Бездна - Юрий Никитин

я с трудом, – и что нам теперь? Счастливая жизнь не такая уж и счастливая?

– Никто, – ответила она тихим шелестящим голосом, – не знал заранее, какой она будет…

– Даже сингуляры?

– Даже они, – ответила она ещё тише. – Мы так устроены, останавливаться смерти подобно. Даже в полной безопасности и благополучии… И не важно, сингуляр ты или питекантроп.

Я огрызнулся:

– А что с того, что понимаю?.. Вы ушли далеко, совсем не люди. И вам до нас нет дела.

Она смолчала, я сам пожалел, что брякнул глупость, а кто же создал для нас рай и поддерживает его согласно нашим желаниям и представлениям о райской жизни, пусть даже и поручено все это ГИИ, а он, как посредник, часть их жизни и в то же время нашей.

Она сказала с некоторой грустью:

– Похоже, суть человека в самом деле в вечной борьбе. Те, кто не стал отказываться от вечного боя, ушёл дальше. Кто решил, что покой уже не только снится, те… ну наслаждаются вечным комфортом.

Я спросил в упор:

– И теперь нам всем деменция?

Она опустила взгляд.

– Ваш мозг в полном здравии, таким и будет. А за психикой должны следить сами, сингулярам вмешиваться неэтично.

– Кто не продолжает вечный бой, – уточнил я, – тем дорога вниз? К бабуинам?

– У вас теперь всё иначе, – уточнила она. – Раньше человек просто не успевал.

– И что будет с нами?

Она снова взглянула прямо и вопрошающе.

– А сам как думаешь?..

– Не хочу и думать, – сказал я. – Но лупать сю скалу не пойду.

Она грустно улыбнулась.

– А других вариантов не зришь? Я здесь потому, что мне показалось…

– Тебе не показалось, – ответил я.

Она прямо взглянула мне в глаза.

– Рада.

– Спасибо, – буркнул я. – И на этом.

Она колыхнулась в воздухе, словно под порывом ветра, но я молчал, и она медленно растаяла в воздухе.

Я стиснул челюсти так, что заныли зубы. Да, конечно, это с их стороны так называемое уважение и невмешательство, деликатничают, мы же подозрительны и обидчивы, с нами чем меньше общаться, тем лучше, всё равно будут виноваты.

Некоторое время пытался найти какую-то точку опоры, пусть и не такую надёжную, какую хотел Архимед, у меня цели попроще, но всё равно всё зыбко и трясинно, наконец как сквозь туман услышал далёкие голоса:

– Что это с ним?

– Не мешай, Чапаев думает.

Я вяло огрызнулся:

– Зубы скалить все умеем, а вот помочь… Или всё-таки за помощью к сингулярам?

Голос Ламмера стал ближе, прозвучал, словно сам Ламмер завис посреди комнаты:

– Сингуляры знают больше нас, но это всего лишь знания! Разве знания делают нас лучше?..

– Нет, – согласился Тартарин, он тоже стал намного ближе. – Не делают.

После паузы издалека, словно из другой галактики, донёсся усталый голос Гавгамела:

– А по мне, так делают.

Ламмер поинтересовался несколько напыщенно:

– А это не заслуга нравственности?

Гавгамел подумал, ответил очень серьёзно:

– Разве не перестали убивать животных, чтобы их есть?

Ламмер не ответил, а Тартарин проговорил в задумчивости:

– Ну не знаю. Разве из принтера не просто вкуснее?.. Хотя вообще-то да… Вырастить теленочка или ягнёнка, играть с ним, обниматься, а потом зарезать и есть, приговаривая: а вкусный наш Васька!.. Нет, теперь это уже не смогу. А раньше да, было дело.

Я сказал с тоской:

– Да что вы всё о жратве…

Тартарин пояснил:

– Ты же не отключил связь, мы все слышали.

– Сейчас отключу, – сказал я, но не успел мысленно опустить со всех сторон непроницаемые шторы, как успел услышать изменённый голос Гавгамела, что донесся:

– Шеф, прости, но завтра не могу.

– Скалу недолупал? – поинтересовался я.

Он ответил так же весомо и с натугой, будто тащит за собой пирамиду Хеопса через сухую и жаркую пустыню.

– Не додумал, как нам дальше.

– Вместе додумаем, – ответил я.

Его голос прозвучал с непривычной для него рефлексией:

– Да мы и так вместе…

– Это же здорово, – сказал я ободряюще.

– Мыслим вот, – договорил он, – сомкнув головы, как муравьи, хоть каждый в своем мурашнике… И никак не идёт… Даже близко. А ты?

Я ответил нехотя:

– Надеюсь, сообща пойдёт лучше…

– По старинке, – уточнил он, – в одной комнате за столом с красной скатертью? Не, раньше так что-то решали, а теперь только жрём… В общем, как только, так сразу.

Он оборвал связь, мне показалось, что слишком поспешно, словно очень не хочет услышать мой ответ.

Я откинулся на спинку кресла, медленно опустил веки, отгораживаясь по старинке от мира, раньше вот так можно было, закрыть глаза и ничего не видеть.

Задача и мне кажется настолько трудной, что всё во мне вопиёт и требует записать в разряд непосильных или нерешаемых, хотя решение должно быть. Просто все варианты, которые вижу, очень непростые и тягостные, а мы уже привыкли жить легко и беззаботно, хотя на самом деле, если честно, чем заслужили? Только тем, что дожили?.

Нет и ещё раз нет, мы должны, обязаны завершить это дело. Любое, за что бралось человечество, по пути строительства обрастало добавочными трудностями и нередко исторгало возгласы «Знали бы, что так трудно, не брались бы», но всё-таки доводили до конца.

А мы всё-таки ещё человечество, хотя уже, наверное, не лучшая часть, как бы ни хорохорились и как бы себя не нахваливали.

Глава 11

Утром, когда наконец сумел погрузить себя в полудрёму, из плотно заполненной яркими звёздами тьмы прозвучал совсем тихий голос Южанина:

– Гавгамела не жди…

Я вяло поинтересовался:

– Что с ним?

– Ушел, – ответил он ещё тише.

Голос прозвучал странно, меня кольнуло, спросил встревоженно:

– Что с ним?

– Не самоубился, – заверил он мрачным тоном. – Но его нет… Бесследно, в общем. Похоже, его выдернули сингуляры.

Я охнул.

– Что? Да он был самый что ни есть столп…

– Хватает и нас, столбов неотесанных, – ответил он невесело. – А он как-то дозрел, хоть и не знаю, всё вроде бы тот же… как и мы. Но метался он больше всех. И это дурацкое лупание скалы…

– Жаль, – проговорил я, в горле ком, как это Гавгамел всё-таки, – он был у нас… да, жаль…

– Хуже другое, – ответил он, и от его голоса пахнуло арктической стужей, – Тартарен и Ламмер, как только узнали, замкнулись в своих мирах. Ещё и Казуальник отрубил связь и с концами то ли на другой континент, то ли на дно Марианской щели…

Незримая глыба нейтронной звезды обрушилась, расплющила, я едва сумел выдавить через сдавленное горло:

– Тогда только мы?

Он ответил едва слышно:

– Я буду… как только соображу, как надо… а то слишком торопимся.