Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни - Монах Лазарь (Афанасьев)

С 1892 по 1894 год послушник Павел вел в большой конторской книге с алфавитом «Келейные записки», располагая по словарному принципу поучительные отрывки из духовных сочинений, услышанное о чудесах, рассказанные ему замечательные в духовном отношении сны, предсказания, случаи из монашеской жизни. Когда книга заполнилась, он до начала 1902 года продолжал писать в небольших книжках без алфавита, но с особенной стержневой мыслью о духовном возрастании инока в монастыре, используя при этом свой опыт. По этим «Запискам» видно, что послушник Павел ведет очень внимательную жизнь, собирая отовсюду – от Оптинских старцев и монахов, из книг и журналов – полезное для души. В то же время он очень серьезно проходил Иисусову молитву, в которой через несколько лет достиг таких результатов, что удивлял опытнейших монахов. Старец Анатолий, скитоначальник и духовный его отец, говорил о нем одной монахине: «Знаешь, мать, какой человек у нас есть в Скиту? Вот с ним я бы мог быть вполне единомысленным».

После кончины Старца Анатолия в 1894 году духовным отцом послушника Павла стал иеромонах Нектарий, у которого он был келейником около десяти лет, начиная со времени вступления в Скит. 28 марта 1893 года Павел принял постриг в рясофор. В 1900 году старец Иосиф, скитоначальник, назначил его письмоводителем, и он должен был исполнять много разных поручений – писать письма под диктовку, вести Летопись Скита (и вел ее до апреля 1902 года), участвовать в подготовке рукописей духовных книг – Оптина Пустынь продолжала начатое старцем Макарием в 1840-х годах издание святоотеческой литературы. Готовились к печати письма старца Амвросия к духовным его чадам.

1 декабря 1902 года о. Варсонофий был пострижен в мантию, но, по обстоятельствам, не в храме, а келейно. Он тяжко занемог во время приготовления к этому великому событию, так что почти не осталось надежды на его выздоровление, и скитоначальник старец Иосиф, сменивший на этой должности о. Анатолия, решил приобщить его к иноческому чину прямо на одре болезни. Павел Иванович был почти в беспамятстве, и когда его спросили, имя какого святого он хотел бы носить, он едва промолвил: «Все равно». И его нарекли Варсонофием, в честь Казанского святителя. С этой минуты он стал поправляться. 29 числа того же месяца он рукоположен был во иеродиакона, а 1 января 1903 года – во иеромонаха. Указом Калужской консистории он был назначен духовником в Скиту и в Шамордине, а также богомольцев, посещающих Скит.

В апреле 1904 года в числе пяти иеромонахов из Калужской епархии о. Варсонофий был назначен военным священником в действующую армию, в лазарет имени преподобного Серафима, Тамбовского отряда Красного креста. «Здоровье мое плохое, – думал он, – куда такому хилому старику проехать несколько тысяч верст… Не доеду…» В Москве, в Богоявленском монастыре, он посетил епископа Трифона и просил благословить его иконой св. великомученика Пантелеймона. В Синодальной конторе калужские иеромонахи получили деньги на путь, документы, и каждому из них был выдан ящик с церковной утварью и облачением – походная церковь. Девятнадцать суток поезд шел на Восток. 26 апреля прибыли в Манчжурию, в город Харбин, а отсюда в городок Муллин. Здесь, в госпитале преподобного Серафима, отец Варсонофий приобрел друзей среди обслуживающего персонала. Но нелегко ему там было.

«Ежедневно привозили множество раненых, и я, как Господь даст, – писал он, – помогал, утешал, а умирающих соединял со Христом причащением Св. Тайн. Часто случалось: подойдешь к какому-нибудь больному, – у кого живот пробит и вырваны куски кишок, у кого рука или нога раздроблена, – подойдешь к нему, а он страдает не столько от боли, сколько от воспоминаний о родной земле… Надо иметь каменное сердце, чтобы пройти мимо такого страдальца».

С Божией помощью осенью 1905 года, по окончании Русско-японской войны, о. Варсонофий, усталый, но здоровый, вернулся в родной Скит, получив за свою службу около десяти наград, в том числе – наперсный крест. Не успел отдохнуть с дороги – вызывает его в Петербург митрополит Антоний (Вадковский) с предложением какого-то высокого места в столице. Тут о. Варсонофий приложил все старание, чтобы не расстаться с Оптиной Пустынью. 14 мая 1907 года он был назначен скитоначальником с возведением в сан игумена. За ним же оставалось духовное окормление братии и богомольцев.

Сделавшись скитоначальником, о. Варсонофий увидел, что материальные дела Скита в плохом состоянии: большие долги, а в казне всего 46 рублей. Смутившись этим поначалу, он потом подумал: «Ведь Скит-то не мой, а святого Иоанна Крестителя, он нас и прокормит, что мне смущаться?» При этом он внес в казну сохраненное им жалованье за проведенное в Китае военное время и другие сбережения – всего шестьдесят тысяч рублей. Смог уплатить долги и отремонтировать все келлии – домики весело зазеленели крышами среди деревьев, затем обновил ризницу, привел в порядок библиотеку. Он был тверд и деятелен в хозяйственных делах, зная, что этот внешний порядок способствует и внутреннему устроению монахов.

По кончине св. праведного Иоанна Кронштадтского (20 ноября 1908 рода), а также старца Варнавы Гефсиманского, отошедшего ко Господу еще в 1906 году, поток богомольцев в Оптину увеличился. Старец Иосиф по немощи не принимал почти никого, кроме своих духовных чад, поэтому люди толпились возле дома скитоначальника и внутри, в коридоре с лавками. Никто не уходил без ответа на то, с чем пришел. «Веруйте, что на пользу говорю вам то, что для вас потребно, – говорил о. Варсонофий. – Вот приходят ко мне с верой, и я сам удивляюсь, откуда что берется». Он добивался от каждого полного раскаяния в грехах, сам напоминая людям забытые ими грехи, несказанно удивляя их такой прозорливостью. Он умел быть настойчивым и властным, но у него была настоящая любовь к людям, поэтому каждый кающийся чувствовал не только его искреннюю заботу, но и сердечную нежность. Один Бог знает, сколько он исправил судеб, сколько добрых зерен посеял в души. Особенно к нему стремились люди интеллигентные, запутавшиеся в новомодных сложностях бездуховной культуры «серебряного века», и многим он помогал выпутаться – с Божьей помощью. Мир поражал о. Варсонофия – радости там мимолетны, мгновенны. Да и какие радости? Самой низшей пробы. И вот, несмотря на все трудности и искушения, о. Варсонофий противопоставляет «миру» свой Скит: «У нас – блаженство, даже немного как бы походит на рай». Этим светлым мироощущением о. Варсонофий родствен как преподобному Серафиму, так и всем Оптинским старцам прошлого от старца Леонида до старца Амвросия.

Однако, живя в скитском «раю», о. Варсонофий чувствовал, что страшные времена совсем близко. Так, однажды (это было 5 июня 1909 года), он, просматривая какую-то книгу, подозвал о. Никона и, показывая ему одну из иллюстраций, спросил: «Что это?» Тот прочел подпись: «Развалины Колизея». «Да, заметьте, – сказал батюшка, – это театр, где язычники любовались на мучения христиан, где лилась рекою кровь христиан-мучеников. Ад тоже разрушен, но не уничтожен, и придет время, когда он даст себя знать.

Так и Колизей, быть может, скоро опять загремит, его возобновят. Попомните это мое слово. Вы доживете до этих времен… Тогда вы скажете: "Да, помню, все это мне говорил батюшка Варсонофий…" Это время на за горами». В другой раз тому же отцу Никону сказал: «До ужасных времен доживете вы. А кто может ручаться? Может быть, и я буду жив…» – «Затем батюшка говорил, – пишет о. Никон, – что все идут против России, вернее сказать, против Церкви Христовой, ибо русский народ – богоносец, в нем хранится истинная вера Христова».

Отзвуки грозных событий, потрясавших страну, пробивались в беседах отца Варсонофия со своими духовными чадами – этом замечательном памятнике эпохи, дошедшем до нас благодаря любви этих чад к духовному слову своего наставника. Они вели записи где придется, даже по дороге из Скита в монастырь. По духу эти беседы во многом близки книгам С. А. Нилуса, вернее сказать – книги эти близки беседам оптинского старца, так как многое из них возникало при разговорах со старцем. Падение веры в обществе, «близ грядущий антихрист», политические страсти, замешанные на страстях человеческих, отчаяние безбожной души, а с другой стороны, – монашество и молитва как надежный оплот Православия, как небесная роса, спасающая от адского пламени, – вот их постоянные темы.

Еще раз отметим, что среди чад о. Варсонофия было много интеллигентов, учащейся молодежи, семинаристов, студентов Духовных Академий – их покоряла высокая культура батюшки и тонкость его душевного мира. Духовные вопросы он в своих беседах как бы иллюстрировал иногда примерами из литературы, цитируя по памяти стихи, приводя различные случаи из жизни писателей, художников, музыкантов. В «Беседах» (они изданы не раз) встречаются неожиданные переосмысления известнейших произведений с духовной точки зрения на них. Старец, например, считал, что в стихотворении Лермонтова «Молитва» («В минуту жизни трудную…») речь идет о Иисусовой молитве. Отсюда – естественный переход в беседе к рассказу о Иисусовой молитве. Есть у старца и стихотворение «Молитва Иисусова» (о. Варсонофий писал стихи не только в миру, но и в Скиту), напечатанное в духовном журнале «Душеполезное чтение» под псевдонимом «Странник». О. Варсонофий говорил об этом стихотворении о. Никону: «Здесь нет ничего сочиненного, все это вылилось у меня из сердца». В 1908 году о. Никон переписал это стихотворение в свой дневник, сопроводив его такой оценкой: «Мне нравится его глубина, сила; мне нравится оно потому, что оно есть поученье… Это самое верное, истинное воззрение на молитвенный подвиг».