Особая группа НКВД - Сергей Богатко

Вместе с ней приехал молодой парень, говоривший по-русски плоховато, с сильным акцентом. Ее же речь была безупречно чистой, певучей. В отличие от черногорки, она едва ли когда-нибудь держала в руках оружие и всегда с опаской смотрела на воинские упражнения.

Была она очень красивой, и лейтенант Саденов, точно завороженный, с нее глаз не сводил. Но Тереза всегда появлялась в сопровождении юноши, и лейтенант не осмеливался с ней заговорить. Проницательные пилоты тотчас заметили переживания Кусана, но почему-то, вопреки обычаю, не стали над ним подшучивать. Наверное, и девушка почувствовала его взгляды, она всегда улыбалась в ответ издалека.

Только много лет спустя удалось узнать, кто на самом деле была эта девушка. Ученый-историк подполковник А. М. Сергиенко, после войны работавший над боевой летописью Авиации дальнего действия, встретился с бывшим переводчиком советской военной миссии в Югославии, доктором исторических наук В. В. Зелениным, и тот стал припоминать, что, кажется, однажды слышал в штабе Тито о присланной из Москвы девушке-радистке по имени Тереза. Ниточка была очень слабой, но Сергиенко не терял надежды, и в результате его настойчивых поисков появилась возможность раскрыть эту тайну — Тереза родилась 10 мая 1924 года в Италии в семье мастера по ремонту велосипедов Торкуатто Мондини. Когда к власти пришли фашисты, Мондини и его товарищам по движению Сопротивления пришлось скрываться. В это время его друг Джузеппе Берти получил задание на переезд в Москву. Ему стало известно, что в Советском Союзе открылся первый интернациональный детский дом имени знаменитой революционерки Елены Стасовой. Решили, что весной 1934 года Джузеппе отвезет в Москву свою дочь Винку и дочь товарища — Терезу. Под чужими именами проделали путь из Ливорно до Белорусского вокзала через Париж, Берлин, Варшаву, Брест. В Москве их встретил сам Ансельмо Марабини — один из основателей компартии Италии. Он пришел с внуком Пеппино — мальчиком примерно лет десяти, и первое время, до отъезда в интернат, Тереза жила в доме Марабини.

Детский дом располагался в городе Иваново, в красивом двухэтажном здании, построенном по инициативе и на средства МОПРа (Международной организации помощи революционерам). Здесь нашли приют дети преследуемых коммунистов более тридцати национальностей — из Болгарии, Германии, Китая, Испании. Италии, Бразилии. Здесь была дочь Долорес Ибаррури Амая, сын Пальмиро Тольятти Альдо, два сына Луиджи Лонго, дети Мао Цзедуна. Самой близкой подругой Терезы стала Леля — дочь болгарки-воспитательницы Свободы Благоевны Касабовой.

После окончания школы Тереза поступила в Ивановский энергетический институт. Окончила первый курс, и — война! Общежитие отдали под госпиталь, студенты разместились по частным домам, но у всех были одни заботы: рытье окопов, донорство, уход за ранеными, походы в военкомат с требованием отправить на фронт. Ответ: «Помним. Ждите!»

Наконец, весной 1942 года вызвали: «Вам скоро восемнадцать лет. Вы готовы помочь в борьбе с фашизмом?» — «Готова!..»

Школа радистов, в которую направили Терезу Мондини и Лелю Касабову, находилась в предместье города Уфы. И там неожиданно встретился старый знакомый — Пеппино, внук Ансельмо Марабини. Занимались интенсивно — по десять часов в сутки. Изучали радиоаппаратуру, азбуку Морзе, шифровальное дело. В свободное время бегали в гостиницу «Башкирия», где проживали работники Коминтерна, в том числе итальянцы. Общение с ними было необходимо, прежде всего для восстановления утраченных разговорных навыков родного языка.

Учеба в школе продолжалась почти год. Затем в подмосковном городе Пушкине и в Москве — конкретная подготовка и задание. Группа встречалась с Георгием Димитровым.

— Идете на серьезное дело, — предупреждал старый конспиратор. — Никто и никогда, при любом повороте событий, не должен знать, кто вы. Только максимальная осторожность поможет выполнить задание.

К этому времени вернулся в Москву Пальмиро Тольятти. Он принял Винченцо Бьянко и Терезу Мондини прямо у себя, в двухкомнатном номере гостиницы «Люкс» (ныне — «Центральная»). По условиям времени номер был обставлен по-казарменному скромно. Молодые люди присели на железную койку. Из предосторожности Пальмиро говорил вполголоса. Подробно обрисовав политическую обстановку в Италии за последние полгода, лидер партии совсем тихо заключил:

— Ваша группа будет заброшена по воздуху в Югославию, а уже оттуда через партизан Тито перейдете на север страны. В Милане войдете в контакт с подпольем и поступите в распоряжение Луиджи Лонго…

Все эти обстоятельства не были известны Саденову, однажды под вечер он увидел, как экипаж Мухина идет к машине, и среди летчиков — несколько парашютистов. Был там и тот молодой итальянец. Терезы с ним не было, и Саденов подумал, быть может, она только провожала товарища. Но на следующую ночь пришла очередь экипажа Кудряшова вывозить группу из трех парашютистов в район западной Югославии. В одном из них Саденов узнал Терезу. Даже мешковатый комбинезон сидел на ней прекрасно, пряди волос выбивались из-под шлема. Старшим в группе был плотный итальянец-усач, появившийся в поселке только вчера. Значит, это его ожидали. Лицо резкое, волевое, движения властные, речь жесткая.

Маршруты подобного рода были известны Саденову. Из западной Югославии группы пробирались к Триесту, оттуда в Италию. Долгий и опасный путь.

Сумрак опустился на поле аэродрома. Пора! Взревели три тысячи лошадей. Зажглись на взлетной полосе синие стартовые огоньки, прикрытые колпаками. Задраены люки. Механики отступили на несколько шагов, и самолет побежал в темноту.

Печален был этот рейс под весенними звездами. Одинокий самолет. Внизу — необъятное поле облаков. Ночь темна — фаза новолуния. Где-то внизу прячутся Карпаты, погруженные в снега, в туманы. Припомнилось: в ночь новолуния вдовы плачут. Когда же кончится эта война?.. Командир, стараясь отвлечь второго пилота от земных переживаний, то и дело тормошил его вопросами о работе моторов, давлении масла, о перекачке топлива… Иногда, в более или менее спокойные минуты, он, смилостивившись, приказывал: «Кусан, проверь, как там пассажиры». Саденов, пригибаясь, пробирался тоннелем к холодному полутемному отсеку, где под ногами стрелка-пулеметчика, завороженно глядящего сквозь прозрачный купол в звездное небо, сидели итальянцы. Но взгляд усача был таким строгим, что и теперь лейтенант не решился сказать Терезе других слов, кроме положенных, — о самочувствии, о парашюте, лямках, креплениях. Покрутившись еще немного около запасного бака, Саденов возвращался с болью в душе. Как он и предполагал, у девушки это был первый в жизни прыжок, к тому же ночной.

«Главное, запомните, — проговорил он ей в ухо, коснувшись губами кожаного шлема. — Перед самым касанием с землей подожмите ноги и валитесь на бок…»

«Спасибо, я знаю».

Штурман Румянцев тоже слышал в наушниках все переговоры второго пилота с командиром и понимал, в чем дело. Едва ли итальянцы спят у люка, на это способен только «граф Люксембургский». О чем они думают под рев моторов? Осталось еще одно опасное место — район Баня-Лука, куда фашисты перенесли аэродром ночных истребителей-перехватчиков. Есть у них и локатор. Если там не собьют, через два часа самолет пойдет со снижением. Откроются железные створки люка — ворота в темноту, в неизвестность. В эти секунды у самых отважных сжимается сердце. Он скомандует: «Приготовиться…» Уже и теперь ничего нельзя изменить — ни передумать, ни отказаться. Цель приблизится: «Пошел!» Не бомбы, а люди, живые люди — через этот адский люк. Кто бы он ни был — немецкий генерал, многоликий, как хамелеон, разведчик «граф», черногорка с мстительным огнем в глазах или эта нежная, удивительно женственная девушка Тереза, что, наверное, в жизни не держала в руках оружия, — все уходят туда. И больше Саденов никогда ее не увидит.

Монотонный многочасовой гул моторов навязывает слуховые галлюцинации — летчики привыкли к ним, и даже научились управлять иллюзией, вызывая в памяти любимую песню или мелодию. Румянцеву в этот раз отчетливо слышался голос старшего брата Сергея, расстрелянного немцами в Калуге. Почудилось: они дома, в тепле, вся семья в сборе. Вытянув вперед свою негнущуюся ногу, брат сидит на табуретке возле лампы и, закрыв глаза, читает на память из Лермонтова. На коленях у него лежит растрепанный сборник «Златоцвет» — домашняя реликвия. Все внимательно слушают, так у них в доме было всегда заведено: старший брат — второй отец. Сергей любил эти стихи, только как они назывались, не припомнить:

По небу полуночи ангел летел,И тихую песню он пел;И месяц, и звезды, и тучи толпойВнимали той песне святой…

Голос брата умолк. Немцы долго били его, инвалида, прикладами, потом выволокли в сарай и застрелили там. Больше ничего не слышалось в шуме двигателей. Но как же было дальше?..