Пулемет для витязя - Антон Николаевич Скрипец

разлетелись кровавые брызги. Под ноги напирающим сзади викингам с криками, хрипами и проклятиями валились первые уязвленные в этой битве воины. Для многих даже ранение в ногу становилось смертельным — то, что не смогли довести до конца русичи, довершали сапоги бегущих следом сородичей.

— Сомкнуть щиты, сомкнуть щиты, — до ломоты стискивая зубы, незаметно для самого себя цедил Тверд. Будто слова его могли чем-то помочь первым окунувшимся в сечу ратникам. Он знал, что последует за этим. Норды тоже умели бить на расстоянии, даже с нещадно раскачивающихся под ногами палуб.

Сначала из глубины плотного нурманнского строя выметнулись стрелы. Били они невпопад, и не кучно, зато было их более чем достаточно. Одни, описав дугу над русами, вгрызлись в строй лучников. Он колыхнулся, выпрастывая из себя корчащиеся или безжизненно валящиеся тела. Другие дары с железными клювами почти в упор были отправлены в первые ряды воинства Светлого князя. Где урона нанесли куда больше — не всякая реакция могла помочь вскинуть щит навстречу свистнувшей опасности.

— Сомкнуть щиты! — раздалась снизу истошная, но отчасти запоздавшая команда.

Второй залп выпущенных по русам стрел уже не учинил им такого урона, вырвав из их тесно стоящих рядов лишь несколько воев.

Зато спустя пару мгновений в пошатнувшийся строй русов полетели короткие метательные топоры. Хряск, крик и вой наполнили переднюю сотню, проредив ее так, что смыкать щиты в тесном строю ее воям вдруг сделалось невозможно. И хотя над их плечами и головами в сторону нордов продолжали лететь сулицы со стрелами, опрокидывая десятки раззявленных бородатых рож, всем стало ясно, что узкая, поблескивающая металлом доспехов и шеломов полоска передового строя обречена. Размыкать ряды и пропускать внутрь строя оставшихся от нее ратников было уже поздно.

— Где бы я не хотел очутиться на поле любой брани, так это в первом ряду, — вдруг донесся до слуха Тверда приглушенный голос Тумана. Они встретились глазами, и лучник, потянув из-за спины лук, выдохнул. — Ни закончить битву не успеть, ни даже вступить в нее. А вообще мне этот холм что-то крепко напоминает, — добавил он, накладывая на тетиву стрелу и бросаясь вниз по склону холма. К бьющему по врагу и бьющемуся в агонии израненного зверя строю лучников. Туда, где он мог принести больше всего пользы.

— Я смотрю, в Царьграде крепко учат выполнять приказы, — провожая взглядом стрелка и даже не думая его останавливать, проговорил Прок. — Если уж сказали стоять на этом месте, легионер этерии не сдвинется с него ни на вершок.

— А ты представь, что на этом важном до усеру месте я остался за двоих, — раздувая ноздри так, словно воздух здесь вдруг сделался необычайно наваристым, и наглотаться его всласть не получалось никак, довольно прорычал варяг. — А этот грамотей, попомни мое слово, еще не раз прикроет сегодня твою тощую спинку. Даже оттуда.

— Рази! Рази! Рази!

Команды десятников лучников стали разрозненными, а стрелы уже сыпали вниз не одной гудящей тучей, а непрекращающимся дождем. Пусть и изрядно поредевшим. Жатву они устраивали теперь в середине нордского воинства. Потому что передние шеренги незваных гостей с лязгом, гвалтом, разноголосым воплем, в звоне железа, треске кожи и дерева врубились в киевскую рать.

* * *

Большой полк качнуло так, словно он был рыбацкой лодкой, в которую немилосердно врезалась буря. Он застонал, затрещал и накренился так, что показалось: еще немного — и опрокинется. Нечеловеческий вопль, слившийся с гвалтом и лязгом сечи, захлестнул вспухший водоворот, в который обратились в месте соприкосновения обе армии.

Норды вдарили так крепко, что стиснуть зубы пришлось даже воям из самого последнего ряда. Они навалились на сминающийся огромной подковой в их сторону строй и принялись с проклятиями и криками выталкивать этот вспухший нарыв обратно. Каково было тем, кого зажали с обеих сторон — и крушающие все на своем пути мясники спереди, и немилосердно напирающие сзади соплеменники, можно было только догадываться.

И когда положение вроде бы выравнялось, в середине нурманнского строя стал сжиматься, набухая все новыми и новыми силами, исполинский кулак. Русичи, державшие оборону в дробящей кости давке в первых рядах, видеть этого, конечно, не могли. И когда наступательный порыв врага вдруг ослаб, а хватка его чуть пожухла, порадоваться этому, да хотя бы просто перевести дух, они не успели.

Следующий удар был страшен.

Собравшийся в кучу нордский кулак въехал в податливую плоть славянской рати, круша ее, разрывая и прорубаясь огромным колуном сквозь обильно напитанный влагой дерн. Нордский бронированный стилет единым махом пронзил большой полк едва не до центра, а прореха, образованная страшным этим ударом, словно втягивала в себя все новые и новые сотни викингов. Располовиненные шеренги русов суматошно пятились назад, уступая под напором неистовой злобы, замершей кровавыми разводами на остриях оружия хирдманов. Крики команд заглушал многоголосый вопль сечи, режущий слух стенанием и безжалостным лязгом смерти.

Но его смог перекрыть низкий рокот басовитого княжьего рога.

Сигнал этот возвещал об отходе на рубеж более глубокой оборонительной линии. Туда, где большой полк уперся бы в твердь нетронутого пока резней резервного полка.

Отступление со вцепившимся в шею бешеным волкодавом киевскому воинству далось еще дороже, чем первый наскок нордской рати. Она не собиралась ослаблять хватку и явно намеревалась ворваться в ставку Светлого, что была в паре сотен локтей прямо по курсу.

И именно в этот миг на выручку явился Аллсвальд.

На его правом фланге сеча меж пришлыми хирдманами и теми нордами, кто давно уже считал эту землю своей, выдалась наиболее жестокой. Поддаваться под напором превосходящего числом врага полоцкая дружина и не думала. Два этих воинства так и топтались на месте, словно исполинские чудовища, вцепившиеся друг другу в глотку, но не имеющие достаточных сил, чтобы вырвать жизнь из противника. Здесь не было того бурления и водоворота, что учинили хирдманы большому полку. Линия соприкосновения изгибалась в обе стороны, трещала, заходясь в безумном вопле и задыхаясь от железного скрежета, но — оставалась неизменно нерушимой.

И когда полоцкий конунг понял, что давление на его хирд ослабло, мигом сообразил почему — псы севера отводили силы с его фланга для удара в другом месте. Он не стал командовать атаку и вести своих людей на кровавый прорыв. Вместо того снял со своего тыла две сотни воев и отправил их давить обнажившийся фланг того самого кулака, который нурманны принялись вдавливать в киевлян.

Атакующий клин выдержал. Изогнулся, пошатнулся, захлебнулся кровью — но выстоял. А затем медленно принялся втягиваться обратно, в утробу рычащего и продолжающего напирать на