Супермухи. Удивительные истории из жизни самых успешных в мире насекомых - Джонатан Бэлкомб

рекомендациями организаций по защите животных[550]… У нас не возникло проблем при использовании углекислого газа в качестве анестетика, и мошки, кусающие лягушек, восстановились после него эффективно. Обращение с мошками и причинение им вреда было сведено к минимуму, когда мы фиксировали их, при этом процедура проводилась под наркозом. После экспериментов с зафиксированными особями их подвергали эвтаназии при низких температурах».

Фиксация (к тупому концу булавки для насекомых с помощью суперклея) и удаление из эксперимента кажутся небезопасными для мошек, но интересно отметить, что методы были выбраны разумно с точки зрения уменьшения вреда и возможных страданий во время процедур.

Мне было любопытно узнать, не чувствуют ли энтомологи диссонанса из-за необходимости убивать насекомых, которых изучают. Я спросил Арта Боркента, испытывает ли он угрызения совести, убивая тысячи маленьких животных: «Вот это да! Второй раз в жизни мне задают этот вопрос. Да, меня волнует определенный аспект преднамеренного убийства, о чем мне не доводилось говорить все эти годы. Есть небольшая часть меня, которая… как бы это правильно сказать?.. сожалеет – не совсем подходящее слово. Я осознаю, что отбираю жизнь. Есть разница [между] тем, чтобы раздавить комара на руке и удалить жидкость из мокрецов с внутренней стороны сетки. Я вижу красоту, и, чтобы изучать насекомых, нужно сохранить ее. Но я очень хорошо осознаю тот факт, что я изучаю жизнь. Выходя ловить насекомых, я всегда говорю себе: “Жаль, что нет другого пути”». И Боркент, испытывающий чувства к двукрылым, не одинок.

Исследования ставят под сомнение старое предположение о том, что насекомые не чувствуют боли. Я уже почти дописал книгу, когда были опубликованы новые данные. Группа генетиков из Сиднейского университета продемонстрировала, что у плодовых мушек бывает длительное состояние после травмы, похожее на боль. У мух, которым повредили периферический нерв в результате ампутации одной из ног, развилась длительная гиперчувствительность к раздражителям, на которые нетравмированные мухи не реагировали. Все мухи, в том числе травмированные, пытались убежать от горячей плиты выше 42 °C; однако только раненые бежали от более низких температур 38 °C. Эта чувствительность появилась через пять дней после травмы и сохранялась три недели спустя. Чувствительность мух к раздражителям[551], которые обычно не воспринимаются как болезненные, известна как аллодиния. Она похожа на чувствительность людей и других позвоночных, страдающих от постоянной боли.

Нам по-прежнему неизвестно почти ничего о том, как мухи испытывают боль, потому что мы не можем вселиться в их организм и почувствовать то, что чувствуют они, однако подобные результаты должны заставить задуматься. Независимо от того, каково мухе на самом деле стоять на горячей поверхности, тот факт, что муха пытается сбежать, подразумевает, что она чувствует там себя не очень хорошо. Более того, если маленькое существо может использовать поведенческое избегание (осмелюсь ли я сказать «ей не нравится»?) чего-то, из этого следует, что оно может одобрять («ей может нравиться») что-то. В мире мух это означает потягивать цветочный нектар, нежиться на солнце или искать свежий навоза. Некоторые философы пришли бы к выводу, что у мухи есть внутренняя ценность. У нее есть интересы.

Столпы экологии

Мы можем принять решение не отстаивать их интересы. В конце концов, мухи, как правило, игнорируют наши, например, когда набрасываются, кусают и невольно заражают разными болезнями. Но как бы мы ни относились к отдельно взятым мухам, нужно рассматривать их коллективно как неотъемлемый компонент мира, в котором мы сосуществуем. Ганди выразился весьма лаконично: «Единственный способ жить – давать жить другим».

Рассмотрим личинок мух. Они для нас примерно одинаково полезны и вредны. Личинки мух считаются наиболее важными из всех личинок насекомых из-за их способности расщеплять и перераспределять органическое вещество. Без насекомых, отложивших личинки, эти микроскопические существа слишком малы, чтобы быть съеденными позвоночными, не попали бы в пищевую цепочку. Потребляя микроорганизмы[552], насекомые сокращают разрыв в размерах, превращая эти питательные вещества в доступную пищу для рыб, птиц, рептилий, амфибий и насекомоядных млекопитающих размером с медведя. Продукты жизнедеятельности личинок обеспечивают питательными веществами организмы первого уровня пищевой сети: растения и грибы. Выше по пищевой цепочке располагаются тела личинок, куколок и взрослых мух, будучи важным источником пищи для более крупных животных.

Также рассмотрим мошек. Мошки получают золотую медаль[553] за количество особей на отдельно взятом месте, а также ими питается больше видов животных, чем любым другим водным насекомым. В водной личиночной стадии мошки – необходимый источник пищи для рыб. Становясь крылатыми взрослыми особями, они не менее важны для птиц[554]. Миллиарды мошек попадают в пищеводы морских птиц, ласточек и вьюрков. Они не так харизматичны, как другие мухи, однако с точки зрения эволюции не менее успешны, если не более, и очень важны как водные насекомые для экологии планеты. Недавнее исследование мошек в Канаде[555] выявило уровень разнообразия, который при экстраполяции на глобальную экосистему предсказывает большее разнообразие, чем для любой другой группы животных, включая знаменитых жуков.

Я воочию убедился, насколько важны летающие мошки для птиц, однажды апрельским утром в 2019 году, когда катался на велосипеде по мощеной пешеходной дорожке, окаймляющей залив Квинт озера Онтарио. Несмотря на ночные температуры, опускавшиеся почти до нуля, уже пару недель там встречались тучи мошек. Белый дождевик был просто усеян маленькими черными тельцами всякий раз, когда я проходил сквозь такое облако. В то утро прилетела огромная стая ласточек. Я видел по меньшей мере тысячу птиц на протяжении километра, покуда крутил педали. Они кружили, пикировали вниз и останавливались в нескольких сантиметрах над водой. Ласточки – насекомоядные, и при этом они не едят ни пчел, ни ос, ни жуков, ни мотыльков, ни тех, кто живет в воде. И я совершенно уверен, что там были и более крупные насекомые, вроде водных подёнок или веснянок (ни одна из них не настоящая муха). Внимание ласточек привлекли мошки. Полчища крошечных двукрылых стали пищей голодных птиц во время миграции на север. Прибытие ласточек через несколько дней после появления мошек не было случайным; так заведено уже тысячи, а возможно, и миллионы лет.

Однако я задаюсь вопросом, не теряем ли мы, в отличие от ласточек, нашу связь с насекомыми. Этот вопрос интересует все больше ученых. По мере того как человечество по всему миру становится более урбанизированным, не рискуем ли мы все окончательно отдалиться от природы и перестать получать пользу от нее? Так считает американский журналист Ричард Лув. В книге «Последнее дитя в лесах» (Last Child in the Woods), выпущенной в 2005 году и привлекшей много внимания, Лув излагает идею природодефицитного расстройства.