Орлиная степь - Михаил Бубеннов

— Что вы там галдели? — спросил Деряба.

— Соболя первенства лишали, — ответил Хаяров.

— На самом деле? За что?

— Он, и верно, выскочил в передовики, а вся рожа в пуху, — ответил Хаяров. — Сначала засадил трактор на солонце — вся бригада из-за этого потеряла полночи. Утром сегодня из-за ревности на Костю Зарницына кинулся, а вот сейчас — под мухой. Ездил в Лебяжье, ну и клюкнул там, да и с собой прихватил. Проспаться не успел, задумал опохмелиться, а много ли надо с похмелья? Его и заметили на пересмене. Ну, и начался грохот.

— Что же с ним сделали?

— Лишили первенства и сняли на ночь. Деряба неожиданно задумался и долго молча трудился над миской, даже не оглядываясь на друзей — видно, чем-то очень и очень заинтересовала его печальная история Ваньки Соболя. Тогда Хаяров, в сумерках особенно похожий на грека, потянулся к Дерябе и заговорил:

— Его сняли, а нас вот не сняли. Увидал Багрянов нашу работу, побелел весь, затрясся, как припадошный, а все-таки, черт, стерпел! Обругал, конечно, здорово, заставил перепахать — вот и все. Послушались, дураки, тебя: целые сутки чертоломили!

Деряба не терпел замечаний.

— Ничего, не сдохли же!

Хаяров придвинулся к Дерябе еще ближе.

— Дальше что? Смываемся?

Деряба не успел ответить: послышались шуршащие шаги по сухой траве. От палатки шел Леонид Багрянов. Деряба выхватил из рук Хаярова волчонка и развалился под березой в позе независимого, но мирно настроенного человека. Поглаживая волчонка, он слегка погрозил друзьям перстом и скомандовал почти беззвучно:

— Тихо.

Леонид остановился, не дойдя до Дерябы и его друзей, расставил ноги, как перед боем, и спрятал за спиной, под накинутой на плечи кожанкой, стиснутые в замок руки. Некоторое время он молча всматривался в развалившихся под березой приятелей темным, исподлобным взглядом: за последние сутки он был так растравлен жизнью, что мог взорваться от малейшей случайной искры. Дышал он тяжко, поводя грудью, словно только что выбрел из непроходимого болота, и когда наконец-то заговорил, немало надивил приятелей странным, хрипловатым голосом:

— Пришел все же, да? А зачем?

Такое начало грозило близкой катастрофой.

— Не брызгай слюной! Сейчас ухожу, — ответил Деряба независимо и дерзко, но по необъяснимой для самого себя причине втайне чего-то опасаясь со стороны Багрянова.

— Ребят сманиваешь, да? — продолжал Багрянов.

— Пробовал сманить — не вышло. Не едут со мной. Не веришь? А вот спроси сам.

Но Багрянов не желал ввязываться в разговоры.

— Прочь! — крикнул он негромко. — Чтобы и духу твоего здесь не было!

Когда он скрылся за палаткой, Деряба покачал головой, ухмыльнулся во все лицо и с облегчением сказал:

— Разъярился-то, а? Как бугай! Глаза ничего не видят. Так и рвется поднять на рога. Ну и бешеный! — Он вдруг поднялся с волчонком в руках и объявил: — Все! Я ухожу!

— А мы? — робко осведомился Данька.

— Вы остаетесь. Уже сказано.

— Да ты что? Тоже взбесился? — спросил Хаяров.

— Не ныть! Ставлю печать!

Деряба потребовал отыскать для него какую-нибудь корзинку. Со всеми предосторожностями она была отыскана среди охотничьих и рыбачьих снастей Ионыча, привезенных сегодня из Лебяжьего. Это была пестерька из ивняка для подсадной утки. Деряба сунул в нее волчонка, закрыл крышку суковатой затычкой и, осмотревшись в быстро сгущающихся сумерках, осторожным, кошачьим шагом прошел мимо притихшего стана за вагончик, где над зарослями желтой акации поднимался молодой березняк. Здесь Деряба, командуя одними жестами, заставил приятелей согнуть перед ним молодую березку с курчавой вершинкой. Через минуту корзинка с волчонком уже висела высоко над землей, совершенно скрытая от глаз в бурых, облепленных сережками березовых ветвях.

…Вскоре Деряба, зайдя на кухню напиться, объявил Фене Солнышко, что отправляется прямиком, без дороги на станцию Кулунда, и быстро скрылся в вечерней степи…

Это был первый невеселый вечер в Заячьем колке. Смерть Куприяна Захаровича до крайности встревожила бригаду. На стане не стихали разговоры о нежданной беде; от нее не могли отвлечь ни скандал с Ванькой Соболем, ни появление Дерябы. Все сходились на одном, а именно, что бригадир зря вгорячах пустил слух о какой-то своей вине в смерти председателя, колхоза — пожилой, много переживший Куприян Захарович конечно же мог умереть в любое время и где угодно… И вместе с тем все с горечью сознавали, что эта смерть, особенно тем, что случилась она после известной ссоры, да еще у Заячьего колка, не может не наложить особого отпечатка на дальнейшие взаимоотношения лебяженцев с бригадой.

В этот вечер на стане не горел костер. Устраиваясь на ночлег в полутьме, только при свете огня в топившейся железной печке, ребята без конца судачили:

— Вот и пойдет зуб за зуб! Слыхал, как сегодня Ванька Соболь кричал? Понаехали, кричит, гады!

— Здесь многие так орут.

— А теперь и того пуще орать будут.

— Житье! Как на горячих угольках. Но больше всех тревожилась Светлана.

С тем счастьем, что явилось ей сегодня в бурю, ей хотелось жить да жить, и вдруг эта внезапная смерть. Откуда она взялась в весенней степи? Настала ночь, все на стане успокоились, улеглись спать, и только одна она не могла справиться со своей тревогой. Она видела: Леонид сегодня сам не свой. Сразу же после пересмены он ушел на новую клетку, к тракторам, и Светлана не могла не догадаться, что ему хочется побродить одному в ночной степи.

Светлана сидела перед небольшой лампешкой, прикрыв свет от спящих подруг абажуром из газеты, и очень торопилась закончить скучные учетные дела бригады, а мысленный взор ее неотступно следовал за Леонидом, задумчиво бродившим среди двигающихся в темноте огней. «Что же ты наделал? Зачем ты наговорил на себя?» — говорила она ему вслед. Леонид все шел и шел дальше в ночь, не оборачиваясь… Много раз Светлане хотелось сошвырнуть со стола свои бумаги и бежать за ним в степь.

Около полуночи она, часто прислушиваясь, отчетливо уловила звуки конского топота и ржанья. «Кони дерутся, что ли?» — подумалось ей. Но тут же она решила, что кто-то приехал из Лебяжьего и ищет в темноте по опушке колка бригадный стан. Светлана быстро оделась, схватила фонарик и выскочила из вагончика.

Луна еще не взошла. Вокруг глухая темень. Пройдя немного тропкой в сторону палатки, Светлана остановилась и направила свой фонарик в степь — на дорогу из Лебяжьего. Из освещенной темноты на нее вдруг глянули большие, стек-лянно-зеленоватые глаза. Светлана крикнула что было сил, выронила из рук фонарик и воистину без. памяти наугад бросилась в сторону палатки. С разбегу она налетела на свисающее отвесно жесткое полотнище брезента, разом рухнула перед ним на колени и в совершенном отчаянии, громко плача, начала обшаривать и царапать его пальцами, ища, вход. Но полотнище всюду было цельным и упругим. По другую сторону его вдруг кто-то заворочался и сильно застонал. Светлана еще раз крикнула что было сил и лишилась чувств. Она уже не слышала, как за брезентом сонный хриплый голос спросил тревожно:

— А-а? Что такое? Кто тут?

На крик Светланы из вагончика повыскакивали одетые во что попало, простоволосые, босоногие девушки. Невдалеке из травы сильно и косо, в сторону степи, бил во тьме свет фонарика. Марина Горчакова схватила его, крикнула:

— Светочка, где ты?

Из палатки шумно повалили парни.

Светлану нашли недалеко от входа. Дрожащую, ослабевшую, ее ввели в палатку и усадили на чью-то кровать против затухающей железной печки. Только здесь, осмотревшись вокруг со слезами испуга на глазах, Светлана в ответ на все расспросы едва ответила непослушными, бледными губами:

— Волки…

В палатке поднялся шум. Одни бросились выпытывать у Светланы подробности, другие, 3 поверившие ей безоговорочно, начали вытаскивать ружья и патроны (многие молодые романтики отправлялись в тот год на Алтай не иначе, как при оружии, что прибавляло им весу в своих же глазах!). Не успели горячие головушки отправиться на борьбу против вольчьей осады, как в палатке появился Леонид Багрянов. Размахивая ружьями, парни наперебой стали рассказывать бригадиру, что вокруг стана бродит волчья стая.

— Какие весной стаи? — проворчал Леонид. — Уберите ружья!

Ему освободили место рядом со Светланой. Он прижал ее голову к себе, погладил рукой плечо, спросил:

— Что же ты видела?

— Волчьи глаза, — шепотом ответила Светлана.

— А самого волка видела?

— Нет, только глаза.

— Почему же ты уверена, что это был именно волк?

— Я не знаю почему, но я уверена.

Леонид насильно, угрюмо хохотнул и сказал:

— Одна лиса всех взбулгачила!

— А у лисы… тоже так… горят глаза?