Военные мемуары - Единство 1942-1944 - Шарль Голль

Какие же трибуналы? Само собой разумеется, что наши обычные уголовные и исправительные судебные органы не могут разбирать такие дела. По самому своему назначению они для этого непригодны. Непригодны они для этого и по своему составу, ибо многие судьи вынуждены были присягнуть Петену и выносили приговоры согласно приказам Виши. Тут нужно было нечто новое. И Комитет освобождения уже заранее предписал создать при судах второй инстанции особые "судебные палаты". Назначение на должность председателя Судебной палаты и на должность прокурора должны были производиться министерством юстиции. Четверых присяжных заседателей предстояло выбирать жеребьевкой из списка, составленного председателем суда второй инстанции при содействии двух представителей Сопротивления, назначенных комиссаром республики - он во всех случаях обязан приобщать участников Сопротивления к деятельности официальных органов. Что касается лиц, состоявших в правительстве Виши или занимавших главные должности, - лиц, на которых падает ответственность за капитуляцию или виновных в коллаборационизме, -их преступления должны рассматриваться в Верховном суде.

Впрочем, судьба одного из них была решена еще в Алжире. Речь идет о Пьере Пюше[83]. Он состоял министром внутренних дел в "правительстве" Виши и с такой суровостью преследовал деятелей Сопротивления, что стал главным карателем. Расставшись со своим "министерством" в 1942, Пюше уехал в Испанию. По его просьбе генерал Жиро, состоявший тогда "гражданским и военным главнокомандующим", разрешил ему приехать в Марокко и вступить в армию при условии, что все это произойдет втайне. Но так как бывший министр демонстративно везде показывался, Жиро приказал держать его под домашним арестом. В дальнейшем, когда Комитет освобождения решил привлечь к суду членов "правительства" Виши, Пьер Пюше был заключен в тюрьму. И тогда встал вопрос: следует ли его судить тотчас же? Правительство единогласно приняло решение начать судебный процесс. С принципиальной точки зрения не было оснований его откладывать. К тому же для пользы государства требовалось поскорее показать пример правосудия. Наступил момент, когда силы Сопротивления должны были стать существенным элементом национальной обороны. Как раз в это время правительство Лаваля, в которое входил Дарнан в качестве лица, "уполномоченного поддерживать порядок", изо всех сил старалось, вкупе с немцами, разрушить всякий порядок в стране. Необходимо было, чтобы и наши бойцы и их противники без промедления получили доказательство, что преступники должны отвечать за свои действия. Я заявил это с трибуны Консультативной ассамблеи и привел слова Клемансо: "Война! Все для войны! Вершите суд! Пусть страна знает, что ее защитят".

Не имея возможности созвать Верховный суд, Комитет освобождения поручил судить Пюше трибуналу армии. Председателем трибунала был Верен, первый председатель алжирского суда второй инстанции, а судьями - советник Фишер и генералы Шадебек де Лавалад, Коше и Шмидт. Обязанности прокурора исполнял генерал Вейс. Обвиняемый защищался ловко и энергично. Но среди прочих инкриминируемых ему действий имелось два преступления, которые заставили трибунал приговорить виновника к высшей мере наказания. Будучи министром, Пюше разослал префектам циркулярное распоряжение предоставить рейху, в порядке трудовой повинности, то количество рабочих, которое он потребовал. Кроме того, были все основания полагать, что когда в Шатобриане немцы решили расстрелять некоторых заключенных - в виде репрессии за убийство своих солдат, - негодяй Пюше по собственному своему почину направил им список лиц, которых он просил казнить в первую очередь. Неприятель удовлетворил его гнусную просьбу. После освобождения были найдены формальные доказательства этого преступления.

Генерал Жиро, вызванный в суд в качестве свидетеля, говорил об обвиняемом весьма сдержанно. После приговора он явился ко мне и попросил отсрочить казнь. Я, конечно, мог ответить только отказом. Сам Пьер Пюше до конца утверждал, что он действовал лишь в интересах государства. В последнем своем слове на суде он воскликнул, намекая на де Голля: "Пусть тот, на кого Франция возлагает ныне все свои упования, отнимет у меня жизнь, если это поможет ему выполнить свою миссию. Я отдам ему свою жизнь". Встретил он смерть мужественно, сам скомандовал "пли!" солдатам, назначенным для расстрела. В урагане бедствий, потрясавшем Родину, люди, разделившиеся на два лагеря, хотели вести нацию и государство к целям резко различным и путями прямо противоположными. С этого момента установилось, что ответственность как тех, так и других определяется здесь, на земле, не их намерениями, но их действиями, так как дело идет о спасении родины. Какими бы помыслами люди ни руководились, каждому воздается по его делам. Ну а потом? Потом? Пусть Господь Бог рассудит души мертвых. Пусть Франция похоронит их тела.

Но страна, она-то должна жить. Комитет освобождения и старался сделать так, чтобы она могла жить, когда с нее сбросят оковы. Я лично был убежден, что из всего океана финансовых, экономических, социальных проблем, которые тогда немедленно встанут перед нею, практически удастся сделать только то, что заранее будет разработано, подготовлено и решено, а поэтому я сосредоточил значительную часть усилий правительства на будущем предмете его деятельности. Я знал, что нас ждут три смертные опасности: инфляция, нестерпимо низкий уровень заработной платы и оплаты услуг и недостаток продовольствия.

Действительно, из-за выплачивавшейся оккупантам контрибуции на их содержание сумма бумажных денег, находившихся в обращении к весне 1944 втрое превысила сумму, обращавшуюся в 1940, а количество товаров уменьшилось вдвое. Это вызвало огромное повышение реальных цен, бешеную спекуляцию на черном рынке и несказанные лишения для большинства населения. В то же время под нажимом врага, желавшего заполучить для Германии французских рабочих, заработная плата на фабриках и заводах и оклады жалованья служащих были блокированы на основе очень низких тарифов. Зато некоторые коммерсанты, дельцы, посредники получали сказочные барыши. Учитывая и психологический переворот, который должно вызвать освобождение, следовало ожидать, что страну сразу же ожидает катастрофическое обесценение денег, волна социальных требований и голод.

Пустить все на самотек правительство не имело права: это значило бы обречь страну на непоправимые потрясения, ибо под ударом освобождения разразится инфляция, и тогда рухнут все плотины. А попытки блокировать одновременно вклады, банкноты, заработную плату и цены привели бы к взрыву котла. Для таких начинаний понадобились бы тяжелые принудительные меры, которые вряд ли могла бы перенести нация, только что вышедшая из-под гнета; это вызвало бы социальные потрясения, несовместимые с необходимостью оживить производство и поднять страну из руин; рынки тогда опустели бы, а между тем у общественных властей не было бы иных возможностей кормить народ, поскольку все запасы исчезли, а в государственной казне нет валюты для массовых закупок продовольствия за границей, да и торговый флот союзников тогда все еще будет занят перевозками военных грузов. Между двумя крайностями Комитет освобождения принял среднее решение, которое, однако, тоже не было легким.