Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Борис Пильняк

– Стало быть, поздравить с приездом вашу милость… Общество порешило – ведро…

– Какое ведро? – спросила Надежда Андреевна.

– Известно, стало быть, царской, для поздравления. Стало быть, выпить за ваше здоровье. Вчерась вы давали на четверть, а нас на мосту не было…

– Да я на гвозди давала!

– Это так говорится… И что б, стало быть, всему обществу поровну, как по-мирскому, выходит с вас на ведро. А сбегать в казенку, вот у нас Назар Парфеныч всегда бегает, он востроногий… Выпить, стало быть, за ваше здоровье с приездом.

Денег на водку Надежда Андреевна – не дала. Через день приехал волостной старшина, вкатил во двор, привязал лошадь, окликнул из коридора:

– Есть кто крещеные дома?! Поздоровался за руку, отрекомендовался:

– Сосков, Евграф Карпович, местный властитель, хе-хе… Завернул познакомиться, сказывают, пожаловали к нам из столицы. Что ж, будем знакомы. Слыхали, слыхали. Мужички очень довольны, – почитай, всей деревней целую ночь колобродили, а которые не доспели – в обиде, что мимо рта их обнесли…

– Да я и не давала на водку…

– Думаю, больше можете пока и не давать, а то перекалечатся, их надо в строгости держать… а там, когда придется, на сенокос, например, вы уж затребуйте, чтоб без обмана поровну делили.

– Да я же на гвозди, – сказала Надежда Андреевна.

– Ну какие там гвозди, – явное дело на водку. Дай миру денег, – все стащит в казенку… Я лично казенную не обожаю, предпочитаю – рябиновую…

И заезжал затем председатель земской управы Павел Павлович Аксаков. Этот не просил водки. Этот шутил и разговаривал о природе, о прекрасных пейзажах в уезде, предлагал не откладывая съездить с ним и посмотреть на эти пейзажи.

А после Соскова и Аксакова прибегал явно встревоженный староста, благодарил за водку и утверждал, что лучше бы ее и не было, – расспрашивал со страхом, о чем говорили Сосков и Аксаков, – и рассказывал, как полюбилась Надежда Андреевна миру, как вызывали его, старосту, в волость к Соскову, а оттуда в город к Разбойщину, наказывали глядеть в оба и доносить в случае чего, – и вот он, староста, и пришел потому, что очень она полюбилась миру, Надежда Андреевна, и уж в случае чего сама б сообщала старосте об этих случаях, чтобы староста знал, о чем доносить…

Вечером после старосты постучался к Надежде Андреевне учитель Григорий Васильевич Соснин, сел у окошка, смотрел за окошко, говорил, не глядя на Надежду Андреевну:

– Вам бы в столице жить, красоваться бы… А вы приехали учительствовать. Я тоже учитель, но сам я крестьянин, Надежда Андреевна, и знаю, о чем говорю, а живу здесь так же, как вы, не только из-за куска хлеба… Если хотите жить и учительствовать, давать крестьянству знание и быть полезной, – запомните: ничего никогда не давайте крестьянам. Не потому, что это благотворительность, и не потому, что от ваших гвоздей ночью мужья били жен, – а потому, что вас же за ваши подачки никто не станет уважать, вас растащат копейками, вас сочтут человеком не в своем уме, «дикой барыней». Вам никто ничего не даст, это считается правилом, – и вы считайтесь с ним, не будьте исключением. И затем. Вы дали денег на водку крестьянам, – и только поэтому к вам приезжал Сосков, а не ограничился вызовом старосты в волостное правление, – и не за рябиновой приезжал, на которую напрашивался, рябиновая сама собою, между прочим, – приезжал проверить самолично, – что, мол, за явление приехало к нам из столицы, окончившее высшее учебное заведение и – потакающее мужику, – и чем?! – ну, не диво бы водкой, а то – гвоздями!.. – явно подозрительно. И приезжал Сосков не по своей инициативе, но, надо думать, по секретному распоряжению Разбойщина или Цветкова. А поэтому же приезжал и Аксаков. Этому безразлично, на подозрении вы или нет, ему наплевать. Но вы – молодая женщина, красивая и одинокая, и вы вдруг поступаете не как все. Он, должно быть, психически болен, Аксаков, – он занят тем, что бегает за женщинами, но – прокатитесь с Аксаковым по уезду, – наутро школьный забор будет измазан дегтем, через неделю к вечеру приедет Сосков и будет ломиться в вашу комнату, а через две недели вы же от земской управы, где председательствует Аксаков, по настоянию отца протоиерея и земского начальника получите волчий билет с увольнением…

Григории Васильевич помолчал, глядя за окошко и прислушиваясь к тишине.

– Я не согласен с доктором Иваном Ивановичем, – сказал тихо Григорий Васильевич, – Иван Иванович считает, что наша работа паллиативна, он полагает, крестьян надо сначала накормить и раскрепостить экономически. Это все верно, но все же мы даем человеческие проблески… и надо же сберегать свою собственную совесть не замаранной, не идти же в приказчики или в чиновники…

В те годы много говорилось о соках земли, о власти земли над российским «мужиком-богоносцем», о мистической любви «мужика-богоносца» к земле, к ее оврагам, лесам, омутам, перелескам… Евграф Карпович Сосков, громадный, веснушчатый и рыжий, ездил по волости по старостам, начальствовал, и – холуем ездил в город к предводителю дворянства, к земским председателю и начальнику, – «ходил» волостным старшиной. Лет двадцать содержал он у себя в Верейском трактир, где за стойками стояли жены его сыновей, на подбор дебелые, как дебелы были и сыновья. За волостными делами в трактире у себя сидел Евграф Карпович полугостем. Так же лет двадцать прошло, как начал Евграф Карпович скупать по округе и арендовать у князя Верейского землю, на которой также бывал полугостем, сдав хозяйствование землею и мужиками на земле старшему сыну. Даже дома, во втором, в деревянном для здоровья этаже над трактиром был Евграф Карпович полугостем… И тем не менее – самым большим наслаждением Евграфа Карповича было, домой приехав, выпарившись в бане, выпив пятнадцать стаканов чая, перепотев пятнадцать раз, – выйти к полночи на заднее крыльцо под навес крытого двора, послушать, тихо ли, не ворует ли кто, услышать, как рыгают и чавкают коровы, как хрюкают во сне борова и свиньи, как чешутся овцы, как шелестят крыльями на насестах куры, – кашлянуть громко, чтобы все это животье ощутило хозяина, чтобы петухи прокукарековали с испуга, а за ними вскудахтнули б куры, чтобы взвизгнули борова, чтоб проснулись коровы и овцы, чтоб племенной жеребец приветствовал хозяина дружеским ржанием, – чтобы все это спросонья зашевелилось, завоняло, замочилось, зачавкало б в навозе, – чтобы хозяин всласть ощутил: мое! сытое, природное, кровное! – естество, земля! – мое!..

…У города был Откос над Подолом. Обрыв уходил к закату, к западу, и люди примолкали на Откосе, глядя в пространства, в небо, в то единственное просторное, что было в жизни.

Город возник, надо полагать, при царях Иванах, ровесник Москвы, и до сих пор нес на себе следы семнадцатого века, начала царей Романовых. Кое-кто на Откосе помнил времена начала Романовых. Были крестьянские войны Болотникова, Ивана Заруцкого, второго Самозванца, Степана Разина, Булавина, Емельяна Пугачева, крестьянские «бунты» вокруг двенадцатого года «отечественной» войны, «бунты» вокруг освобождения крестьян, «холерные» и против барина «бунты» конца века, – о них помнили крестьяне вокруг Камынска. Потомственный цеховой камынский лудильщик и паяльщик через дедов помнил, что были июньский «мятеж» в Москве при тишайшем Алексее в 1648-м году, псковский «мятеж» в 1650-м году, Медный «бунт» в 1662-м году, – все при тишайшем Алексее, – помнил со времен Алексея – и так до порога последнего века. На Откосе шепотом помнили, что не было ни одного императорствования, которое не было б в кровеубийстве. Петр убил сына, сыноубийца. Екатерина убила двух императоров – мужа и Ивана Антоновича, мужеубийца. «Благословенный» Александр убил Павла, отцеубийца. Николай «палкин» отравился, самоубийца. Александр Второй был убит народовольцами, казненный. Николай Второй начал императорствование ходынкой… И очень немногие понимали цепь событий: медный «бунт» 1662-го года, – стрелецкие «бунты» при Софье и Петре, «бунты» екатерининских солдат при Пугачеве, «бунт» Семеновского полка, бунт Черниговского полка, «бунты» военных поселений. 14-е декабря 1825-го года. Землевольцы. Народовольцы, – Александр Ульянов, – ежегодные с 1876-го года студенческие «беспорядки»… – Ас 1844-горабочие «беспорядки», начатые на бумагопрядильне Лепешкина в Дмитровском уезде. 1865-й год – рабочие ж «беспорядки» у Тихона Морозова в Орехове-Зуеве, 1869-й – рабочие ж у Коншина в Серпухове, 1870-й – на Крен-гольмской мануфактуре. 6-го декабря 1876-го года – первая в империи в Санкт-Петербурге у Казанского собора демонстрация рабочих и «бунтовщиков-студентов» – и первое избиение демонстрации. 1878, 1879. Студенты и рабочие, ткач Петр Алексеев, столяр Степан Халтурин, – Желябов, Софья Перовская, Вера Фигнер… Для этих – очень немногих с Откоса – еще с восьмидесятых годов зазвучало имя – Маркс… В последние четыре года века перебастовало в Российской империи полмиллиона рабочих, на западе и востоке, на севере и юге. Все это подсчитывал статистик Нил Павлович Вантроба.