Башня вавилонская - Татьяна Апраксина

«Дорогой Джон,

должна тебе сказать, что во время инспекции я все время вспоминала ту старую шутку о деталях маслобойки, из которых не получалось ничего, кроме осадной машины. Это я о нас и о Сообществе. В очередной раз намерения были добрыми, компоненты — достаточно доброкачественными для нашего изобилующего ошибками мира, а собрали, как всегда, требюше…

Часть проблемы заключалась в том, что Антонио да Монтефельтро — терциарий, живущий в миру, в силу личных особенностей не отличает мирского служения от монашеского и, кстати, служения от жизни. В последнем он, естественно, легко нашел общий язык с Мораном. Соответственно, да Монтефельтро охотно принес в светский университет методы, изначально призванные помочь тем, кто уже принял решение отделиться от мира — а Моран с энтузиазмом принялся внедрять их…

Фактически, модель тоталитарной секты была воспроизведена отчасти случайно — характер отбора при поступлении и упор на стремление к этическому совершенству как к чему-то недостижимому, наложился на широкое применение инструментов сосредоточения и профессионализации — и уже упомянутую батарею средств, призванную отделить новиция от внешнего мира. В результате, у учащихся сформировалось представление о себе, как об элите, сообществе избранных, способном влиять на мир с приложением минимума усилий — и при этом бесконечно этически ущербном как per se, так и вследствие профессиональной ориентации.

Соответственно, единственным «легальным» способом достичь минимального внутреннего комфорта стало растворение в идеале и бескорыстное служение ему (в полном сознании собственной недоброкачественности)…

Тем более, что часть инструментов, позволяющих новициям Сообщества следить за собой и регулировать свое состояние — исповедь, исследование собственной реакции на значимые переживания, постоянный самоотчет — заимствована не была, вероятно потому, что их религиозное происхождение невозможно было скрыть. Хотя имеет смысл уточнить у Антонио, не были ли они отвергнуты, как ненужные.

Но если здесь пострадала часть инструментария, то вся сфера, связанная с организацией личной жизни, просто осталась незатронутой. Исходные материалы, по понятным причинам, не уделяли этой области большого внимания — если не считать довольно большого арсенала средств, позволяющих обходить различные ловушки плоти, расставляемые врагом рода человеческого или текущим мирским противником.

А для господина Морана и тех сотрудников университета, кто помогал ему адаптировать курс, идея семьи, собственной отдельной жизни и зрелости как таковой противоречила идее служения. Кстати, по моим наблюдениям, преподавательский состав совершенно небезнадежен в этом отношении…

В попытках создать прирученного специалиста по безопасности они пошли путем всех приручающих, отрабатывая и закрепляя ювенильные черты.

В результате, идеал и руководитель должен — в обмен на непрекращающееся служение — работать средством реализации всех эмоциональных нужд, от потребности в хобби до потребности в дружбе и семье. Быть хозяином собаки. Естественно, в человеческом обществе удовлетворить такие потребности невозможно.

Дорогой Джон, я боюсь, что все это придется исправлять нам не только потому, что мы можем это исправить — но и потому что это незаконные дети наших благих намерений и нашей недоброй славы. Да Монтефельтро и Моран совместными усилиями подкинули младенца под нашу дверь…»

Традиции есть традиции есть традиции. На традициях, а вовсе не на китах, стоит мир. На китах тоже стоит, но что удерживает китов на месте, а также слонов и особенно черепаху? Вот именно, как сказал бы Рауль. А он сказал. Так что внешняя часть двери аналитического отдела, он же отдел срочной оптимизации всего, по-прежнему украшена голографическим экраном. Но следить за изображением вовсе не так интересно, потому что зеленая мамба, которая теперь живет в террариуме, предпочитает спать днями напролет. А когда кормится, делает это так быстро, что охнуть не успевает никто, ни добыча, ни везучие зрители. Новый начальник аналитического отдела встретил мамбу с распростертыми объятиями. Фигурально выражаясь.

Новый начальник у нас «отбивная по-лионски». Трофей, с боем отбитый у Совета на основании нового законодательства о «государствах без границ» и экстрадиции, а также в соответствии с довлеющим принципом возмещения ущерба в правосудии… и выцарапанный у да Монтефельтро в качестве репарации «за все хорошее», как выразился Франческо. Страшная-страшная мамба сеньор Вальтер Шварц. Эулалио был лучше, и как аналитик, и вообще — зато этот вряд ли так быстро нас покинет. У него одних курсов усиленной подготовки охраны запланировано на год вперед, к вящей радости Анольери. Пусть чинит, налаживает и преподает. Сначала в корпорации, потом посмотрим. В аренду будем сдавать, а то кончится у него список дел — и он выключится. Есть такие подозрения. Лучше уж он бы злоумышлял, а то в свободное время сидит, раскачивается как иудей на молитве, и думает, какой был дурак.

Не то чтобы жалко, но… жалко.

Деметрио как-то пришел, посмотрел и сказал — черт с ним, закончатся задачи, давайте его мне, у нас министерство внутренних дел стоит сиротливое и никем не обихоженное, а нам же строиться нужно с расчетом на будущее объединение. Поскольку вашей же, ладно, нашей непечатной милостью это теперь… полусовершившийся факт. Никакой из местных сволочей, включая меня, этот пост доверить нельзя, так неместная в самый раз выйдет.

— Раз уж я его тогда не убил… — добавил он. — И теперь не убью уже.

Он хотел, всерьез, до скандалов и жажды крови по-Одуванчиковски: без лишних воплей, без размахивания ножом и стрельбы, но так, что стены рушатся и металл плавится сам. С перепугу. Сколько ему ни напоминали, что он и сам не подарок, а самый успешный во Флоресте террорист, и от него невинные тоже страдали, со всеми женихами и невестами — не доходило. Грозился даже уйти в вооруженную оппозицию к свинским покрывателям гнусного гада. Пока Кейс не пошутила, что для современного мужчины жажда убить того, кто заставил-таки жениться, вполне нормальна и естественна. Деметрио надулся, что-то разбил и заткнулся. Все-то он умеет, а вот терпеть, когда смеются…

Хотя, в сущности, если его кто и «заставил», так это Железный Декан Левинсон — наверное, чтоб одному не скучно было ходить в новобрачных.

Называть его «Дядюшкой» у Алваро не получалось. И вообще ничего не получалось. Посмотришь — и не хочется второй раз глядеть. А ему самому ничего. Ходит, посвистывает. Женился, филиал свой под опытную площадку перестраивает. Сюда приезжал с женой. В гости. Курить бросил. Дурак был Шварц, что его провоцировал. Лежит? Не трогай. «Зачем ты меня… подтолкнул?» «Я, видишь ли, тебя уважаю.»

Бедная зеленая мамба. Одного записал в амебы, которых надо подгонять пинками, а тот его сам «простимулировал». Другой, оказывается, делал добро и бросал его в воду. Тихо, тайно. Увидел, что хвост мамбы торчит из заговора, и прикрыл тихонько вместе с членами Сообщества. И никому не сказал, даже самому Шварцу. Вот тот и думал, что Антонио на него наплевать со всем высокомерием и этим «твой выбор — твоя расплата».

Когда Антонио взяли за грудки в очередной раз и спросили, где во фразе про добро и воду слово «молча» — обиделся, возмутился и почти разорался.

— А список личной благотворительности мне в газете не напечатать? Вы мне хвастаться предлагаете?

Хорошо воспитанный член правящего класса. Ну что с него возьмешь?..

Но репарацию отдал. Хотя что бы он с ней, с ним, то есть, стал делать? А Эулалио только головой покачал: не сработаемся. И вредно.

Вредно. И Пауле оно не надо, хватит с нее, ей напоминания не нужны. Она и так сказала — «все, брат мой ненаглядный, я к тебе больше ни ногой. Сам видишь, что получается. Лучше уж ты ко мне, пусть и редко, да без побочных последствий».

Хотя говорила, что не испугалась и вообще подумала, что это Совет дурака валяет — так подурят и прекратят. И действительно господин Шварц быстро все прекратил — десяти минут не прошло, и более всего ее удивляло, что какая-то сволочь отключила лифты — и чтоб той сволочи ребенка на руках до первого этажа нести… а ее, эту сволочь, саму на носилках мимо несут, ну тут и злости же не останется.

Что же касается поведения любимого мужа — так у нее кто сводный брат и кто был родной отец? Вот то-то же.

Главное — самой храброй женщине из дома Сфорца в глаза не смотреть, а то хочется Шварца все-таки пристрелить. Это вам не Ана, которую как гуся купать… все как с гуся вода. Шуршит себе в администрации Джастины представителем АК — и даже на Максима внимания не обращает. А тот, вспоминая только, икает через раз… Ну да, импровизация хорошая была и по адресу. Ну да, страстей поменьше стало, а толковости прибавилось. Но чтобы это, недоросшее, не к нему стажером, а вот так на отдельную должность, как человека какого? Это же ужас, ее еще учить, лечить и напильником обрабатывать… дайте ее мне или уберите ее от меня. Не дам, говорит Деметрио. Не возьму, говорит Кейс, я ее укушу спросонья и она умрет, а мне стыдно будет. Не уберу, говорит Джастина, теперь у меня прекрасный заместитель есть. А Ана умная и ничего не говорит.