Том 6. Заклинательница змей - Федор Сологуб

Кое-как поднявшись на террасу, Горелов посидел там в плетеном кресле, отдышался немного, потом отворил французским ключиком боковую дверь и вошел прямо в холл. И точно кто-то шепнул ему злорадно: «Пришел домой». И сумеречный холл похож был на склеп.

На столике в дальнем углу светилась электрическая лампа, прикрытая шелковым голубым колпаком. Любовь Николаевна сидела перед столиком на стуле. Ее голова лежала на развернутой на столике книге, прическа немного развилась, рука свешивалась вниз, и платок белел на темно-синем ковре. На ней было то же кремовое платье, в котором видел ее Горелов вечером. Но теперь казалось ему, что оно покрыто слоем серой пыли.

Мимо широкой дубовой лестницы, откуда падал сверху неверный и неясный, слегка розовым окрашенный свет, он прошел через весь холл и тяжело опустился в массивное дубовое кресло с высокою спинкою, обитое темною кожею и стоящее около того же столика.

От медленного шума его тяжелых шагов Любовь Николаевна проснулась, открыла глаза, огляделась. Сказала, дивясь:

— Уже утро!

«Надо сказать, — подумал Горелов, — проститься, освободить, утешить».

Но мысли не складывались в речь, и тяжело было думать, и всякое чувство отходило, сменяясь усталым равнодушием.

Он тихо спросил:

— Люба, ты так и не ложилась?

Любовь Николаевна смущенно, точно оправдываясь, говорила:

— Я сидела у себя, читала. Потом стало как-то тревожно. С Волги крики какие-то доносились. Посмотрела в окно, — в саду такой ясный лунный свет, что у меня голова закружилась. Я спустилась сюда с книгою, здесь мне показалось так уютно, почитала да и заснула невзначай.

— Устала ты вчера, Люба, — тихо молвил Горелов.

— Что я! — отвечала Любовь Николаевна. — Тебе тяжелее было. Ты не спал?

Горелов промолчал. Дышал трудно. Опустил голову на грудь. Любовь Николаевна подошла к нему. С тревогою глядела на его осунувшееся лицо, потемневшее, точно чужое в этом неверном освещении полутемного холла ранним утром. Спросила:

— Тебе плохо?

Оттого, что она встала близко, Горелов почувствовал, что всегда милое ему лицо было как лицо прощающего ангела, и ее платье просветлело светом неувядающей райской розы, и он знал, что она все поймет и простит. Только сумеет ли, успеет ли он сказать?

Он отвечал на ее вопрос:

— Нездоровится, знобит. Помоги мне подняться по лестнице. Или нет, постой, сперва приму лекарство. Капли, что в кабинете, — на столике в простенке, — темный, с сигнатуркой.

— Знаю, — сказала Любовь Николаевна.

Быстро пошла вверх по лестнице. Горелов с усилием поднял голову и смотрел вслед за нею. Было тоскливо и страшно, — убывал свет, уходило последнее утешение. Хотел позвать, вернуть, но вместо громкого зова только хриплый шепот:

— Люба.

И она не слышала, — в шелесте легкого платья потонул тихий шепот.

Когда ее светлое платье последний раз мелькнуло за темною дубовою решеткою лестницы, Горелову показалось, что кто-то, тяжело ступая в подкованных железом сапогах, подошел к нему сзади и у самых его глаз поставил, не прижимая, две громадные ладони цвета первозданной земли, и они стояли, слегка колеблясь, как два изрытые временем ржавые заступа. Холодное и скользкое поползло по спине, точно лили за ворот густо замешанную землею воду. Стало вдруг тошно, словно грубый локоть в тяжелом железе надавил под сердцем. Ломило голову, как будто кто-то сильными пальцами сжимал виски. Ощущение дурноты возрастало невыносимо, и вдруг словно обрушил кто-то на его темя непомерную тяжесть, и погасил весь свет, и задул дыхание жизни.

Когда Любовь Николаевна вернулась, ее встретило безмолвие смерти.

Ленка сказала Вере:

— Вера, я сейчас была в столовой. На чердаке ничего не слышно. Если Шубников подвернулся…

Она не кончила. Вера сказала просто и спокойно:

— Поднимемся, посмотрим.

— Ты не боишься? — спросила Ленка.

Вера невесело улыбнулась и отвечала:

— Что мне теперь о страхе думать! Надо кончать, нести домой бумагу, потом с верными людьми посоветоваться. А насчет чердака надо знать наверное, не случилось ли там несчастия. Я, как увидела эту игрушку, у меня в глазах позеленело. Вспомнила Шубникова, Малицына, такое меня зло взяло, себя не помнила. Пойдем, Леночка.

Ленка первая взобралась на чердак и помогла Вере подняться туда. На чердаке им показалось сначала очень темно. Но понемногу глаза привыкли к слабому свету, мутно льющемуся из двух слуховых окон. Прошли через эту светлую полосу и опять словно потонули в серой тьме.

Вдруг Ленка слабо вскрикнула.

— Что ты, Леночка?

Вера взяла ее за руку. Ленка шептала:

— Запнулась. Сапог. Здесь он лежит.

Обе нагнулись и всматривались в тяжелое длинное тело, лежавшее перед ними. Вера подвинулась вперед, нашла руку, — холодная, — увидела мертвое лицо: лежит как лежал, на правом ухе. Вера встала на колени, перекрестилась несколько раз. Потом сказала ему отчетливо и громко, точно он мог ее услышать:

— Прости меня, Андрей Федорович. Не знал, куда идешь, и не то сделал, что хотел сделать. Бог рассудит. Прощай.

Наклонила голову, постояла, точно ожидая ответа, поднялась.

— Пойдем, Леночка.

Молча выбрались из домика. На крыльце, когда Вера замыкала дверь, Ленка спросила:

— Вера, что же нам делать? молчать? или заявить?

Вера посмотрела на ясную зарю. Сказала:

— Тяжело, Леночка, да ведь что ж делать? Помолчим лучше. Ключи в Волгу, хозяин сюда не придет, — пусть лежит.

— Будут искать? — спросила Ленка.

— Ну поищут, подумают, сбежал с перепуга. Если будет подозрение на товарищей, скажем. Выстрелы хозяин на себя возьмет. Несчастный случай, никто не виноват, никто не обязан был знать, что он там прячется, подслушивает. За чем пошел, то и нашел.

— Прислуга скажет, — говорила Ленка, — обед сюда носили.

— Чего им говорить! — возразила Вера. — Да, поди, и не узнают. От хозяина прятался, и от других надобно прятаться. Да, впрочем, об этом потом подумаем. Может быть, и заявим. Там будет видно. Теперь домой. Бумагу надо донести да спрятать пока что. Матери скажем, что увидела тебя на пароходной пристани и с тобой в лодке каталась. Уж больно хороша была ночь!

Когда подошли к подъемному мостику, было уже совсем светло.

— Сейчас солнце взойдет, — тихо сказала Вера.

— Уж очень светло, — говорила Ленка, — как мы пойдем? Встретится кто, догадаются откуда.

— Только бы из калитки выбраться не увидели, — отвечала Вера, — а там кусты. Послушаем, не слышно ли чего.

Постояли молча. Все было тихо. Ленка сказала:

— Я вперед выйду, а ты калитку за мною притвори. Если никого близко нет, я тебе стукну.

Вера подумала и молча наклонила голову. Спустила подъемный мост, отдала Ленке ключ, сама прислонилась плечом к столбу, задумалась. Ленка перешла мостик, отомкнула калитку, приоткрыла ее, просунула голову, — никого не видно. Повернулась к Вере, шепнула:

— Замкни пока.

Вера подошла к калитке. Вдруг послышался треск веток, кто-то сильно рванул и распахнул калитку, — Соснягин. Он оттолкнул Ленку и бросился к Вере. Закричал:

— Ты, ночью, в гореловском саду? Зачем?

— Глеб, успокойтесь. Вера не виновата, — говорила Ленка.

Соснягин кричал:

— Я думал, такой, как ты, и на свете нет, а ты такая же.

— Глеб, послушай, я тебе все расскажу, — спокойно сказала Вера. — Я перед тобою чиста.

— Чиста! — мрачно сказал Соснягин. — Ты мне одно скажи, — ты была ночью у Горелова?

— Была, — отвечала Вера, — но ты дай мне рассказать все.

— Молчи! — крикнул Соснягин, нагибаясь и глядя на нее налитыми кровью глазами.

— Глеб, я не боюсь твоего ножа, — сурово сказала Вера.

Ленка цепко ухватилась за правую руку Соснягина. Он рванулся. Почувствовал, что Ленка ловка и сильна. Выпрямился.

— Глеб, мы вместе с нею были, — говорила Ленка.

— С подружкою веселою, — язвительно усмехаясь, прошептал Соснягин.

Вера говорила:

— Глеб, успокойся, пойдем домой, по дороге я тебе все расскажу.

— Змеиными сказками позабавишь? — все с тою ж усмешкою говорил Соснягин.

Вдруг он весь изогнулся, левою рукою выхватил из голенища нож, неистово крикнул:

— Змея!

И ударил Веру ножом в грудь. Вера стремительно опрокинулась на деревянную настилку мостика.

— Вера, Вера! — пронзительно закричала Ленка.

Оттолкнула Соснягина, бросилась к Вере, — заклинательница змей умирала.

Статьи, эссе, заметки

Смертный лик Гюи де Мопассана

[текст отсутствует]

Вместо предисловия

[текст отсутствует]

Предисловие

[текст отсутствует]

О символизме