Миллениум - Инна Тронина

Полковника все эти дни терзала мысль о ненужности, о бессмысленности дальнейшей работы по делу, потому что с такими обширными связями и влиятельными покровителями Лукин был неуязвим. Он всё равно выиграет, а Петруничев за просто так лишится всей семьи. И после этого одна дорога — в психушку. Впрочем, есть и другая — к сейфу, за личным оружием. Пистолет поможет решить проблемы раз и навсегда.

Но ведь пока ещё не поздно. Всё ещё в руках Петруничева, в его власти. Надо сделать нелёгкий выбор между бесчестьем и бессмысленным самопожертвованием. Нужно объяснить всё это Тураеву, у которого в Москве проживают родители, сводный брат и отчим. Но, скорее всего, Альберт Говешев, второй муж Норы Тураевой, мишенью Лукина не станет. Да и на родного отца Артура тоже вряд ли замахнутся — его соплеменников побоится даже Иннокентий. А вот Нора и Арнольд первыми окажутся под ударом, и нужно предупредить об этом майора. Наверное, тот не желает зла матери и младшему брату.

Потирая ноющее сердце и посасывая нитроглицерин, полковник вспоминал, как месяц назад всё начиналось. Тогда он впервые услышал пожелание начальства изменить свой взгляд на деятельность Лукина. Полковнику объясняли, что фирма ничего страшного не делает. На все действия, производимые в отношении отказных детей, имеются разрешения. За границей к Лукину и компании нет никаких претензий. А вот показания Валерии Леоновой нужно ещё раз проверить — не клевета ли?

Тогда Петруничев значения разглагольствованиям не придал и сделал всё для того, чтобы провести операции по задержанию Дарьи Дмитриевой и двух членов группировки Лукина с поличным. Произошло это в момент передачи новорождённого ребёнка подданным Австрии супругам Мейнеке и получения от них меченых денег. А ещё несколько дней спустя в руках полковника оказалась убийственная улика против Лукина.

Очнувшись в реанимации «Склифа», Валерий Вандышев, отец пропавшей девочки, сообщил о наличии у него дискеты и объяснил, как её найти в квартире на Арбате. Дискета содержала массу сведений о противозаконной деятельности фирмы «Бэби», в том числе и об убийствах, совершённых в интересах Лукина и Мерейно. Полковник уже собирался идти с докладом к начальству, надеясь с фактами в руках доказать обоснованность своих недавних действий в отношении указанных лиц. Дарья Дмитриева также дала признательные показания.

Петруничев стоял в дверях своего кабинет с папкой под мышкой, когда на его столе зазвонил городской телефон. Пришлось возвращаться, несмотря на то, что генерал не терпел опозданий. Почему-то полковнику почудилось, что произошло ужасное событие, не сравнимое с начальственным гневом. Только что отгуляли Восьмое марта, Петруничев ещё не остыл от песен, плясок, вина и заливистого женского смеха. Но в тот момент сердце впервые больно трепыхнулось в груди, и с тех пор часто дёргалось беспомощно, обречённо, как пойманная птица.

Трубку полковник снимал уже холодной рукой, а потом замёрзло и ухо, к которому она была прижата. На том конце провода рыдали, и Петруничев не сразу узнал голос Вероники. Кое-как ему удалось вытащить из жены ужасную новость — квартиру их дочери Кати на юго-западе Москвы подожгли. Облили бензином дверь, в охраняемом-то подъезде! Когда обеспокоенная Катя открыла, огонь ворвался в коридор. Туда же выскочил двухлетний сынишка Кати Семён, привлечённый шумом на лестнице.

Пострадали оба, причём очень серьёзно. Ребёнок уже готовится к выписке, а вот Катерине придётся долго лечиться, делать пластические операции и наблюдаться у психиатра. Поскольку Катин муж возглавлял частную охранную фирму, случившееся списали на месть криминальных структур.

Немного погодя, Петруничев понял, чьих рук это дело. Озарение пришло в тот день, когда избили и ограбили тринадцатилетнюю дочку Максима Диану. Это случилось опять-таки в людном дворе, ранним вечером. И хотя эти два случая на первый взгляд никак не соединялись между собой, Петруничев с ужасом ждал третьего.

Когда ему позвонили из «Склифа» и сообщили об автокатастрофе на МКАД и о том, что Максим Александрович Петруничев находится в критическом состоянии, его отец решил капитулировать. Смотреть на страдания Вероники он не мог. Опасался и за старенькую мать — у той в Подмосковье не было никакой охраны. Он заметался, как заяц. Сначала хотел перевезти старушку к себе, но понял, здесь ей станет ещё хуже, и отступился.

После того, как в разговоре с генералом Петруничев признал свои ошибки, в квартире раздался звонок. Вежливый мужской голос известил полковника о том, что лечение членов его семьи может быть профинансировано благотворительными организациями. И попросил о встрече, на которой могли быть улажены все формальности.

Оглянувшись на застывшую в дверях кабинета Веронику, полковник попросил обождать до утра. Звонивший охотно согласился. Голос в трубке звучал спокойно, снисходительно — Иннокентий Лукин был уверен в успехе разработанной операции. Какие-то двенадцать часов не имели для него значения. Петруничев предпочёл бы услышать мат и угрозы, но только не витиеватые заверения в почтении.

С Вероникой полковник поделиться душевной болью не мог. Он лёг спать в кабинете и той же ночью едва не умер от острой сердечной недостаточности. Верный акита-ину по кличке Араз, почуяв неладное, залаял, поднял с постели Веронику. А потом сидел в кабинете и ждал, пока медики из «неотложки» закончит спасать хозяина. Петруничеву полегчало, он заснул, а утром попросил жену дать ему в постель мобильник. Набрав оставленный вчера номер, он связался с Лукиным и согласился сразу на всё…

Александр Георгиевич никак не мог снять трубку местного и пригласить е себе Тураева. Он заранее представлял, какими глазами посмотрит на него Артур, и сердце опять начинало сжиматься. Но без этого тяжкого разговора всё равно не обойтись. Артур должен понять, что иначе поступить его шеф не мог. И согласиться с тем, что поисками девочки отныне займутся совершенно другие люди.

Нужно как-то майора поощрить. Премию, например, дать или к награде представить. Но только за что? Ах, на него уже ушли документы — за кафе Кормилицы и Гаджиева! Вот и славно. Когда страсти улягутся, он чем-нибудь утешит честолюбивого майора, поможет ему переступить через амбиции. Тем более что Артур предательства не совершит, а просто выполнит приказ. Так Петруничев и скажет Тураеву.

Дискету Вандышева он уже отдал лично Иннокентию Лукину. Сегодня, ещё до того, как приехать на Петровку, Александр Георгиевич остановил свой автомобиль на одной из парковок и передал маленький пакетик худощавому мужчине с короткой светлой бородкой. И мужчина с открытой дружеской улыбкой пожелал выздоровления Кате, Сёмке, Максиму и Диане. Перечислил имена детей и внуков Петруничева так, словно был другом семьи и всех их знал.

Полковник, глядя на ухоженного господина в итальянском жакете цвета слоновой кости, застёгнутом на черепаховые пуговицы, пахнущего элитной мужской парфюмерией, осознавал своё собственное ничтожество. Во втором, утреннем разговоре, Иннокентий попросил передать ему дискетку, которую Максим брал у него до субботы.

Полковник уже в который раз подивился дьявольской предусмотрительности бандита. Если телефон поставлен на прослушивание, никто ничего особенного в этой фразе не углядит. А вот Петруничев всё поймёт. Не может не понять, иначе очень скоро получит звонок из очередной московской больницы или из подмосковного морга. Гликерия Матвеевна Петруничева вполне может быть найдена мёртвой в Воскресенском, в деревянном домишке, и любой мент скажет, что её кокнул местный алкаш с целью отнять пенсию…

Александр Георгиевич всё понял. Понял с радостью и облегчением, а потом опять схватился за пузырёк с лекарством. В своей неповторимой манере, словно между прочим, Лукин сделал его рабом, пёсиком, готовым по первому же приказу тащить хозяину тапочки. Но ведь и генерал почему-то стал работать на Лукина. Его тоже запугали? Или купили?

Петруничев не знал, сумеет ли когда-нибудь притронуться к этим проклятым деньгам. Но может случиться так, что иначе будет нельзя. Максим вряд ли сможет занять прежнее положение в фирме. Кате и Сёмке нужны операции, чтобы их физиономии не пугали окружающих. Диана вынуждена будет распрощаться с мечтой о балете — неизвестные подонки намеренно повредили ей ноги. И потому зарекаться нельзя…

Иннокентий протянул полковнику сухую ладонь, и на его длинном пальце блеснуло широкое обручальное кольцо. Петруничев хотел проигнорировать этот жест, но всё-таки пожал ненавистную руку, давая понять, что отныне не опасен.

На загорелом лице Лукина мелькнуло подозрение, но тут же пропало. Взгляд голубых глаз опять стал спокойным. Захлопнув дверцу огромного «Кадиллака», Лукин уехал с парковки. А Петруничев остался сидеть в своей «Хонде», не зная, сможет ли добраться до Петровки и не потерять сознание.