Тело, душа и магия (СИ) - DariaTheStoryteller

— Но он работал… Я видела!

Она сжалась. Змея, длинная и крупная, укоротилась почти вдвое. Её лицо скривилось: губы превратились в едва видную полоску, а брови взметнулись, дрожа.

Экс не мог это видеть. Женские слёзы — пусть то была ламия, вовсе не женщина — всё-таки слишком болезненны.

Он должен сохранить самообладание. Иначе — им не помочь.

— Клопшток, послушай внимательно. — Не архивариус-Клопшток. Иначе — он не почувствует. — Чего ты боишься?

— Я… Я не знаю, неизвестности! — Он затеребил в руках кружку. — Прости, Юн Ги, я… Я просто не понимаю. Я только слышал об этих чудовищах, но я…

Он взглянул на возлюбленную. У него словно что-то вертелось на языке.

— Ты не можешь защитить, потому что не умеешь сражаться?

Он замялся. Открыл рот и закрыл его. Сжал кружку в руках так сильно, что, наверное, вот-вот, и та бы разлетелась на осколки.

— Хорошо, да! Да! Вы это ожидали услышать, капитан?

Мужчина — пусть гнольф — всегда мужчина. И даже если его леди — милая Юн Ги — сильнее, он этого не принимал. Экс подобного не испытывал: в его семье женщины славились невероятной силой, не в пример мужчинам.

Но он мог понять.

— Клопшток, но мне это не нужно! — воскликнула Юн Ги. Глаза её блестели слезами. — Ты и так самый сильный. Я тебя люблю таким, какой ты есть. Твоя сила просто в другом!..

— А мне в другом не нужна. Я хочу быть твоей опорой. Не обузой.

Пристыженно, он опустил взор и шумно вздохнул. Плечи его подрагивали.

— Я не хотел этого говорить. Вы… меня вынудили.

— Хотел. Хотел высказаться, — по-доброму улыбнулся Экс. — Просто не хотел унижаться. Ведь ты с чего-то взял, что признание собственных нежелательных качеств — это унижение. Что на самом деле вовсе не так.

— А что это? Что, если не признание собственной слабости? Никчёмности?

— Это — стремление стать лучше. Чтобы защитить тех, кто тебе дорог. А заботиться о других вовсе не постыдно.

Кажется, Клопшток перестал дрожать. Один его глаз был укрыт чёлкой, но другой… В другом промелькнула искорка.

— Если ты так хочешь, я помогу тебе, — предложил Экс. — Не знаю, получится ли…

— Вы научите меня сражаться?! — подался вперёд Клопшток.

— Не совсем. — Экс с секунду раздумал и, поймав мысль, спросил: — Клопшток, ты же поэт, верно? Умеешь обращаться с мыслью и словом?

— Конечно! — недоумённо сморгнул он. — Как ничто другое умею!

— Значит, у меня есть для тебя дельце. Которое нам очень пригодится в борьбе с чудовищами. — Заметив заинтригованные взгляды Клопштока и Юн Ги, Экс склонился и с улыбкой произнёс: — Будем с тобой учиться создавать печати урона.

***

Клопшток оказался на удивление способным учеником. У Экса, чтобы выдавить из себя хоть слово, имевшее магическую силу, требовалось много часов. Ему значительно помогали медитации: при помощи них он сосредотачивался на течении внутренней энергии и, в конце концов, сумел приспособиться к облечению неясного в речь. И несмотря на свою полезность, для многих паладинов дело это было невероятно сложным и жутко нудным. Всё-таки в паладины шли за блестящими военными подвигами, славой и деньгами, но никак не за сидением на месте и заучиванием рунического языка.

Зато Эксу пригодилось. И нравилось: в отличие от большинства паладинских обязанностей, медитация не подразумевала ни общения, ни подчинения. Только умиротворение и одиночество — зажатому юнцу большего и не было надо.

Но у Клопштока сотворение печатей получалось как-то… иначе. Он, вероятно, представлял, что такое медитации. В конце концов, они полезны не только магам, связанным с религией или сотворением стихий, но и повелительным — тем, кто использует внутреннюю энергию для повседневной работы. А Клопшток — маг-поэт — о длительном сосредоточении в поисках вдохновения знал много.

Маленький, но гордый гнольф смотрелся в окружении светящихся рун ослепительно. Как на сцене, в ярком свете, раскинув руки и купаясь в лучах первозданной магии. Только вот из зрителей у Клопштока — разве что Экс и Юн Ги. Впрочем, кажется, одной Юн Ги ему вполне хватало.

Так, после одного из ужинов, перед дневным сном, Экс заметил, как Клопшток, оставшийся охранять лагерь, присел у палатки, вырисовывая небольшие руны на песке. Они быстро растворялись в воздухе: Клопштоку не хватало сноровки удержать их и сцепить между собой. У многих сослуживцев Экса было так, особенно если они пропускали очередное занятие медитаций. Клопшток же успел помедитировать недолго — около получаса, с вечера и утром. Ему простительно.

— Вот же мантикорова… Ой, капитан! — испуганно дёрнулся Клопшток. — Простите, я… Всё-то мой гнусный язык!

— Ничего. Создание печатей — дело такое. С опытом отточишь умения, — успокоил его Экс и опустился рядом.

Достав из-за спины тяжёлый двуручный меч, он принялся полировать его. Будто бы это что-то меняет, конечно. Но хотелось хоть чем-то занять руки.

— Сон тяжело даётся, да, капитан? — понимающе спросил Клопшток.

— Да… Есть такое, — замялся Экс. Что-то подсказывало: не время и не место распространяться о своей бессоннице.

— Мне тоже, — выдохнул Клопшток. — Знаете, капитан… Я хотел сказать… Простите меня за то, что я был груб там, на корабле. Портил и без того ужасное настроение. Просто иногда, особенно сейчас, чувства берут надо мной верх…

Вдруг очередная руна под его пальцами лопнула.

— Мантикора!.. Простите, капитан, но это просто…

— Знаю-знаю. Не волнуйся. С твоими стараниями быстро научиться — не проблема.

— Думаете?

— Конечно. И, да, по поводу грубости тоже не переживай. С кем не бывает. Главное, что сейчас ты готов постараться ради всех нас.

Экс улыбнулся. Ответная печальная улыбка Клопштока подсказала: играть эмоциями у него получалось лишь отчасти.

— Я не хочу висеть на ваших с Юн Ги шеях, — признался вдруг тот. — Милая Юн Ги… Она не должна была отправляться на край света, чтобы её просто убили. Это моя вина…

— Почему? — нахмурился Экс.

— Ведь я был одним из тех, кто повлиял на её выбор, — всплеснул руками Клопшток. — Юн Ги, она же такая… Она часто ищет у других указания, что ей делать. Её растили, чтобы быть частью Империи Лонг — этого уродского, безжалостного механизма. И поэтому ей проще подчиниться, чем принять собственное решение. Её приучили.

— Что ж… Я заметил, что на неё легко повлиять. Но как она тогда вообще сбежала оттуда?

— А она и не сбегала. Её изгнали. Выбросили, как ненужную деталь.

Клопшток дрогнул, когда это сказал, и отвернулся, даже не пытаясь скрыть эмоций. Неужели судьба возлюбленной ему так важна, что ему просто говорить об этом тяжело?

— У неё не было выбора, кроме как искать Академию, — продолжал Клопшток. Его глаза обратились на руны, пульсирующие светом на песке. Об Эксе он словно позабыл. — Мы играли нашей студенческой компанией в игру, где нужно было обмануть собеседника, тогда Юн Ги всё всем и рассказала. Я и до этого знал… Но не важно. Мы позже поговорили с ней об этом… и я слишком хорошо понял, каково ей. Я ведь гнольф.

— Да, к полукровкам отношение в Эллиадии…

— Просто отвратительное, — сказал, словно сплюнул, Клопшток. — Мы с сестрой никогда не впечатлили бы родственников. Мы с отцом жили в копях. Я хотел стать поэтом, сестра — величайшим механиком. Её даже близко не подпускали к серьёзным исследованиям, меня вообще заклеймили дурачком. Гном, и поэт? Хотя что ещё ожидать от полукровки, да?

Он выдохнул. От глубокой печали Клопштока не осталось и следа: его бледное лицо так покраснело, что его рыжая чёлка стала сливаться с щеками.

— Мы просто искали мирной жизни! Какая война? Какие чудовища?! Почему нигде мы не можем просто спокойно жить?! — Клопшток разъярённо пнул сапогом руны.

Раздался хлопок. Благо, Экс вовремя почуял магию и бросился к Клопштоку, отскакивая вместе с ним, спасаясь от взрывной волны. Вольная первозданная энергия лизнула подошву сапога, но более Экс последствий взрыва не почувствовал.