Золотая ветвь. Исследование магии и религии - Джеймс Джордж Фрезер

в это таинственное время года, время роз и любви. Все же невинность и прелесть этих праздников в наше время не должны скрыть от нас того обстоятельства, что когда-то они были отмечены более грубыми чертами, которые, возможно, и составляли их сущность. У эстонских крестьян, например, эти черты просуществовали до начала XX столетия. Следует особо отметить одну особенность празднования летнего праздника в Риме: обычай катания по реке на оплетенных цветами лодках. Он доказывает, что летний день был в некотором смысле водным праздником. До самого нового времени вода играла в обрядах этого праздника существенную роль, поэтому церковь и предпочла посвятить этот праздник святому Иоанну Крестителю и прикрыть, таким образом, своей ризой древний языческий обряд.

Гипотеза о рождении римских царей на ежегодных праздниках любви является не более как простой догадкой; впрочем предание о рождении Нумы во время праздника Парилий, на котором пастухи прыгали через весенние костры, как влюбленные в наше время перепрыгивают через летние костры, можно надеяться, придаст ей хоть малую толику вероятности. Возможно, неопределенность в отношении родословной царей возникла уже после их смерти, когда их образы начали растворяться в сказочной стране мифов и по мере перехода с земли на небеса принимать фантастические очертания и пышную окраску. Если цари были иностранцами и пришельцами в управляемой ими стране, то вполне естественно, что народ забыл их подлинную родословную и изобрел другую, которая своим блеском восполняла недостаток достоверности. Представление о них как о воплотившихся божествах облегчалось, поскольку они (а мы имеем основания это предполагать) уже при жизни выдвигали притязания на божественность.

Если у латинян женщины царской крови никогда не покидали родину и выходили замуж за мужчин другого племени, то становится понятным не только то, почему римскую корону носили представители других племен, но и то, почему в списке царей Альбы попадаются чужеземные имена. При таком положении дел в обществе, когда знатность передается только по женской линии — другими словами, счет родства ведется по линии матери, а не по линии отца, — не возникнет никаких препятствий на пути соединения самых знатных девушек с мужчинами низкого происхождения, с иностранцами или даже рабами при условии, что эти мужчины окажутся подходящими партнерами. Главное, чтобы царский род, от которого, как предполагалось, зависит существование и процветание народа, давал сильное и деятельное потомство, а для этого необходимо, чтобы представительницы царской семьи вынашивали детей от мужчин, в физическом и умственном отношении способных, по стандартам примитивного общества, выполнять функцию продолжения рода. Таким образом, на этой ступени общественного развития считается, что жизненно важное значение имеют личные качества царей. Будь они, как и их супруги, царского или божественного происхождения, тем лучше, но необходимости в этом нет.

Следы престолонаследия, основанного на браке с дочерью царя, мы обнаруживаем не только в Риме, но и в Афинах. Относительно двух древнейших афинских царей, Кекропса и Амфиктиона, известно, что они женились на дочерях своих предшественников. Имеющиеся сведения в какой-то степени подтверждают это предание; они подводят к заключению, что счету родства по мужской линии в Афинах предшествовал счет родства по женской линии.

Если, далее, дочери царственных родителей в древнем Лациуме, как мы предположили, действительно оставались на родине, а сыновья отправлялись на чужбину, женились там на принцессах и правили народами, к которым принадлежали их жены, то из этого следует, что их потомки по мужской линии в последующих поколениях царствовали в самых разных областях. Обычай этот соблюдался в Европе многими народами арийского происхождения. Греческие предания повествуют о том, как сын царя покинул родину, женился на дочери царя в дальней стране и унаследовал его царство. Греческие писатели приводят разные причины подобной миграции царевичей. Самой типичной является изгнание сына царя за совершенное убийство. Впрочем, этим объясняется бегство царевича из родной страны, но отнюдь не воцарение его на чужбине. Можно заподозрить, что объяснения такого рода являются позднейшими изобретениями писателей, для которых факт наследования сыном собственности и царства отца был непреложным. Они с трудом могли совместить это представление с множеством преданий и царских детях, покидающих свою родину, чтобы воцариться в чужой стране. Со следами подобных обычаев мы сталкиваемся и в скандинавских преданиях. В них мы читаем о зятьях, которые получали свою долю в царстве, несмотря на то что у царя были собственные сыновья. Хеймскрингла или «Саги норвежских королей» сообщают, в частности, что на протяжении пяти поколений до Гаральда Прекрасноволосого представители семьи Инглингер, происходившей, по преданию, из Швеции, посредством браков с дочерьми местных царей стали правителями по меньшей мере шести норвежских провинций.

Таким образом, у некоторых арийских народов на определенной стадии общественного развития, по-видимому, было обычным явлением видеть продолжателей царского рода не в мужчинах, а в женщинах и в каждом последующем поколении отдавать царство мужчине из другой семьи, нередко из другой страны. В народных сказках этих народов варьируется сюжет о человеке, пришедшем в чужую страну, который завоевывает руку царской дочери, а с ней половину или все царство. Не исключено, что это отголосок реально существовавшего обычая.

Там, где господствуют такого рода обычаи и представления, царская власть, очевидно, является простым дополнением к браку с женщиной царской крови. Древний датский историк Саксон Грамматик явно вкладывает такое воззрение в уста легендарной шотландской королевы Гермутруды. «Настоящей королевой была она, — утверждает Гермутруда, — и если бы этому не противоречил ее пол, могла бы считаться королем. Воистину тот, кого она считала достойным своего ложа, тут же становился королем: она приносила королевство вместе с собой. Так что рука ее и скипетр были неразделимы». Высказывание это тем более замечательно, что оно, видимо, отражает обычаи действительно существовавшие у королей пиктов. Из свидетельства летописца Бeды нам известно, что в случае сомнения относительно права на престол пикты избирали королей по женской, а не по мужской линии.

Личные качества, благодаря которым мужчина становился достойным претендентом на брак с царевной и обладание престолом, естественно, изменялись вместе со взглядами эпохи и зависели от характера царя (или его заместителя), но можно предположить, что ведущее место среди них в первобытном обществе занимали физическая сила и красота.

В некоторых случаях право на руку принцессы и на трон, видимо, оспаривалось в состязании. Ливийцы Алитемния награждали царством быстрейшего бегуна. У древних пруссов претенденты на дворянство на конях скакали к королю, и тот, кто прибывал первым, получал дворянство. Самые первые Олимпийские игры, по преданию, были проведены Эндимиопом, который устроил своим детям соревнования в беге, а призом в этом соревновании сделал царство. Сообщают, что его могила