хватало ее дочери, а она разбрасывалась ей налево и направо, Бориса с его мерзкими желаниями и намеками, Таню, одноклассников, Кира. И особенно неожиданно неизвестно откуда взявшегося отца, который считал, что может спокойно спустя пятнадцать лет прийти к ней и попробовать исправить все, что случилось с ними из-за него! Где он был, когда они с матерью втроем с трудом сводили концы с концами? Где он был, когда они с Наташей хоронили мать? Где он был, когда им так нужен был кто-то сильный рядом, который бы дал им хотя бы иллюзию защищенности? И почему он появился только теперь?

— Люся, подумай как следует, — наклонилась к ней Вера и ее мягкие волосы пощекотали Люсину щеку, — ты говоришь это сгоряча…

Девочка смягчилась, повинуясь ее нежному голосу, но заставить сменить свое решение, голос ее не мог. Она заторможено кивнула и отвела взгляд, ей не хотелось, чтобы эта незнакомая женщина выпускала ее из своих объятий. Она так истосковалась по нежности и теплу… Когда ее обнимала Антонина она чувствовала совсем другое.

— Я устала, — пролепетала девочка, — пожалуйста, оставьте меня сейчас.

Она закрыла глаза и чуть не потеряла равновесие.

— Опять, — спохватилась Антонина и вот уже чьи-то заботливые руки тащили ее к дивану, чтобы уложить, укрыть пледом, успокоить, привести в чувство.

«Наташенька… Мамочка… — думала Люся, проваливаясь в темноту, — заберите меня отсюда. Заберите меня от них!»

Пока все возились с потерявшей сознание Люсей у Тани появилась замечательная возможность незаметно исчезнуть из дома.

Она шла по заснеженной улице, с грустью думая о том, что теперь происходило с ее бывшей лучшей подругой. Вначале она даже решила, что та попала в дурную компанию и стала принимать наркотики, но проследив за ней она увидела, что если Люся куда-то и уходит из дома или после школы, то на автобусную остановку, откуда можно было доехать до кладбища. Это ничего не меняло. Таня делила свою комнату с живым ходячим трупом с совершенно мертвыми глазами и безразличной ко всему душой и ей было страшно порой оставаться с ней наедине. А что, если пустота, поселившаяся на дне серых когда-то таких живых и чарующих глаз, поглотит и ее заодно? Лишит воли, превратит в такую же безразличную сомнамбулу?

Опускался вечер и город становился уютным и праздничным, благодаря фонарям, золотившим снег и разноцветным окошкам квартир. Где-то играла музыка, шумно разговаривали люди, смеялись… У помойки стояла облезлая, измученная жизнью новогодняя елка и Таня подивилась тому, как долго кто-то продержал ее у себя. Ей было мучительно жаль эти деревья, выращенные для того, чтобы недолго покрасоваться в броской мишуре и быстро сгнить.

Душа этого дерева тихо плакала, поднимая к небесам облезлые веточки. Тане захотелось коснуться их, но она сдержалась. На глаза почему-то наворачивались слезы, но она уже достаточно давно не могла позволить себе такую роскошь.

Кто-то имеет право прыгать с балкона, кто-то имеет право сжигать себя заживо изнутри, но только не она. Потому что мир держится на сильных людях и если вдруг все кругом станут слабыми, он просто рухнет.

— Таня! — она вздрогнула, услышав знакомый голос и чуть не бросилась наутек от неожиданности.

— Ты меня напугал! — сердито сказала она, хотела было начать отчитывать Мишу, но обернувшись, увидела перед собой Владимира. Он улыбался ей своей обворожительной улыбкой и его светлые детские глаза тоже улыбались.

Прятаться и убегать было бесполезно.

— Ты что, следил за мной? — поинтересовалась Таня, он виновато отвел взгляд и кивнул.

— А куда ты собралась на ночь глядя? Это не безопасно! — беспокойно начал он, но осекся. Это было уже слишком.

— Ты волнуешься за меня? — растерянно спросила девушка, но тут же напомнила себе, что все это может очень плохо закончится, — да ничего хуже того, что со мной было, со мной уже не случиться.

— Таня… — Владимир хотел что-то сказать, но осекся и нахмурился, — пройдешься со мной?

— Угу.

Они долгое время шли молча, каждый запрещая себе начать говорить о чем-то, чтобы случайно не натолкнуться на так старательно избегаемые опасные темы.

Таня любовалась ночными огнями этого города. «Все-таки маленькие города куда уютнее» — думала она, но сравнить ей было не с чем, потому что за всю свою жизнь ей так и не довелось нигде больше побывать. Но ей так нравились эти маленькие улочки, старые обшарпанные дома с грязными подъездами, заросшие неведомой травой клумбы и пустыри, залив всегда хмурый и неспокойный даже в солнечную погоду. Ей не нравились только люди. Без них этот город стал бы куда лучше, но они не желали никуда исчезать. Может быть лучше исчезнуть Тане? Куда-нибудь в другое место? Ну что опять за мысли! Куда она побежит, ну куда она побежит.