Изнанка свободы - Алина Лис

— Доктор Альпин?!

— Тссс… не надо вскакивать. Да, это я, — фэйри присаживается рядом на краешек кровати и укоризненно качает головой. — Вы — счастливица. Еще день, и мне бы осталось только засвидетельствовать вашу кончину.

Сквозь душный запах благовоний чувствую острую вонь собственного пота, запах нечистот и болезни. В комнате почти темно — лишь канделябр с тремя зажженными свечами бросает желтые блики на стены и лицо фэйри. И все же, несмотря на темноту, ошибиться невозможно — мы в человеческом мире, не на Изнанке.

— Что вы здесь делаете?

— Спасаю вам жизнь, — фыркает мой давнишний партнер по котильону. — Помните, что случилось?

— Я упала с лестницы.

— И потеряла ребенка.

Его слова отзываются глухой болью. Пусть я и не хотела это дитя: злилась на утренние приступы тошноты, стыдилась вдруг проснувшейся раздражительности и слезливости, и боялась будущего, в котором ребенок свяжет меня, навсегда прикует к семейству Уотерхорсов.

Опускаю руку на живот. Он так и не успел вырасти. Так, слегка округлился. В одежде было незаметно. Совсем.

— Повезло, что срок был небольшим, — эхом на мои мысли откликается доктор и укоризненно качает головой. — Что за дикость эти кровопускания! Как будто вы потеряли мало крови при выкидыше? И какой идиот прописал эти травы?!

Вспоминаю услышанные в бреду обрывки разговоров.

— Доктор Браун, семейный врач Уотерхорсов.

— Криворукий шарлатан! — припечатывает Альпин.

— Матушка Джеффри им очень довольна. Он отлично лечит мигрень и насморк.

Фэйри снова фыркает и поднимается.

— Питье в кувшине. Раз в час по полчашки. Еще пейте бульон, красное вино. Когда наберетесь сил — рыбу и отварную печень. И держитесь подальше от этого коновала. Будете следовать моим советам, через два-три дня сможите станцевать котильон.

— Два дня? — недоверчиво переспрашиваю я.

Он самодовольно улыбается:

— Ну, не зря же я — лейб-медик княгини.

Фэйри поворачивается к двери, но я вцепляюсь в его руку. Пытаюсь вцепиться — слишком слаба после болезни, из такого захвата смог бы вырваться и ребенок, но Альпин покорно останавливается и ждет.

— Вы еще придете?

— Увы. Сами понимаете, таким, как я, рискованно появляться на этой половине мира. И, поверьте, дитя: если вы не пренебрежете моим рекомендациям, в повторном визите не будет нужды.

— А почему… как вы узнали, что мне нужна помощь?

— Распоряжение правительницы, — он поправляет мне одеяло. — Княгиня знает, что происходит в ее городе — неважно здесь, или на Изнанке.

— Княгиня? — Альпину нет смысла лгать, но и поверить в доброту Исы я не в силах. — Зачем ей это?

Он мягко улыбается:

— Ее высочество весьма привязана к вашему скверно воспитанному хозяину. Должно быть, она решила позаботиться о его собственности, раз уж лорд Страж в отъезде, — он ласково гладит меня по голове. — Спите, милое дитя. Сон исцеляет.

Не хочу спать! На языке вертится еще сотня вопросов, но фэйри задувает свечи и уходит. Мрак обнимает меня теплыми руками, баюкает и уносит куда-то далеко-далеко.

Когда я просыпаюсь, за окном сереет день, а в кресле у постели сидит Джеффри. Вид у мужа помятый и несчастный — глаза покраснели, как от слез или бессонной ночи, волосы всклокочены, одежда в беспорядке.

Я бы подумала, что визит Альпина мне приснился, но на столике рядом с кроватью стоит кувшин и горьковатая жидкость в нем все также пахнет медом и травами.

— Вы живы, моя дорогая. Это — настоящее чудо! Мы все молились за вас. И матушка… Доктор Браун — волшебник.

— Угу, — мрачно отвечаю я, отпивая из чаши.

Если его матушка о чем и просила богов, то скорее о моем счастливом упокоении.

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо.

Я — хорошо. А вот ребенок… Обуза, грозившая навеки привязать меня к Джеффри. Крохотная, беспомощная жизнь. Тень жизни. Я не придумала ему даже имени.

Ему или ей.

Я вообще не хотела думать, что у меня будет ребенок. Словно если не думать о нем, он как-нибудь сам собой исчезнет.

Вот и исчез. Почему же мне хочется плакать от этой мысли?

От каких мелочей порой все зависит. Снятый для чистки ковер, поехавший по мрамору каблук…

Помню, как мелькнуло искушение стать кошкой. Но виконтесса Уотерхорс, которая превращается в кошку — страшный скандал, а у нас были гости.

Секундное сомнение решило все. Дальше было только падение и пустыня.

— Я так счастлив, что вам лучше, — Джеффри произносит это без своего обычного энтузиазма, но мне все равно.

Вчера я могла умереть. Я бы умерла под причитания Джеффри и рассуждения доктора Брауна, не приди ночью Альпин — странный подарок княгини Исы.

Так неужели я этого хотела, когда уходила с Изнанки? Мне же тошно от мысли, что придется вернуться в поместье Уотерхорсов. Общаться каждый день с Джеффри. Выслушивать поучения его матушки, жалобы тетушек, напыщенные рассуждения кузенов.

Люби я мужа, все было бы проще. Но кого я обманываю? Я люблю совсем другого человека.

…не человека.

— Кто такой Элвин?

— А? — от неожиданности я чуть не роняю чашу с драгоценным питьем, оставленным фэйри.

— Ты все время звала его в бреду, — обиженно продолжает муж. — Кто он?

Я залпом допиваю лекарство. В теле еще живет слабость, но голова ясная, и решение приходит, будто само собой.

— Джеффри, — мягко начинаю я. — Нам надо поговорить…

Элвин

Франческа… поначалу мысли о ней приводили в ярость. Я представлял, ее у алтаря, дающую клятву этому смазливому ничтожеству. И чуть позже, на брачном ложе. Покрасневшей, закусившей губу… и чужие руки медленно распускают шнуровку платья.

Видел это так явственно, словно присутствовал рядом. Скользнувший вниз батист нижней сорочки, кожа цвета топленых сливок, стыдливо прикрытая ладонями грудь…

— Хватит! — приказывал я себе, замирая у последней черты перед тем, как потерять рассудок от бессильной ярости. — Ну да, отлично, давай, попинай туман, это так успокаивает! А главное — помогает.

Именно здесь, в туманном «нигде», наполненном лишь смутными тенями моего разума, я понял, насколько в действительности Франческа была важна для меня.

Хрупкая и сильная. Послушная и дерзкая. Наивная и мудрая… Что я любил в ней? Ее натуру бунтарки, ее умение сострадать, ее наивные вопросы, ее взгляд снизу вверх, ее доверие…

Разве мало женщин, которые обладают всем этим? Так почему она? Только потому, что ее «нет» так часто звучало похоже на «может быть»?