Ветер забытых дорог - Наталья Михайлова

– Ну, все! - сердито бросил он прежде, чем Адатта успел что-нибудь спросить. - Все! Можешь идти швырять в тиреса Сияющего грязью. Хоть сейчас. Он сказал, что тебя не тронет. Иди, смывай с себя бесчестье!.. За честь Дварнасатры!

Еще накануне состязаний Эйонна нарядила Гвендис, как настоящую утешительницу. Она подарила подруге пару платьев. Склонив голову набок, серьезно и внимательно она рассматривала Гвендис, прикидывая, какой цвет ей больше пойдет. Эйонну развлекало это занятие. Она одела Гвендис в такое же платье, как у нее самой, - открытое, узкое в поясе и широкое снизу, - но только ярко-синее. Эйонна бесшумно хлопнула в ладоши - ей понравилось, как ткань оттеняет глаза Гвендис, и они тоже становятся ярко-синими. Утешительница помахала пальцами у своего лица:

– Распусти волосы!

Светлые волосы Гвендис упали на плечи. Эйонна, поправляя, провела по ним рукой. Волосы девушки были густые и здоровые, но все же не такие блестящие, как у самой Эйонны.

– Я дам тебе травы для полоскания, - обещала та.

Рассыпав на столе множество звенящих золотых и серебряных украшений из ветхого сундучка, Эйонна стала выбирать подходящие. Самой Гвендис понравились серебряные - узкие, легкие, со сложным узором. Но Эйонна покачала головой. Бледная кожа девушки, неяркие краски лица требовали золота.

Она надела на шею подруги ожерелье - цепь, на которой крепились тонкие, узкие полосы, облегая шею, как воротник. На руки Гвендис Эйонна нанизала много браслетов - тонких колец от запястья до локтя. Гвендис повела рукой, браслеты зазвенели. Гвендис засмеялась. Ее талию Эйонна обвила тонкой цепочкой в несколько витков, концы которой свисали в складках широкого подола и тоже должны были звенеть при ходьбе. На волосы подруги Эйонна возложила обруч с некрупными сапфирами - в тон глазам.

"У нас в Анвардене, наверно, и у королевы нет такого убора, - улыбалась Гвендис. - Это как во сне". Но к действительности Сатры возвращала грубоватая ткань платья, непривычно царапавшая кожу.

– Ходи так - твоему сияющему тиресу это очень понравится. Твое старое платье красивое, но слишком блеклое. Вот теперь ты нарядная! В Сатре везде серый цвет: и дома серые, и камни на улицах, и плащи у прохожих, и небо зимой. Серым зимним утром хорошо смотреть на яркое и цветное.

– Весь день в таком нарядном платье? - Гвендис растерялась.

– Нет, только для твоего тиреса, когда он хочет, чтобы ты его утешила. А целый день - вот, - Эйонна достала платье попроще, - серовато-белое, ушитое в талии, с просторными длинными рукавами, украшенное по подолу и круглому вороту широкими полосами желтой и красной вышивки.

– Это тоже надо носить с золотыми украшениями. А твоему тиресу больше идет серебро.

Когда Дайк в очередной раз собрался к Итваре, Гвендис проводила его до двери. Теперь она одевалась так, как нарядила ее Эйонна, и Дайк все чаще смотрел на нее долго и пристально.

Гвендис не спешила открыть дверь, зная, что ему сейчас выходить в зимнюю морось, в холод, - и, хуже того, - навстречу Адатте, который ждет его на площади, чтобы унизить перед всеми.

Гвендис подняла лицо, заглядывая Дайку в глаза.

– Ты хорошо делаешь. Никто не может тебя принудить убивать слабого. Постарайся не выходить из себя. Просто возьми себя в руки, когда он… начнет тебя вызывать. Ладно? Ведь это совсем мальчишка, которого Сатра и тирес толкают умирать…

Когда Гвендис потянулась поправить на нем плащ, Дайк перехватил ее ладонь и прижался к ней губами. Гвендис молча улыбнулась. Дайк отпустил ее руку, она распахнула дверь. Холодный ветер с мокрым мелким снегом ворвался с улицы, ударил обоим в лицо, растрепал волосы.

Дайк вышел за порог, оглянулся на ходу и махнул на прощанье.

Впереди раскинулась просторная заснеженная площадь. На ее краю толпилась кучка небожителей - верные Дварны. Дайк сурово нахмурился: пришли быть свидетелями… Он узнал и Адатту. Дайк хорошо помнил молодого небожителя в лицо. Можно было попытаться перехватить его руку, когда он приблизится. Но неизвестно, чего тогда потребует от парня его тирес, чтобы отплатить и за эту новую «обиду».

Адатта отделился от толпы своих соратников. В венце с оранжево-красными сердоликами на медно-желтых волосах он быстро шел к Дайку. Дайк остановился. На пути Адатты попался обломок плиты, - юноша не обошел, а прошел по нему. «Верные» смотрели Адатте вслед, а потом двинулись за ним, чтобы видеть и слышать, как он будет добиваться поединка с Дэвой.

Наконец, Адатта остановился в шаге от Дайка. Небожители сгрудились поблизости с каменными лицами - все казались в этот миг похожими на Дварну.

Дайк невольно опустил взгляд и посмотрел на руки Адаты - они были пусты. Но юноша не нагнулся, чтобы захватить из-под ног горсть мокрого снега. Он смотрел Дайку в лицо.

– Я чту тебя, тирес Сияющий. Дасава ты или нет, все равно чту, - отчетливо произнес Адатта.

Подданные Дварнасатры сперва застыли в недоумении, а потом до них дошло.

– Предатель! Бесчестный! - раздались возмущенные возгласы.

Но Адатта даже не оглянулся на них и пошел с площади прочь…

Вместо того чтобы идти к Итваре, Дайк вернулся домой. Услышав от него о неожиданном поступке Адатты, Гвендис встревожилась: «Ты теперь должен защитить его, верно?» «Сейчас пойду к Дварне Твердому, - обещал Дайк. - Скажу: не оставит парня в покое - я ему самому брошу вызов!..».

Сполох по-прежнему бывал у бродяг - обитателей потаенной землянки в зарослях. Огромный пес Серый верно ждал его в развалинах, встречая и провожая на охоту или рыбную ловлю. Сполох научил бродяг делать верши. До сих пор они ловили рыбу только в теплое время, с помощью бредня.

Тимена тоже подружился с Серым. Другие бродяги побаивались здоровенного пса, а Тимена однажды обхватил его за шею - и Серый только вздрогнул. Тимена уткнулся лицом ему в бок и долго сидел неподвижно, словно греясь. Пес смирно стоял, опустив голову.

Сполох подошел к ним и сел рядом.

– Все по Гроне убиваешься, да?

Тимена оторвал от Серого лицо и молча кивнул.

– Он постарше тебя был, говоришь? - спросил Сполох.

– На два года. Сейчас мне столько, сколько ему было тогда…

– А ты вспоминаешь его все время? - с участием продолжал Сполох.

– Я хожу на его могилу, хотя я знаю: он в могиле меня не слышит, ему все равно…

– Ну, ты мне расскажи про него, я тоже буду вспоминать вместе с тобой, - предложал тронутый Сполох. - Тебе тяжко… Вот как у нас в селах - тризну справляют. Умрет кто-нибудь, а соседи помогут похоронить, устроят все, как надо, положат в гроб образ хозяйки-путеводительницы, чтобы вывела его на светлую дорогу, - и уже легче. Спокойнее. А потом тризна: пироги, блины в память о нем…