Догонялки - В. Бирюк

Вязьма — Васа-маа. Про династию шведских королей — Ваза — слышали? Между речкой — притоком верхнего Днепра и королевским домом Швеции — никакой связи нет. Кроме финского языка: первый Ваза начинал свой путь к трону в Стокгольме с большого камня в фамильных владениях в Финляндии, в полусотне километров к северу от Хельсинки.

Второй сторож, которому Чарджи так успешно накинул запасную тетиву от лука на шею, тоже перестал елозить ножками. Елицу можно было бы одеть и ещё раз, но меня тревожила лодка. Пока было достаточно светло — здесь топталось значительно больше народа. А вот сколько ушло в темноте к другому костру — неизвестно.

Усадили задушенного покойника у огня с Елицой в качестве подпорки, чтоб не падал. Она сейчас такая… деревянная. И трясётся как осиновый лист. Единственное возможное применение — подпорным столбиком: лучше, чтобы на свету торчали две фигуры — сверху наверняка посматривают. Раз пока никто не бежит, не кричит, значит — пронесло. Пока…

И стали мы рассматривать лодейку. Тёмный силуэт почти не покачивался — похоже, она одним бортом сидит на грунте. Странно глубокая у неё осадка. Хотя кто эти лодки поймёт, каждая — эксклюзив. Привязана к деревцу на берегу только носовым канатом. От берега до борта с метра полтора воды. Есть там ещё сторожа или нет? И где моя девка, из-за которой вся эта каша заварилась? Вернее всего — в шатре у второго костра. Ковры спинкой приминает. Тогда придётся идти туда. А народу там много, и повторить хохмочку с ловлей «на живца» женского пола… второй раз — вряд ли получится.

Я не учёл недавно прозвучавшее взвизгивание Елицы, и развитие музыкального слуха как следствие церковных песнопений.

Мои глубокие и безрезультатные размышления на тему: «ну и где же эта дура?» были прерваны женским голосом:

«Ан борейте на ме акоусете, о филос моу, моу апантисатеЭан ден бороуме на поуме — на моу досей эна симади».

Это звучало как стихи, похоже на молитву. Или — на эпос. Типа Илиады. Ну, вот и ответ на второй вопрос. Смысла я не понимаю, но что это греческий… ну, явно не славянский. И — не мордовский. В чём я немедленно убедился. Старческий голос раздражённо произнёс:

— Кусс курва. Ванак заваро алунди.

Другой, более молодой голос отозвался:

— Хагутан хоги… мегерентерини…

— Нем. Нем лехет. Маст мергсертодотт. Хассак…

Похоже, это ответ и на первый вопрос. Двое сторожей, как минимум. Чего-то задумали. Явное отрицание, даже — запрет, звучащие в начале последней реплики, сменились интонацией предположения в окончания. Уж не знаю — что он имел в виду, но реализация и последовавшая реакция были озвучены незамедлительно. Женский ойк, удар, пощёчина и снова взвизг. После чего раздались хруст со стоном и «хек», перешедший в хрип.

Никаких чудес — Сухан перекинул с берега на борт свою рогатину и по ней метнулся на ладью. В темноте ничего не видно, но ему-то слышно — он приземлился прямо на источник одного из этих мордовских звуков. А я не стал отставать, и когда в темноте лодки в шаге от меня, спрыгнувшего внутрь, отшатнулась какая-то тень — ударил. Как учился — прямой выпад типа штыкового удара дрючком в корпус. В корпус не попал — человек стоял низко, на коленях. Попал в шею. Парень ещё елозил, пытался дышать, схватившись за горло. Пришлось врубить ему по кистям рук. И повторить сегодняшнее Сухановское подпрыгивание на палочке. Хорошо с безбородыми: один удар носком сапога в подбородок — и доступ к горлу открыт полностью.

Потом шагнул к куче тёмных тюков, на вершине которой шевелился Сухан. Сбоку, из под носового навеса, имевшегося на этой лодии, донеслось несколько неуверенно:

— Господин…

— Привет, Трифена. Их только двое было?

— Господин! Ты пришёл! Я услышала! Там Елица была! Господи! Я знала! Я молилась…

— Ты не ответила.

— Да! Их оставалось на лодке двое. Господин! Я так рада! Гневайся на меня! Наказывай меня! Бей меня! Ты пришёл за мной! Слава Пресвятой Богородице!

Унять Трифену удалось не сразу. Хорошо, что она была связана и засунута в какой-то меховой мешок под этим низеньким навесом. Встать в полный рост она не могла. Не смогла и задушить меня. Только поэтому я и остался живым.

Пока я гладил её по лицу и пытался остановить этот плач сквозь радость, Сухан нашёл сходни и перекинул на берег. Чарджи притащил Елицу, и я сдал подружек друг другу. Счастье их было искренним, а нервы — не к чёрту. Так что слёзы… вплоть до икоты. Что не удивительно после таких приключений.

Малость подумавши, мы с Чарджи обнаружили интересную закономерность: все сегодняшние покойники были упокоены без пролития крови. Каждый раз бить железом было или — неудобно, или — руки другим заняты. Наверное, это что-то значит. Во всяком случае, отсутствие крови и следов явной борьбы на берегу позволяет попробовать сбить с толку всю эту остальную… мокшу.

Мы затащили на борт трупы обоих береговых сторожей, чуть прибрались у костра и аккуратненько развязали канат. Гипотеза о побеге части экипажа с хищением судна и груза — получает право на существование. Что создаёт нам дополнительную проблему — Филькина лодочка. Чарджи выразил своё резкое неудовольствие. Но сдержанно — это самое разумное решение. И утопал в темноту — забирать наш пердуновский речной транспорт.

А мы, не дожидаясь его — вот только на смену караулов, или чего тут у них, мне нарваться осталось! — снялись со стоянки. Сухан встал к рулевому веслу и вывел лодку на стрежень.

— Сухан, а как ты узнаёшь, что мы на самой сильной струе? Нет, я понимаю, что середину реки можно определить по плеску волн о берега. Но ведь стрежень не всегда посередине.

— Где течение сильное — там глубоко. Звучит иначе.

Ну что сказать? «Глубокая вода тихо течёт» — русская народная мудрость. Как известно, хороший слух нужен не для того, чтобы слышать звуки, а для того, чтобы слушать тишину.

Возбуждение от удачно проведённой боевой операции постепенно оставляло меня. Снова стало холодно. Надо что-нибудь из мертвяковской одежды подобрать, а то в кольчужке на голое тело… На моё шевеление из-под носового навеса высунулись две девичьи головки. Я автоматически погладил Трифену по щёчке и был пойман за руку:

— Ой, господине! Руки-то какие холодные. Замёрз же совсем. А давай к нам — у нас тут тепло.

Если кто думает, что я буду отказываться… Нет, я, конечно, устал, и перенервничал, и … Но это — в прошлом. Вот сейчас водичкой забортной ополоснусь… Шипение Елицы с упоминание пресловутых хорьков, сопровождавшее стягивание кольчужки через голову, я проигнорировал. При моём приближении, она вылетела из этого мешка пулей. Ну и ладно. Потом пришла холодненькая, после своего умывания, Трифена.