Вдова Его Величества (СИ) - Демина Карина

— А если какая-то из моих дочерей приглянется, мы будем только рады…

— Нет.

— Разве они недостаточно хороши?

— Они прекрасны, — подниматься по ступеням под жадными взглядами молодых паучих, которых леди Тирби благоразумно не выпускала в город, было несколько… неприятно.

Или наоборот?

Разве может быть неприятен искренний восторг? И радость. И… от этого наваждения избавила Тьма. Она была в достаточной мере ревнива, чтобы не допустить соперниц. Тьма сама желала морочить хозяину голову.

— Тогда в чем же дело?

— Я выбрал ту, с которой разделю жизнь.

— Даже так? — леди Тирби в нарушение человеческих правил вошла в дом после Кайдена. — В таком случае, пусть огонь ее души горит ярко.

Она слегка наклонилась. Да и прозвучало вполне… искренне?

Пожалуй.

Кайден отвесил ответный поклон.

А паучихи отступили, повинуясь беззвучному приказу старшей. Но все же смотрели по-прежнему заинтересованно, хотя и не рисковали приближаться.

Глава 35

В доме… в доме пахло свежестью. Такой себе аромат недавно отгремевшей грозы, когда в кудрях леса запутались ветер и вода, когда ненадолго исчезает вонь камня и города, а мир замирает, будто вот-вот очнется, оживет, как было это в незапамятные времена.

И светло.

Снаружи окна казались маленькими и мутными, но света сквозь них проникало изрядно, хватило, чтобы осветить и длинный стол, на который спешно, хоть и без суеты, выставляли угощение, и открытое жерло камина, и лавки, и девочек, что замерли на этих лавках.

— У вас… большая семья.

— Надеюсь, это не станет камнем преткновения? — осведомилась леди Тирби, роняя меха, которым, впрочем, не позволено было коснуться земли. Заботливые руки подхватили и унесли. Другие расправили косы, которых было четыре по старому обычаю. Третьи поднесли льняное полотенце с темным кругом хлеба.

— Пока не знаю.

Кайден не любил лгать, но сейчас правду приняли спокойно. Паучиха поклонилась и, протянув хлеб, сказала:

— Будь гостем в доме моем.

Хлеб оказался свежим, с темной, жесткой коркой и мякотью, в которой чувствовались травы.

— Пусть не погаснет огонь в камине дома, — ответил Кайден.

И хлеб убрали.

— Девочки, идите, погуляйте… Ниса, присмотри за младшими, за ограду не выходите, — леди Тирби, словно извиняясь, сказала. — Маленькие еще. Не всегда с силой совладать способны…

Девочки поднимались одна за другой. Набрасывали легкие накидки, под которые прятали и излишне светлые для людей волосы. Старшие помогали младшим.

Леди наблюдала.

И когда дом опустел, кивнула. А потом повернулась к Кайдену и, указав на стол, сказала:

— Воины всегда голодны.

— Сколько их?

— Двадцать семь.

Двадцать семь паучих, пусть большей частью молоденьких, но… дом ведь существует не первый год.

— Дюжина, — сказала леди Тирби, подвигая к себе горшочек с тушеной олениной. Пальцы ее вытянулись, заострились и изогнулись. На белоснежной коже руки поднялись шипы, впрочем, тотчас улеглись. — Не переживайте. Мои девочки умеют жить среди людей. Они не станут убивать без особой на то необходимости.

Перепелки на листьях салата.

Бараний бок с брусничным вареньем. Козий сыр, щедро посыпанный приправами. Сметана.

— А при необходимости?

Леди Тирби пожала плечами.

— Жизнь порой складывается весьма… удивительным образом. Вы явились из-за того ничтожного человека, который решил, что ему позволено больше чем другим?

— Если вы о секретаре своего супруга, то да. Давно голову морочите?

— Кому именно?

— Лорду Тирби.

— С первой встречи, — леди Тирби ела аккуратно, разрезая мясо острыми костяными пластинами, которыми заканчивались ее пальчики. И рот старалась не слишком раскрывать, да и вовсе держала привычное уже Кайдену вполне человеческое обличье весьма умело. — Но поверьте, я не собираюсь ему вредить.

— Тогда почему вы здесь?

— Мне подумалось, что лучше будет побеседовать в месте тихом, а то мало ли… мне бы не хотелось отмывать дом от крови.

— Чьей?

— Так ли это важно? — леди Тирби перепелку отправила в рот целиком. — Главное, что ковры от крови крайне сложно очистить, не говоря уже о стенах. Я не хочу войны.

— Мне тоже.

Он бы справился, несомненно. Пусть леди Тирби и вошла в полную силу, но Кайден справился бы. И с ней, и с выводком. Вот только мысль о том, что придется убивать беловолосых девочек, похожих друг на друга, словно сестры, была ему категорически неприятна.

— Это уже хорошо, — она осторожно промокнула губы платком. — Попробуйте зайчатину. Мои средненькие сети ставили. Паучий яд в должной концентрации не только размягчает мясо, но и придает ему удивительный вкус.

Кайден попробовал.

И согласился.

Мясо просто-таки таяло во рту.

— С чего все началось? — спросил он.

— С… моей матушки, которая не пережила роды? Или моей бабки, на воспитании у которой я оказалась? А отец просто-напросто забыл о существовании дочери. Странно, что он вовсе от меня не отрекся. Должно быть, скандала побоялся.

Она подняла руку, позволяя оценить удивительный узор костяных пластин, тонких, полупрозрачных, зазубренных. На краях их блестели капельки то ли яда, то ли молодой паутины. И коснувшись пальцем пальца, леди Тирби потянула шелковую нить.

— Он забрал матушкино приданое. И не только его. Мы с бабушкой жили в старом доме. Помню, было холодно… всегда холодно, но особенно по ночам. И я мерзла. Зимой мы спали в одной постели, куда заползали три бабушкины кошки, и это хоть как-то помогало согреться. Когда мне исполнилось шесть, я выпила первую из них. Я не поняла, что произошло, а бабушка расплакалась.

Паукам сложно сочувствовать.

Нить стремительно застывала на воздухе, приобретая характерный серебряный цвет. Прочнее стали, тоньше волоса… говорят, на ней жеребца на вершину башни поднять можно.

Кайден проверять не рискнул бы.

— Она боялась, пряталась. Она помнила времена, когда иных, отличных от них, созданий, люди жгли на кострах. Мою прабабку забросали камнями, как и старших ее дочерей, а вот бабка уцелела, но хорошо запомнила урок. Она всю жизнь пряталась. И матушку мою тому же учила.

Нить леди Тирби зацепила за тонкую косточку, которая пошла плясать, вытягивая паутину.

— Матушка любила мужа. И призналась ему. После родов. Потом… позже… я узнала, что разродилась она вполне себе легко и благополучно, но ночью уснула и не проснулась.

— Вы его убили?

— Отца? Да, — это признание сопровождалось улыбкой. — Думала и сестер, но решила, что они все-таки не виновны… да и к чему мне лишнее внимание? Бабушка и меня учила прятаться. Быть осторожной. Держаться в стороне от людей. Мы жили вдвоем. В лесу. Ставили сети. Я до сих пор ненавижу зайчатину… — косточка остановилась на мгновенье, отвлекая паучиху от рассказа. — Когда мне исполнилось шестнадцать, и стало ясно, что умирать я не собираюсь, дом сожгли… к огромному моему удивлению, оказалось, что человека убить не намного сложнее, чем зайца.

— Ваша бабушка…

— Она слишком боялась, чтобы защищаться. А я не успела ей помочь, — она слегка нахмурилась и перекрестила пальцы. — Знаете, нить можно создать всякую, легкую и тонкую, из которой потом можно сделать удивительной красоты ткань. Она согреет зимой, а летом не позволит изнывать от жары. Или плотную, способную выдержать удар меча. Или еще такую, которая остановит сердце. Или заставит тело покрыться язвами.

Вот поэтому их и не любили, многоглазых дочерей Виттхе, что слишком уж непредсказуемы творения костистых рук их.

И слишком злопамятны они сами.

— Тогда я поняла, что люди вовсе не так страшны, как меня в том убеждали. И решила, что не хочу жить в лесу. Не скажу, что пришлось легко. Мой отец, сами понимаете, не слишком обрадовался появлению блудной дочери. Впрочем, здоровье его было слишком слабым, чтобы он смог что-то предпринять. А жена его и вовсе оказалась чудесной женщиной. Я до сих пор отправляю ей подарки.