История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 - Джованни Казанова

— Я хочу вам показать, — сказала она мне, — как я пишу, а потом мы, если хотите, пойдем к моей матери. Мы обедаем только в девятнадцать часов; не правда ли, дядюшка?

— Да, племянница.

Польщенная похвалой, которую ей воздал Карло, когда узнал, что всего месяц, как она стала учиться писать, она пригласила нас за собой. Дорогой Карло спросил ее, почему она только в девятнадцать лет научилась писать.

— Почему это вас заботит? Представьте, что я научилась уже в семнадцать.

Карло, рассмеявшись, попросил у нее прощения. Она была одета в костюм своей деревни, но очень прилично, с золотыми украшениями на шее и запястьях.

Я предложил ей опереться на наши руки, и она сделала это, метнув на меня покорный взгляд. Мы застали ее мать прикованной к постели ишиасом. Мужчина с добрым лицом, сидевший рядом с больной, поднялся и подошел обнять Карло. Мне сказали, что это врач, и мне это понравилось.

После уместных комплиментов, сделанных этой доброй женщине, которые все касались достоинств ее дочери, севшей рядом с постелью, врач спросил у Карло новости о здоровье его сестры и тети. Разговаривая о своей сестре, у которой была женская болезнь, Карло попросил врача сказать ему несколько слов по секрету. Они вышли, и вот я наедине с матерью и дочерью. Я начал с того, что воздал похвалы этому юноше. Я говорил о его уме, его должности и о счастье той, кому Господь судит стать его женой. Они обе одобрили мои дифирамбы, говоря, что видно по лицу, что он их достоин. Не теряя времени, я сказал Кристине, что за столом она должна держать ухо востро, потому что, возможно, что этот юноша — тот, кто ей предназначен богом.

— Мне?

— Вам. Это уникальный юноша. С ним вы будете более счастливы, чем со мной, и поскольку врач его знает, вы сможете узнать о нем все, что я не успел вам сказать.

Как описать огорчение, которого это сообщение ex abrupto[47] стоило мне, и мое удивление при виде Кристины, спокойной и нимало не огорченной. Этот феномен остановил чувство, которое чуть было не извергло слезы из моих глаз. После минуты молчания она спросила у меня, уверен ли я, что этот красивый мальчик ее хочет. Этот вопрос, который дал мне понять состояние ее сердца, меня утешил и успокоил. Я не знал хорошо Кристину. Я сказал ей, что такая как она не может кому-либо не понравиться, и я расскажу ей все в деталях в мое следующее появление в Пр.

— За обедом, моя дорогая Кристина, мой друг будет за вами наблюдать, и только от вас зависит заставить заблистать все замечательные качества, которыми наградил вас господь. Постарайтесь, чтобы он никогда не смог догадаться об интимных подробностях нашей дружбы.

— Это очень странно. Мой дядя осведомлен об этом изменении сцены?

— Нет.

— И если я ему понравлюсь, когда он на мне женится?

— Через восемь-десять дней. Я позабочусь обо всем. Вы увидите меня здесь на неделе.

Карло вернулся с доктором, и Кристина отошла от постели матери, чтобы сесть с нами.

Она поддерживала все речи, которые вел с ней Карло, очень правильно, кроме того, что часто вызывала смех своей наивностью, но никогда — глупостью. Очаровательная наивность умного и необразованного ребенка. Ее манеры были очаровательны. Она единственная имела привилегию говорить все без того, чтобы ее выражения были неприличными. Но как бы она была ужасна, если бы не была естественной! Таково отличие шедевра искусства от подделки.

За обедом я ничего не говорил и, чтобы помешать Кристине смотреть на меня, не кидал на нее взглядов. Карло все время занимал ее, и она ему отвечала. Последнее, что она сказала ему при нашем отъезде, мне запало в душу. Он сказал ей, что она создана, чтобы составить счастье принца, она ответила, что ей кажется, что он нашел ее, чтобы составить свое. При этих словах его бросило в огонь, он обнял меня, и мы уехали. Кристина была проста, но ее простота не была простотой ума, которая по мне — глупость; она была проста в сердце, в котором была чиста, хотя поступала только, следуя темпераменту; она была также проста в своих манерах, была искренней, в зависимости от обстоятельств, без всякого ложного стыда, ложной скромности, и не имела при этом ни тени того, что обычно называют кокетством.

Мы вернулись в Венецию, и Карло всю дорогу говорил мне только о счастье получить такую девушку. Он сказал, что назавтра пойдет к графу Альгаротти, и что я могу написать кюре, чтобы он приезжал в Венецию со всеми бумагами для заключения брачного контракта, который ему не терпится подписать. Он засмеялся, когда я сказал ему, что сделал Кристине подарок в виде разрешения из Рима на венчание в пост. Он сказал, что тогда надо торопиться. Соглашение, достигнутое назавтра между г-дами Альгаротти, Дандоло и Карло, заключалось в том, чтобы пригласить в Венецию кюре с племянницей. Мне поручили это дело, и я вернулся в Пр., выехав из Венеции за два часа до рассвета. Я сказал кюре, что мы должны отправиться в Венецию вместе с его племянницей, чтобы ускорить заключение ее брака с г-ном Карло, и он ответил мне, что сейчас время идти служить мессу. В ожидании, я отправился сказать обо всем Кристине, сделав ей сентиментальное и отеческое наставление, суть которого сводилась к тому, чтобы она была счастлива до конца своих дней с мужем, который день ото дня делается все более достойным ее уважения и любви. Я обрисовал ей правила поведения с тетей и сестрой Карла, направленные на то, чтобы добиться их дружбы. Окончание моего рассуждения было патетическим и унизительным для меня, потому что, вещая ей о долге верности мужу, я должен был попросить прощения за то, что обольстил и обманул ее. В этом месте она перебила меня, спросив: «Когда, после слабости, которую мы допустили, предавшись любви первый раз, я предложил ей выйти за меня замуж, имел ли я намерение нарушить слово», и, выслушав ответ, что нет, сказала, что я ее не обманывал, что наоборот, она должна быть мне благодарна за то, что, размыслив хладнокровно о своих делах и видя, что наш брак может быть несчастным, я надумал найти ей более надежного мужа, и я это хорошо решил.

Она спросила меня с безмятежным видом, что она сможет ответить, если он ее спросит в первую ночь, кто был любовник, который лишил ее девственности. Я ответил, что невероятно, чтобы Карло, вежливый и скромный, задал бы ей столь грубый вопрос, но если он все же спросит, она должна ответить, что не имела никогда никакого любовника, и что она думает, что не отличается ни от одной другой девушки.

— Он мне поверит?

— Да, я в этом уверен, потому что я тоже бы поверил.

— А если он не поверит?

— Он будет достоин твоего презрения, и он этим сам себя накажет. Умный человек, моя дорогая Кристина, человек хорошо воспитанный, не решится никогда задать такой вопрос, потому что уверен, что ответ ему не только не понравится, но и он никогда не узнает, правдив ли этот ответ: если правда повредит доброму мнению, которое, как желает каждая женщина, ее муж должен о ней иметь, только дурак может решиться задать такой вопрос.