Аристократ представляет - VladimirK

ли говорить, сколько попыток поговорить было отклонено? Вполне возможно у них там негласное соревнование — кто уговорит Ионова. Все понимают, что человек влияющий на Ионова будет иметь большое будущее.

— Что же вы лжете-то? — укорил я.

— Вы всегда так непосредственны? — недовольно ответил Боровинских. Его лоск успешности был сбит. — Я вообще-то здесь для того, чтобы поздравить вас — ваша работа идет… Но она может пойти лучше при условии…

— В вашей мечте, в которой вы лишаете меня всех денег… Слушайте, у меня этих разговоров о уступках, сдаче интересов было в последнее время очень много, вы мне ничего нового не скажете.

— А чем это не реально? Неужели вы, хоть и талантливый молодой человек, сможете переиграть тех, у кого есть власть? У меня для вас хорошее предложение. Что еще более важно, оно мирное.

Потом он сказал, что государство должно быть заинтересовано в хорошем кинематографе. Что тут такого, чтобы снимать как на Западе?

— Про гопников, встречающих инопланетян в Чертаново? Или про оператора на Великой Отечественной, который тащит стул фрицам, чтобы на них усадить господ? Где НКВД-шники больные упыри?

— А что, НКВД не убивало?

— Убивали люди. А НКВД — это наша история. Если у вас все — вон выход. — Вспылил я.

— Многие уже хорошо знают, что есть комитет по цензуре и что требуется пройти лицензирование. Вы же понимаете, что государство может запретить фильм, если он оказывается оскорбительным… Ну или просто не выдать прокатного удостоверения.

Угроза понятная. Вообще удивительно, что губернатор еще не начал запрещать наши фильмы. У меня такое ощущение, что это может скоро случиться.

Я подозреваю, что причиной была боязнь народа. Я успел закрепиться в головах у людей, как известный киношник.

— Но давайте к делу. У вас ограниченный ресурс. Нельзя все время снимать фильмы и не интересоваться мнением зрителей.

— Каких-то определенных зрителей? — Уточнил я.

— Очень определенных. Поверьте мне, ваш кредит доверия уже почти исчерпан. Я специально приехал к вам из Москвы.

— А это хорошая практика. Ездить в Мамонт, где действительно ведутся дела и есть активность.

— Боюсь вам придется распространять свои фильмы через торренты и заработка не будет…

— Ну посмотрим. — я развел руками…

— К тому же вас ждут неприятности другого рода. Мое предложение — альтернатива вашим будущим неприятностям. Нужно, чтобы это вы хорошо понимали.

Я представил себя в качестве послушного продюсера. И как я уже вынужден снимать про гей–пару например. Про их любофь и остальные чмоки-чмоки.

— Передай своему хозяину, что со мной лучше не шутить.

Я не собирался выслушивать его предложение. Он сложил руки лодочкой и подался, уперевшись локтями в стол:

— Я представляю довольно могущественного человека, на сделку с которым пошли все, вы понимаете? Все. Или еще пойдут. Ваш клуб очень ограничен. И если вы вдруг пропадете, что от них останется? Этот человек, не буду бросаться словами, но все же владелец почти всего, что есть на планете Земля. Вы уверены, что резонно идти ему поперек?

— Слушайте, — что–то мне подумалось, что я слишком легко с ним соглашаюсь. — Как вы можете представлять какого–то олигарха, когда вы работаете на государство? У вас же должность в минкульте!

Он покачал головой:

— Вы уже знаете, что в арсенале его методов есть довольно неприятные. Вы же думаете, что хозяин забыл, как вы его чуть не убили?

— О, вы и это знаете?

— Послушайте. Пришло время мира. Хозяин — аристократ; и вы — аристократ. Давайте договоримся. Мне очень хочется, чтобы вы стали сотрудничать.

— Я знаю, как вы обходитесь с аристократами. Помните такого короля Эдуарда? Он приехал на прием 18 марта 979 года, а слуга, которого проинструктировали аристократические особы, вроде Беккера, всадил ему нож в сердце. Он сидел на коне, конь понес, король застрял ногой в стремени. Когда конь остановился король Эдуард был мертв. А что вам не нравится? Вы же должны почитать ваших царственных хозяев. Вот и почитайте убийц. Это все сделали его дальние родственники, можете глянуть на фамильное древо. Тогда они еще не успели набрать вес, они тогда только начинали. Пора останавливать Беккера давно пришла.

— Вы пересказываете ваш фильм?

— Королю Эдуарду было 16 лет. А такой как ты прислужка его убил. Я бы с удовольствием стял бы такой фильм. Почему-то ваш мейнстримовый кинематограф не замечает таких историй.

— Вы горько пожалеете. И не говорите, что я не предупреждал.

Когда он ушел из-за соседнего столика послышался приятный голос:

— Я всегда говорил. Что авторское право и лицензия — это хомут для художника.

Это проговорил молодой мужчина лет 25. Он вальяжно сидел в кресле.

Увидев, что привлек наше внимание он пересел ко мне:

— Илья Беседин, — представился он.

— Так, — как бы продолжая разговор в бюрократическом ключе министерства заговорил я. — А ваше дело в чем заключается, молодой человек?

— Я юрист, могу предложить свои услуги. Могу даже работать с информационными ресурсами. Вас не закрыли, но я чувствую, что они очень этого хотят. — Сказал он намекая на то, что сейчас слышал. — Мы с вами ходим в одно кафе. Я видел вас раньше. Очень хочу посмотреть ваши фильмы. Услышал о вас по радио. Мне очень понравилось то, что вы задумали. Очень свежо, не обременено миллионами клише голливуда и деньгами министерств… Так, что я предлагаю вам сотрудничество.

— Ну что ж юрист нам не помешает…

Юра уже неделю жил у согруппников в общаге. Позвал и меня. Там нашлась целая незанятая комната на двоих. Пришлось все-таки жить с этим балбесом. В свои комнаты мы вернуться боялись. Скорее всего там нашпиговано все системами наблюдения. Можно, конечно, все загасить, но я не уверен, что они не придумают что-то новое. Да, мы легко подменяли видео в уличных камерах. Но учитывая то, что Евгений был раскрыт, возвращаться в свои комнаты было рискованно.

Маленький телевизор бубнил что-то в углу. Окно, которое никто не умел открывать кроме Юрки было открыто. На полу всюду валялись фантики, газеты, обертки, посуда, составленная на табуретке чернела немытостью. Везде, куда ни глянь — бардак. Книги вперемежку с газетами громоздились на подоконниках и стульях, рискуя упасть. В довершение на столе стоял почти съеденный арбуз. Сам он был одет в какой–то домашний балахон.

— Ты что