Пространство Откровения. Город Бездны - Рейнольдс Аластер

На самом же деле первая космическая цивилизация имела очень малую скорость экспансии, и она столкнулась с экспансионистской волной второй цивилизации. Та, хоть и была моложе, не уступала первой по технологическому уровню и вполне была способна при необходимости стать агрессивной. За неимением лучшего термина их отношения можно назвать галактической войной. Там, где обе расширяющиеся империи сталкивались, возникали сильнейшие трения, и культуры с грохотом крушили друг друга, как огромные тектонические плиты. А вскоре возникла третья, а там и четвертая силы, которые тоже были вовлечены в конфликт. Закономерно, что в свалку в конце концов оказалось втянуто несколько тысяч космических цивилизаций.

Именовалась эта война по-разному на тысячах языков ее участников. Некоторые названия едва ли могут быть адекватно переведены на современные человеческие языки. Но несколько участников боевых действий назвали ее почти одинаково: со скидкой на трудности перевода и взаимопонимания это что-то вроде Войны Рассвета.

Война охватила всю нашу Галактику и еще две сателлитных, вращавшихся вокруг Млечного Пути. В нее втянулись не только отдельные планеты, но и целые солнечные системы, созвездия и спиральные рукава. Хоури поняла, что следы этих сражений видны еще и сегодня, надо лишь знать, где их искать. Последствия войны обнаруживаются в виде аномальных концентраций погасших звезд в некоторых районах Галактики или в появлении странных сочетаний еще горящих звезд, расположенных, например, в виде строгих цепочек. На многие десятки световых лет тянутся полосы обломков от гигантских систем вооружений. Есть громадные объемы пустоты, где должны быть звезды, а по законам динамики – формирования солнечных систем и планеты, но там нет ничего, кроме холодных обломков и прочего космического мусора. Война Рассвета длилась долго – дольше, чем эволюционные процессы самых горячих звезд. Впрочем, если сравнивать с жизнью Вселенной, то война не очень уж долга – так, слегка исказивший Галактику спазм.

Могло случиться, что в Войне Рассвета не осталось бы победителя. Хотя по меркам Вселенной она была не такой уж долгой, но с точки зрения разумных существ длилась бесконечно. Сотни их видов за это время появились и успели исчезнуть, погибнув или изменившись до неузнаваемости при ассимиляции. Некоторые уподобились машинам, другие описали, так сказать, круг в обратном направлении, то есть из машин превратились в органические субстанции. Третьи сублимировались и полностью сгинули с полей сражений. Еще кое-кто превратил свое тело и дух в информационную матрицу и нашел вечное убежище в тщательно оберегаемых компьютерных пространствах. Были и такие, которые уничтожали сами себя.

И все же одна цивилизация вышла из горнила войны окрепшей. Возможно, ей посчастливилось оказаться среди самых малозначительных участников войны, и, пострадав меньше других, она превратилась в мощную силу, восседающую на руинах Галактики. А может быть, эта цивилизация развилась из коалиции нескольких по горло сытых войной видов. Все это, впрочем, значения не имеет, так как сами эти существа, надо думать, о своем происхождении ничего не ведали. Были они – во всяком случае, тогда – гибридом машин и химериков, с примесью каких-то местных позвоночных. Они даже не удосужились придумать себе постоянное имя.

– Но все же, – сказал Фазиль, – имя они получили, нравится оно им или нет.

Хоури поглядела на мужа. Пока он излагал ей историю Войны Рассвета, она ухитрилась узнать кое-что о месте своего пребывания и о нереальности происходящего. То, что Фазиль сказал о Мадемуазели, наконец-то соединилось с какими-то задержавшимися в разуме Хоури воспоминаниями об истинном настоящем. Теперь она почти ясно представляла себе ЦАП, знала, что сцена, в которой против воли участвует, этот искаженный обрывок прошлого, – всего лишь интерлюдия. А мужчина – вовсе не Фазиль. Это просто реконструкция. Правда, он мало отличается внешне от Фазиля, каким она его помнит.

– И как же их назвали? – спросила она.

Он помолчал, прежде чем дать ответ, а заговорил уже с театральной серьезностью.

– Ингибиторы. И на то была причина, которая вскоре стала очевидной.

И он объяснил Ане, объяснил простыми словами, чтобы лучше дошло. Знание обрушилось на Хоури холодной и безжалостной лавиной – и она поняла, что никогда не сможет забыть услышанное. Поняла она и кое-что еще – то, что, возможно, являлось главным содержанием всего урока. Она поняла, почему Силвест должен умереть.

И почему, если при этом необходимо погубить планету, такая цена не будет непомерной.

Охрана явилась как раз в тот момент, когда Силвест погрузился в сон без сновидений. Последняя операция изнурила его.

– Собирайся, соня, – сказал тот, что повыше, – здоровяк с вислыми седыми усами.

– Зачем вы пришли?

– Так мы и согласимся испортить сюрприз, – сказал второй, похожий на хорька, поигрывая винтовкой.

Его повели какой-то нарочно запутанной дорогой: слишком много поворотов, чтобы можно было принять это за случайность. Своей цели охранники добились быстро – подконвойный напрочь потерял ориентацию. Сектор, куда доставили Силвеста, показался ему незнакомым. Это была или старая часть Мантеля, перестроенная людьми Слуки, или совсем новая группа тоннелей, прорытых уже после захвата города. Какое-то время Силвест думал, не переселяют ли его, но это казалось маловероятным: одежда осталась в камере, и там совсем недавно сменили постельное белье. Фолкендер говорил о возможности изменения статуса Силвеста в связи с какими-то визитерами, о которых он упомянул вскользь.

Однако, как вскоре убедился Силвест, план Слуки остался прежним.

Комната, в которой он оказался, была такой же спартанской, как и его камера. Точная копия, начиная от голых стен и заканчивая лючком в двери для доставки пищи.

И все то же губительное для надежды ощущение, что стены невероятно толсты, а тоннель уходит в самую глубь горы. Все так похоже, что подумалось даже: его заставили пройти на полусогнутых по круговому тоннелю, в результате чего он очутился в своей прежней камере. От них и не такого можно ждать… Ладно, не все ли равно? Будем считать это прогулкой или физическим упражнением.

Но как только Силвест пригляделся, ему стало ясно, что комната другая. На постели сидела Паскаль, и, когда жена подняла глаза, он понял, что она удивлена ничуть не меньше его самого.

– У вас ровно час, – сказал усатый, хлопнув своего напарника по спине.

Оба вышли и тут же заперли дверь.

Последний раз, когда Силвест видел Паскаль, она была в свадебном платье, волосы уложены блестящими пурпурными волнами, и ее окружал целый рой иллюзорных фей и волшебников. С равным успехом все это могло бы и присниться Силвесту. Теперь на ней был комбинезон – такой же грязный и не по размеру, как и на нем самом. Стрижка под горшок, под глазами то ли круги от бессонницы, то ли синяки – может быть, и то и другое. Она казалась тоньше и меньше ростом, чем помнилось ему, – наверное, потому, что сутулилась. Ноги босые… а белая пустота комнаты кажется такой огромной.

Силвест не помнил, было ли время, когда Паскаль казалась такой хрупкой и такой прекрасной. Ему даже трудно было поверить, что это его жена. Он хорошо помнил ночь первого мятежа. Паскаль ждала его в раскопе со своими бесчисленными вопросами, которые позже сплетутся в главный: кто же он на самом деле? Что он мог совершить и что совершил? Ему казался невероятным поток событий, который свел их вместе в этой самой одинокой из комнат.

– Они все время твердили мне, что ты жива, – шепнул Силвест. – А я боялся им поверить.

– А мне сказали, что ты ранен, – отозвалась Паскаль. Ее голос был тих, будто она боялась стряхнуть дремоту, нарушив тишину. – Они не хотели сказать, что именно с тобой произошло, а я боялась расспрашивать, допуская, что они могут сказать и правду.

– Меня ослепили, – сообщил Силвест, впервые после операции трогая твердую поверхность глаз.