Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой - Жак Пикар

Со скоростью 2–3 узлов идем в сторону нарастающих глубин, то есть на восток. Тем временем ван Вееле лихорадочно заканчивает свои вычисления. Все в порядке, никаких слабых точек. Выйдя на искомую позицию, получаем «добро» ван Вееле, еще раз пытаемся связаться с поверхностью, телефон по-прежнему молчит, и мы уходим вниз.

19 февраля 1969 года в 4.58 мезоскаф садится на грунт на глубине 612 метров. Корпус ведет себя нормально; конечно, жесткость не абсолютная, но показания всех тензометров отвечают теоретическим исследованиям и моделям. Фирма «Джованьола» будет счастлива.

Через сорок минут продуваем уравнительную цистерну, и «Бен Франклин» послушно идет вверх. На глубине 400 метров приостанавливаемся, чтобы проверить телефон. Тщетно. В мезоскафе стало совсем холодно, 12 °C, и нам не терпится выйти на поверхность.

В 6.30 глубина — 160 метров. Занимается подводный день. Сонар ловит несколько крупных «целей». Одна из них уже с четверть часа сопровождает нас в 200–300 метрах. Акула? Дельфин? Другая подводная лодка следит за нами?

В 7.15, хорошенько проверив телефон и прощупав все азимуты сонаром, выходим на поверхность. Море волнуется даже больше вчерашнего. Дон Казимир, Рэй Грегори и я выбираемся на мостик. Великолепный вид, внушительный… Высота волны достигает 4–5 метров, и тяжелые гребни разбиваются о наши балластные цистерны. Где же «Грифон»? Как в воду канул. Сколько хватает глаз, мы одни, даже радио не отвечает.

(В свою очередь «Грифон» искал нас. Ночью из-за сильной волны он потерял приемоизлучающую систему своего гидролокатора. А тут еще судно снесло в сторону, за зону действия нашего телефона.)

Можно, конечно, вызвать морских пограничников, они в каждом случае предупреждены о наших погружениях. Поднимут в воздух вертолет, живо отыщут нас и передадут координаты «Грифону». Но нам некуда спешить, и мы все еще надеемся, что «Грифон» сам нас услышит…

Так оно и вышло. Как только была установлена радиосвязь, мы обозначили ракетами свою позицию. Но ракеты поднимались недостаточно высоко. В хорошую погоду, при высоте около 30 метров, их видно километров за 20. Наконец «Грифон» засек нас радиогониометром,[71] и вот мы уже видим его на горизонте.

В 10.00 мы приняли конец, и началась долгая буксировка, Первые часы нам было не по себе, лодку очень уж бросало и качало на поверхности. Правда, не так, как обычные суда тех же размеров, но с нас вполне хватало. Однако затем море угомонилось, так что можно было спокойно отдыхать на койках.

Когда стемнело, до берега было еще далеко. Из толщи моря донеслись знакомые звуки: пронзительный свист, тявканье. Я поднялся и увидел в иллюминаторы четырех дельфинов. Они рыскали вокруг мезоскафа, словно хотели убедиться, что у нас на борту все в порядке. Я взял микрофон и попробовал ответить им. Они еще что-то протявкали и ушли.

Волнение прекратилось, и мезоскаф чуть покачивался, покорно волочась за «Грифоном», который шел малым ходом к Палм-Бичу. На борту царила тишина. Команда спала или дремала.

Часть 3. Самая долгая ночь

24. Прощание с Палм-Бичем

До старта, который намечался ка 14 июля 1969 года, оставалось еще достаточно невыясненных вопросов.

Впервые нам предстояло погружаться с полной командой, впервые мезоскаф должен был провести больше суток под водой в океане, впервые команду ожидало такое долгое испытание и впервые на борту проверялась научная аппаратура Исследовательского центра ВМС, НАСА и «Граммена». Мы знали, что аккумуляторная батарея, которая так тщательно разрабатывалась, еще не совсем налажена, и у нас не было никакой гарантии, что она проработает так долго без отказов.

Словом, хотя на бумаге все выглядело недурно, было бы невредно провести еще ряд испытаний. Мы далеко не достигли 99,999-процентной надежности, которой НАСА добивается в космических полетах. Строго говоря, не мешало бы провести еще одно многодневное погружение, дрейфуя в Гольфстриме, и заодно получше отработать системы навигации и слежения. Но, учитывая, что скорость дрейфа не меньше (а при скверной погоде больше) скорости буксировки, трехдневное погружение означало от трех до шести дней буксировки домой; в целом считай дополнительная задержка в 12–15 дней, ведь надо будет перезарядить аккумуляторы, сменить баллоны с сжатым воздухом, забрать провиант и воду на месячный подводный дрейф, возможно что-то исправить. Между тем была уже середина июля, начался сезон ураганов. Дату выхода еще не утвердили окончательно, но каждый день промедления увеличивал риск того, что нас на полпути вынудит отступить какой-нибудь из пресловутых тропических циклонов.

Вот почему я предложил — ко всеобщему ужасу — сперва выйти на три дня, а в конце этого срока решить: то ли мы продолжаем дрейф, то ли прекращаем его и через две недели стартуем повторно с соблюдением всех формальностей. Моя идея не вызвала восторга, ведь она не позволяла сделать официальное сообщение о нашем старте, а это могло сильно повредить отношениям с прессой. И вообще зачем снаряжать мезоскаф на месяц, если погружение продлится всего три дня? На это я возражал, что мезоскаф еще ни разу не снаряжали на месяц и уже поэтому стоит провести такой эксперимент; к тому же генеральная репетиция для всякого будет поучительной и полезной. Если же все пойдет гладко, на смену репетиции придет, так сказать, успешная развернутая операция. И если уж на то пошло, экспедиция затевается не ради прессы или публики. Конечно, приятно, когда тебя провожают друзья на яхтах, и многие рассчитывали на это, но мне казалось, что трехдневная репетиция все-таки важнее.

Моя идея завоевывала все больше союзников, в конце концов руководство «Граммена» одобрило ее, и была выработана новая директива для всех причастных к нашему проекту.

Вот почему мы 14 июля в 10.45 пошли как бы на рядовое погружение и до гавани нас проводили только несколько гостей да родные.

Погода стояла хорошая, море было тихое, буксировка не представляла никакой трудности. На борту мезоскафа находилось всего двое вахтенных, чтобы не расходовать зря кислород, а главное, не увеличивать процент углекислоты и влаги. Правда, система кондиционирования, которая обеспечивает положенный уровень кислорода, углекислого газа и влаги, была рассчитана на шесть недель. Но мы-то знали, что расчеты отчасти носят теоретический характер, кое-что, попросту говоря, взято с потолка, и лучше выгадывать везде, где только можно. Нам было известно, сколько кислорода нужно человеку в минуту, согласно авторитетным таблицам, многократно перепроверенным, в частности, специалистами НАСА, но откуда нам знать, сколько именно мы его используем, ведь это будет зависеть от физической нагрузки. Скажем, для человека, спокойно сидящего за рабочим столом, минимальная норма — 0,2 литра в минуту, а при умеренной нагрузке, чередующейся с отдыхом, потребляется в среднем 0,5 литра в минуту. Значит, коэффициент разброса может составить и 2, и больше.

Мы знали, сколько влаги будем выдыхать в виде пара и сколько теоретически нужно силикагели, чтобы поглотить эту влагу. Но и тут оставалось немало иксов. Будут ли мешочки с силикагелем пропитываться насквозь? Или влага из воздуха не дойдет до центра? Если не дойдет, то насколько? И главное: много ли влаги добавит камбуз или, скажем, душ? С полуторамесячным запасом поглотителей и кислорода вроде бы можно и не беспокоиться, но все-таки лучше с самого начала проявлять осмотрительность.

К тому же долгая буксировка отнюдь не скрашивала пребывание на борту «Бена Франклина». Даже когда море настроено миролюбиво, мезоскаф непрестанно качает во все стороны, да и температура внутри аппарата быстро растет под жаркими лучами флоридского солнца. Словом, у нас были веские причины держать в тот день на «Бене Франклине» только двух вахтенных.

Буксировка продолжалась семь с половиной часов. Придя на место, мы располагали до темноты двумя часами для завершающих приготовлений. Заранее нельзя было предугадать, как поведет себя море, поэтому некоторые океанографические приборы еще не перенесли на мезоскаф, а другие, в частности прибор, измеряющий скорость течения, были зачехлены для защиты от сильных волн. Вот почему первыми на мезоскаф отправились люди Навокеано (сокращенное наименование Научно-исследовательского центра ВМС), чтобы поскорее все установить и наладить. Это было очень важно, наше соглашение с военно-морским ведомством требовало, чтобы на старте все работало безотказно.

Тем временем «Бен Франклин», все еще соединенный с буксиром, медленно дрейфовал на север; очевидно, мы вошли в Гольфстрим. В 20.25 — по сути дела уже наступила ночь — был отдан мощный буксирный конец из найлона. Пять минут спустя я ступил на борт мезоскафа, и 14 июля в 20.34 мы закрыли двери нашей тюрьмы, по-своему отметив день взятия Бастилии.