Фанера над Парижем. Эпизоды - Александр Анненский

Не решаясь поначалу впрямую обвинить своих уже отозванных из киевского посольства сотрудников в коррупции, делающий карьеру молодой прокурор, в юрисдикции которого оказалась открывшаяся проблема, решил поискать козлов отпущения среди владельцев русскоязычных турфирм. Была дана команда полиции в нескольких городах, установившей негласное наблюдение за наиболее крупными из них.

В Кельне вскоре прошел процесс над руководителем турбюро, оформлявшем рекомендованные немецкими дипломатами «райзешуцпассы» для украинцев в особенно больших объемах. Логичная ссылка, что турбюро лишь способствовало продвижению официально утвержденного правительством страны документа, как ни парадоксально, не помогла – человеку показательно дали четыре года!

Однажды, когда ресторан уже закрывался, а Валентина уехала домой, на пороге появились двое мужчин в гражданском – из местной уголовной полиции. Вежливо представившись, они попросили разрешения осмотреть служебные помещения, а затем один пригласил меня проехать вместе с ним для беседы. Домашний телефон не отвечал – дома уже шел обыск, и Валентине запретили снимать трубку.

Мы поехали вместе на моем автомобиле, и я оставил его на площадке перед городским полицейским управлением. Меня провели в кабинет и объяснили суть претензий – речь, по словам комиссара, шла ни много ни мало о «преступном содействии незаконному проникновению в страну». Кстати, я почти не понимал баварский диалект, на котором он со мною говорил. День уже заканчивался, и комиссар, созвонившись с коллегами, досматривающими квартиру, с удовлетворением объявил, что им удалось найти штампы турбюро и несколько дебетовых карточек украинских банков, с помощью которых официально рассчитывались с нами украинские партнеры. Все это, по его словам, надлежало тщательно проверить, а потому мне придется задержаться у них, по меньшей мере, до утра.

Что испытывает человек, не ощущающий за собою никакой вины, которому впервые в жизни объявляют, что ему предстоит провести ночь в тюрьме? Ну, не в тюрьме – до сих пор не знаю, как у немцев называется наша КПЗ – какая разница… Нахлынувшие отечественные аналогии невольно вызвали шок, но спорить, как я понял, было бессмысленно.

Меня пригласили (не повели…) в другую комнату, где стояла камера, соединенная с компьютером. Сделали стандартные снимки на фоне специальной таблицы, попросили оставить ключи, мобильный телефон, портмоне, часы, которые уложили в прозрачный пакет и опечатали. Отсканировали отпечатки пальцев на специальном сканере. Все вопросы задавались с предельной вежливостью. С сотрудником мы пошли по длинному коридору, он заглянув в комнату, где сидели несколько человек перед мониторами, что-то сказал обо мне.

– Вы будете ужинать? – спросила меня девушка в форменном свитере с тяжелой кобурой на боку.

– Простите? – не понял я.

– Сейчас уже вечер, вы пробудете тут до завтрашнего утра. Хотите ли вы ужинать? – повторила она на вполне доступном немецком.

Я только нервно помотал головой.

– Тогда вас проводят. По дороге, если хотите, можете посетить наш мужской туалет. До свидания.

Она протянула моему сопровождающему ключ. Мы спустились по лестнице на этаж, и он открыл одну из дверей.

– Заходите сюда…

Помещение представляло собой довольно большую комнату-камеру, разделенную толстой решеткой на две части. В первой части был умывальник и что-то вроде вешалки, во второй, уже за решетчатой дверью сбоку, находился выкрашенный в коричневый цвет деревянный настил на уровне коленей, на котором лежало старое солдатское одеяло. Слева в углу был вмонтирован в пол унитаз из нержавеющий стали, все же слегка тронутый ржавчиной от подтеков.

Через стеклянное окошко во входной двери можно было разглядеть часть коридора. Горел неяркий дежурный свет, а в застекленный проем под потолком был виден кусочек вечернего баварского неба.

– Вот звонок. – сопровождающий показал мне кнопку, до которой можно было дотянуться из-за решетки. – Вы можете воспользоваться им в случае необходимости в любое время.

Он запер решетку, потом входную дверь, и я остался один. Кажется, сбывалась тихая мечта идиота.

Через час неожиданно принесли пакет с запечатанной в пластиковый контейнер курицей-гриль, таблетками от давления и парой строчек на немецком языке от близких. Мне потом рассказывали, что принявший передачу дежурный долго извинялся за то, что настоял на этом языке, руководствуясь существующими правилами.

Та ночь далась мне нелегко. В принципе, я отчетливо осознавал, что такое оказаться под колесом государственной машины, да к тому же иностранцу. Вопрос о принятии в гражданство при сохранении прежнего в то время только рассматривался и, конечно же, будет теперь приостановлен. С другой стороны, я не ощущал за собой абсолютно никакой вины – реализация официально рекомендованного властями страхового полиса не могла быть, казалось мне с объективной точки зрения, поводом для наказания. Хотя, разумеется, о том, что кое-кто из получающих въездные визы украинцев захочет использовать Германию с ее строгими иммиграционными правилами лишь как транзитное пространство для дальнейшей своей поездки, догадаться было действительно несложно. Но даже и тут предъявить формальные претензии будет нелегко – по обоюдной договоренности мы последнее время, приобретая эти чертовы «шуцпассы», лишь ставили на них свои отметки, оставляя за украинскими компаниями право вписывать в документ конкретную фамилию из числа к ним обратившихся. Но в любом случае все это было крайне неприятно и, честно говоря, страшновато. Мне только не хватало еще попасть в настоящую уголовную историю…

Время тянулось на редкость медленно, и маленькая камера была уже, казалось, измерена шагами не одну сотню раз. Наконец, кусочек неба наверху стал понемногу светлеть. Я не мог больше выдержать и почти непроизвольно нажал на кнопку звонка. Уже через несколько секунд дверь открылась.

– Вы что-то хотели?

От неожиданности я даже не знал что сказать. Что мне тут здорово надоело и я бы предпочел выспаться дома?

– Наверное, вы хотели узнать время? – переспросил дежурный, видимо, сообразив, что я еще долго не смогу внятно сформулировать цель вызова. – Сейчас 5.48. Потерпите, рабочий день скоро начнется.

Действительно, через какое-то время в коридоре началось оживление – вероятно, происходила пересменка. Любопытно было, что я мог видеть, как в управление возвращались сотрудники, видимо, работающие под прикрытием, – бомжевато-го вида люди с грязными сумками, ярко раскрашенные панки с петушиной гривой, косящие под студентов худенькие ребята с заплечными ранцами. Все они, приветствуя друг друга, скрывались, видимо, в раздевалке напротив, откуда выходили уже в нормальной цивильной одежде с каплями душа на волосах.